«Что ж, - подумал я, - остается надеяться, что моей игре в прятки подошел конец. Мне она порядком надоела».
Стоя на балконе ложи, мы с Клаудией смотрели вниз, на отчаянных храбрецов, не побоявшихся выйти на беговые дорожки под проливным дождем.
- Жаль, - протянула Клаудия. - Погода может испортить любое событие, даже такое, как это. Там все промокли до нитки.
- Хуже всего приходится жокеям, - сказал я. - Они не только промокли, они с ног до головы заляпаны грязью, что летит из-под копыт впереди бегущих лошадей. В такие дни единственное приемлемое решение - это все время держаться впереди. По крайней мере, видишь, куда скакать и где препятствия. Но есть и минус - если лошадь вдруг упадет, все остальные пробегут по тебе, из-за грязи не видно, что на земле человек.
- Ну, им хоть платят за это, - заметила она.
- Сегодня нет, - сказал я. - Это скачки только для любителей.
- Тогда они просто сумасшедшие, - вздохнула она.
Я рассмеялся.
- Ничего подобного. Для некоторых из них сегодняшний вечер станет лучшим и счастливейшим в году. Они трудились всю зиму, тренировали своих лошадей, проходили квалификацию, и все ради одного этого дня. И ни грязь, ни сырость не испортят им праздник.
- Ну, - протянула Клаудия, - а я бы на их месте непременно потребовала огромную плату за скачки под таким дождем.
Но не я. Я был бы счастлив оказаться там бесплатно. Нет, даже заплатить, лишь бы мне разрешили присоединиться к наездникам.
- Жокеи-любители готовы на все ради любви к спорту, - сказал я. - Ведь если вдуматься, само слово «любитель» происходит от латинского «amator», что значит «любовник».
- Ты мой amator, - тихо сказала Клаудия, прижалась ко мне и крепко обняла.
- Только не сейчас, дорогая, - сказал я. - И не здесь. Я на работе, не забывай.
- Жаль, - пробормотала она и отстранилась. - До чего же занудная у тебя работа.
Похоже, в этом мы с ней придерживались одного мнения.
Мы с Клаудией решили бросить вызов стихии и после второго забега спустились вниз, к парадному кругу. Хотели поддержать Джен, чей наездник участвовал в третьем забеге.
- Боюсь, шансов у него немного, - сказала Джен, выходя из весовой. Через руку у нее было перекинуто маленькое седло. - Нет, лошадь чудесная, но ее владелец настоял, что скакать будет его сын, а парнишке всего восемнадцать. Совсем еще мальчишка, а кобыла норовистая, и контролировать ее надо до самого конца. Может вдруг залениться, увидев, что идет первой.
- Но ведь и мне было только восемнадцать, когда я первый раз выиграл на твоей лошадке, - напомнил ей я.
- Да, - кивнула она. - Но ты был хорош, очень хорош. А этот мальчик… так, середнячок. - И она двинулась к стойлам седлать лошадь.
Мы с Клаудией ждали под навесом возле весовой, и вот наконец на парадном круге появилась кобыла Джен, а следом за ней - сама Джен и владелец лошади.
Я достал промокшую карточку со списком участников посмотреть, кто он такой, и только тут заметил, что одна из других лошадей, участниц этого забега, принадлежит самому виконту Шеннингтону, нашему гостеприимному хозяину. Я оглядел парадный круг и увидел несколько человек из его компании, все они кучковались в дальнем конце под большими зонтами для гольфа. И говорили с тренером лошади, Мартином Гиффордом.
Тут из раздевалки стали вызывать жокеев, на зеленое травяное поле высыпала толпа ребят в ярких шелковых ветровках, так контрастирующих с унылым серым фоном непогожего дня.
Мы с Клаудией решили не возвращаться в ложу на трибунах, а остаться и наблюдать за скачками с этого места. Все подробности действа можно видеть и на огромном экране телевизора, и нам не хотелось промокнуть, снова спускаясь к парадному кругу - это в том случае, если лошадь Джен победит. К тому же у меня не было ни малейшего желания встречаться и говорить с Мартином Гиффордом, который наверняка поднимется в ложу к владельцу, чтоб вместе с ним наблюдать за скачкой.
Но тут я, к сожалению, просчитался.
Мартин Гиффорд подошел и встал под навесом рядом со мной, смотреть за скