Жадоба уже не первый год подумывал о том, как бы легализовать свои деньги. Но для этого следовало расчистить место для будущего бизнеса – убрать конкурентов и просто недовольных. Особого сопротивления он не встречал. Кто против него попрет, если и власть, и милиция не только куплены им на корню, но в определенной мере являются частью его банды?
Идея прибрать к рукам городскую свалку, сделать ее для себя доходной «кормушкой», никогда бы не пришла в голову Жадобе. Ведь мусорка в его понимании твердо ассоциировалась лишь с тюремным словом «параша». А сказать уголовнику, что твое место возле параши, – это одно из самых страшных оскорблений. За такое можно и двух минут не прожить. Но важно не само предложение, а то, кто его делает и принесет ли это выгоду. Вот и Жадоба пошел против «понятий». Ведь в его уголовной душонке уже давно началось раздвоение личности на бандита и бизнесмена. Случилось это чуть больше года тому назад.
У края, принадлежавшего к Южному федеральному округу, имелась федеральная земля-побратим в Германии. Как всегда бывает в таких случаях, идет обмен делегациями, состоящими из представителей местных властей, правоохранителей, бизнесменов и деятелей искусства. Раньше эти мероприятия как-то проходили мимо Жадобина. Но вот однажды и он попал в «обойму». Отправился лишний раз мир посмотреть да и себя показать. К тому же собирался прикинуть, куда лучше на Западе вложить свои деньги. Ведь понемногу на родине ему становилось тесно. Вот там, в Германии, его и свела судьба с пожилым немцем – депутатом местного ландтага и владельцем небольшого завода Генрихом Штайнером. Немец тут же почуял в Жадобине родственную душу, понял, что найдет с ним общий язык. Бывший малолетний боец гитлерюгенда, проведший несколько лет в советском плену, неплохо знал русский язык, а потому даже переводчик ему не требовался.
Немец пригласил Жадобина в свой загородный особняк, бывшее дворянское имение восемнадцатого века, и за шнапсом на пальцах объяснил ему все выгоды будущего сотрудничества. Схема была несложной – даже Юрий Жадобин с ходу понял ее жизнеспособность и огромную выгоду. Завод, принадлежавший Генриху Штайнеру, вот уже тридцать лет как выпускал оборудование для мусоросжигательных заводов. Но в последнее десятилетие дела у него шли плохо. Огнедышащих монстров, сжигавших мусор с помощью природного газа и загрязняющих атмосферу, мэрии европейских городов покупать не хотели. В моду вошли экологически чистые мусороперерабатывающие заводы. Слишком уж много голосов на выборах получили представители партии зеленых. Вот и пришлось переориентироваться промышленнику и депутату ландтага в одном лице Генриху Штайнеру на страны третьего мира – гнать свое оборудование в Азию, в Африку… там, где за чистотой воздуха еще особо не следили.
Благодаря своим связям с депутатами европарламента от партии зеленых Штайнер пообещал добиться для российского края, побратима немецкой земли, выделения евросоюзовского гранта на ликвидацию разросшегося до безобразия полигона для хранения твердых бытовых отходов. Ну а в обязанности Жадобина входило получить от краевых властей добро на освоение десятимиллионного европейского гранта и закупить на полученные деньги оборудование мусоросжигательного завода у того самого депутата Штайнера. Короче, от схемы, предложенной немцем, выиграть должны были все. Фабрикант получал заказ, еврочиновники могли поставить галочку в своих природоохранительных программах да еще получить с Жадобина откат за грант. Сам же Жадоба практически бесплатно становился собственником мусоросжигательного завода. Ну, а что это дает в сегодняшних российских реалиях, да еще при коррумпированной местной власти, особо пояснять не надо. Утилизация мусора, накопившегося более чем за полвека, ложится на бюджет. Дербанить же бюджетные деньги – любимое занятие и чиновников, и сросшегося с ними криминала. К тому же точное количество мусора, находящегося на полигоне для хранения твердых бытовых отходов, никому не было известно. Минимальные и максимальные оценки объемов расходились раз в пять. Да и вывозимый ежедневно из города мусор – тоже величина, практически не поддающаяся точному исчислению. Простор для приписок огромный, куда больше, чем в строительстве. Сюда же, в прибыль, следовало добавить и «сэкономленный» природный газ, предназначенный для сжигания несуществующего мусора.
Надо ли уточнять, что Жадобин, осилив с бывшим бойцом гитлерюгенда пару бутылок шнапса, ухватился за подброшенную ему идею двумя руками? Так и началось освоение бандой городской «параши».
Бетонную коробку мусоросжигательного завода возводили не местные строители. Для этих целей Жадобин использовал бесправных молдаван, которых ему исправно поставлял по своим каналам милицейский генерал Анатолий Нилович Кулешов. Охоту на них развернули по всему Южному федеральному округу. Милиция отлавливала нелегалов-строителей, прибывших в южную Россию подзаработать на частных стройках. Если у человека не было паспорта, то его прямиком везли на стройку к Жадобину. Если же паспорт имелся, а регистрация была просрочена, то документы изымали без составления каких-либо протоколов. Вот так Жадоба и пополнял свои трудовые отряды молдавскими и приднестровскими рабами.
Стройка была закончена в рекордные сроки, и немецкие специалисты уже завершали установку оборудования. Но это совсем не значило, что рабам, трудившимся под присмотром цепных псов Жадобина, светила теперь свобода. Работа у хозяина всегда найдется…
Именно по поводу окончания монтажа и наладки оборудования мусоросжигательного завода в этот погожий летний день Жадобин и приехал на свалку. Сделал он это загодя, за пару часов до прибытия официальной делегации, состоящей из представителей городской власти и гостей германского города-побратима.
Несколько десятков молдаван были построены возле неприглядного дощатого барака, в котором и обитали. Само здание к приезду зарубежных гостей снаружи, правда, обшили самым дешевым сайдингом и даже покрасили шиферную крышу. Внутри оставили все, как было раньше. Трехъярусные нары, сколоченные из необрезных досок, старые засаленные матрасы, привезенные из закрытого пионерского лагеря, подушки и одеяла были поновее – списанные в одной из военных частей, дислоцированной на территории края.
Жадобин осмотрел строй своих рабов. Ради торжественного случая всем выдали рабочие комбинезоны с одинаковыми надписями на спинах: «Коммунальная служба». Одичавшим с виду рабам позволили помыться, побриться и подстричь волосы. Осмотром Жадоба остался вполне доволен. Если близко к ним не подходить и не заговаривать – вполне могли сойти за свободных людей, работающих здесь за деньги.
– Претензии какие-нибудь, просьбы, пожелания есть? – спросил Жадоба, прохаживаясь вдоль строя.
Он почему-то решил, что лучше всего будет сегодня взять тон проверяющего из прокуратуры, прибывшего на зону. Все-таки личный опыт наблюдателя за такими явлениями «Христа народу» у него имелся.
Охранники с типичной внешностью зоновских шестерок-бакланов внимательно скользили взглядами по строю. Незадолго до приезда главаря банды с рабами была проведена разъяснительная работа. И если бы сейчас кто-нибудь рискнул бы пожаловаться, то самое позднее, сегодняшним вечером его бы ждала суровая кара. И все же нашелся смельчак, решивший рискнуть. Сорокалетний чернявый мужчина вышел из строя, немного подумав, снял форменную кепку и принялся говорить, комкая ее в пальцах:
– Нам обещали, что, когда мы построим коробку завода, все, кто захочет, могут уехать домой, – напомнил он.
– Ну, и?.. – прищурился Жадоба.
– Я решил не оставаться.
Один из бакланов глянул на главаря и как бы пообещал взглядом – мол, когда вы уедете, мы его так отметелим, что будет кровью харкать.
– Вы сами обещали, – напомнил смельчак.
– Никто и не держит, – весело хохотнул Жадобин. – Решил возвращаться – иди на все четыре стороны. Мне такие работники не нужны. Даже на харчи себе заработать не в состоянии. Держать таких – себе в убыток.
Смельчак растерялся. Он ожидал чего угодно, но только не немедленного предоставления свободы.
– Так я пошел?
– Иди, – пожал плечами Жадобин.
Чернявый сделал несколько неуверенных шагов, а потом двинулся быстрее.
– Погоди, совет дам, – остановил его Жадобин. – Скажи, куда ты первым делом направишься?
– В город, – неуверенно ответил вольноотпущенник. – Куда же еще?
– Значит, без денег, без документов сразу на вокзал и сунешься. А теперь я тебе скажу, что с тобой дальше будет. В этом оранжевом комбинезоне со светоотражающими полосками и с надписью «Коммунальная служба» тебя за версту видно. Самое позднее, к вечеру в ментовке окажешься. А оттуда тебе путь один – на этот самый завод. Так что иди, если хочешь. И все, кто хочет, идите, если человеческого языка не понимаете.
Смельчак погрустнел и вернулся в строй.
– А теперь еще пара советов для тех, кто ничего не понял. Попробуете бежать, будете пойманы. А у наших ментов глухарей хватает, чтобы повесить парочку из них на рискнувшего покинуть завод. Так что выбирайте сами: или в тюрьму пойдете на пожизненное, или остаетесь работать… Значит, если больше жалоб и предложений нет, отправляйтесь вкалывать. Смотреть жизнерадостно, улыбаться. И чтобы пробный запуск прошел без сучка без задоринки. К иностранцам не подходить и, если сами не спросят, не разговаривать.
Жадоба остался доволен своим обращением к рабам-рабочим. Почувствовал: его боятся. А ведь это самое главное – постоянно держать в страхе тех, кто зависит от тебя. Тогда человек не задает лишних вопросов, не совершает необдуманных поступков. Ему не приходится объяснять элементарных вещей. Страх – великая сила. Он заставляет жертву контролировать свое поведение. Испуганный человек постоянно ведет внутренний диалог, просчитывает последствия любого своего шага. А это и надо рабовладельцу.
Над трубами мусоросжигательного завода подымался еле заметный дымок. Само здание, расположенное неподалеку от городской свалки, новенькое и чистенькое, выглядело так же нелепо, как фирменный металлокерамический зуб в прокуренной и изъеденной кариесом челюсти зоновского уркагана. Но еще более нелепо смотрелся кортеж, приближающийся к полигону для хранения твердых бытовых отходов.
При виде машин Жадоба расправил плечи и одернул рукава пиджака, чтобы не так бросались в глаза сведенные тюремные наколки. Колонна сплошь состояла из новеньких, поблескивающих заводским лаком легковых машин. Возглавлял ее милицейский автомобиль с включенными мигалками. Делегация уместилась в двух микроавтобусах. В одном ехали местные чиновники, в другом – немецкие гости из города-побратима. Замыкал кортеж автобусик краевого телеканала.
– Во, фашисты приехали, – растянул в улыбке рот один из бакланов-охранников.
– Ты только не вздумай так при них говорить – они инвесторы, – цыкнул на своего человека Жадобин и дал отмашку.
Работа на свалке закипела. Гидравлический экскаватор зачерпнул ковшом мусор и вывалил его в кузов новенького «КамАЗа». Тут же пахнуло сладковато-приторной вонью. С этим запахом Жадобин ничего не мог поделать – не поливать же свалку туалетной водой.
Кортеж сбавил скорость, объехал полигон и остановился на идеально ровной, выложенной плиткой-косточкой стоянке. Красная ковровая дорожка вела прямо к распахнутым воротам мусоросжигательного завода. Вход перегораживала атласная ленточка, возле которой застыли две девицы-прошмандовки в национальных платьях и дурацких кокошниках. Одна держала перед собой бархатную подушечку с огромными ножницами, другая – на вышитом крестиком полотенце – свежий каравай с хрустальной солонкой наверху. Тут же рядом, как черт из табакерки, возник телеоператор – единственный, кто в сегодняшней компании не придерживался дресс-кода: кроссовки, потертые джинсы и выцветшая майка. Все же остальные были одеты соответствующе торжественному моменту.
Прозвучала короткая речь главы городской власти. Прошмандовка в национальном платье преподнесла немецкой делегации хлеб-соль. Жадобе пришлось объяснять гостям, что следует отломить кусок хлеба, макнуть его в соль и съесть. Он даже и сам продемонстрировал это действо.
Генрих Штайнер, морщась от запаха, пропитавшего весь пейзаж, все-таки заставил себя прожевать кусочек, после чего многочисленные глубокие морщины на старческом лице не только проявились, но и намертво зафиксировались. Владелец завода по производству оборудования и Жадоба вместе перерезали атласную ленточку. Тут же в вышине бетонной коробки завода громыхнула радиомузыка, и делегация вошла внутрь.
Газовые печи уже гудели, в стеклянных окошечках-иллюминаторах билось синее пламя. Главарь банды и бывший боец гитлерюгенда положили свои ладони на блестящий гриб кнопки. Под залихватский марш они осуществили пуск завода. Загрохотал конвейер, и в бункер печи по резиновой ленте поехал мусор. Кто-то из коллег-депутатов Штайнера по ландтагу покосился на остатки синей паутины татуировок, украшавших руки Жадобина: мол, неужели человек, которому доверили освоение евросоюзовского гранта, уголовник? Пройдоха Штайнер тут же принялся втолковывать собрату по депутатскому корпусу, что еще сравнительно недавно в России имелись политические заключенные и Жадобин никакой не уголовник, а бывший диссидент.
Молдаване работали исправно – забрасывали на конвейер свалившийся мусор, сортировали его, тут же швабрами мыли пол. В помещении стало жарко, не помогали и раскрытые ворота. И Жадобин, чтобы не объясняться насчет не установленных, но предусмотренных проектом кондиционеров, поспешил вывести делегацию на улицу. По дороге он шепотом отдавал указания руководителю завода:
– Как только фашисты уедут, тут же останавливай блок очистки отработанных газов.
– Так по технологии же положено… – попытался возразить директор.
– А мне по хрену, что положено. Делай, если тебе говорят. Одна абсорбционная кассета на полштуки евро тянет. Не остановишь очистку – из своего оклада мне заплатишь.
Уже стоя в воротах, Жадоба наморщил лоб, словно что-то вспомнил, и обернулся. Задумчиво посмотрел на ревущую газовую печь, в которой сгорал, разлетался пеплом мусор. Улыбка появилась на лице уголовника – главаря местной банды.
– А это, – обратился он к Штайнеру, – ваши печи и кости сжечь могут?
Депутат ландтага закивал.
– Естественно, герр Жадобин. Это вы правильно заметили. Можно заключить контракт и с городским мясокомбинатом на уничтожение их отходов.
– Точно кости сгорят? И следа не останется?
– Можете не сомневаться, – ответил немец, взял собеседника за руку и тихо произнес: – Скажу вам по секрету то, о чем не написано в моем рекламном проспекте. Наш завод еще во время Второй мировой войны изготовлял лучшие печи в Германии. Мы поставляли их в Бухенвальд и Освенцим. И ни одной рекламации. Если вы не были в Бухенвальде, то как-нибудь загляните – на экскурсию. Наши печи и сейчас стоят там, как новенькие. Хоть сегодня в работу запускай. Наши традиции проверены временем… Но это не для прессы. Вы меня понимаете.
Откровенность Штайнера вызвала ответную искренность и у Жадобина.
– А, если это… трупак туда бросить? За сколько времени он сгорит? Так, чтобы и следа не осталось.
– Трупак? – наморщил лоб Генрих Штайнер. – Что такое «трупак»?
– Ну, это… я имею в виду, если тушу свиную туда забросить, килограммов этак на восемьдесят-сто. В прошлом году у нас на свиноферме от свиного гриппа сто голов сдохло, – экспромтом врал Жадобин, – их же лучше спалить, чем в землю закапывать. Огонь-то заразу убивает.
– Не знаю, – призадумался Штайнер. – Мы таких экспериментов не проводили. Но, думаю, минут за двадцать и следа от нее не останется.
– Это хорошо, – вздохнул Жадобин.
Ох, не зря задавал такие вопросы главарь банды! Ведь в его бизнесе обойтись без трупов было нелегко. А каждый труп – это головная боль для правоохранительных органов. Есть труп, значит, присутствует факт убийства. А если трупа нет, то в милицейских сводках можно обойтись и довольно безобидной записью: «Человек пропал».
Возле Жадобина уже пару минут в нерешительности топтался один из бакланов и все показывал пальцем на свой мобильник.
– Чего тебе? – подошел к нему Жадоба.
– Хасан звонил. У них косяк вышел. Без вас не разобраться. Сивый объявился.
– Сивый? Сиваков, что ли? Так он же во Владимирском централе чалится, – изумился Жадобин.
* * *Хасан нервно вел внедорожник. Ларин сидел прямо за ним – между Коляном и мужичком в кепке, последний уважительно косился на покрытые татуировками пальцы Андрея. Колян постоянно трогал перебинтованное предплечье. За стеклами проплывали городские окраины.
– И долго мы круги нарезать будем? – спросил Ларин.
Хасан недовольно поморщился, ведь он старался возить невесть откуда объявившегося уголовника Сивого по разным улицам, чтобы не повторяться.
– Нормально едем, – проговорил Хасан.
– Ты только мне не втирай и мамой своей не клянись. Поездишь с мое в автозаках, научишься дорогу распознавать с закрытыми глазами.
– Звонка жду, – признался Хасан.
– Жадоба, значит, осторожничает. Пробивает. Так бы сразу мне и сказал. Так что не колеси, бензин зря не жги.
Хасан подрулил к бордюру, заглушил двигатель. Ларин прикрыл глаза и сделал вид, что задремал. Чем меньше говоришь, тем больше шансов, что тебя не раскроют.
«Не сразу поверил Жадобин, когда ему про меня доложили? И это плохо, – рассуждал Андрей. – Значит, через своих ментов справки наводит. Что ж, с этой стороны у меня все чисто. Дугин постарался».
Бандиты молча ждали, опасаясь потревожить сон авторитета. Они и сами плохо понимали, чего тянет Жадобин. Но его приказ выполняли предельно четко: на Сивого не наезжать, вести себя с ним корректно, но глаз с него не спускать.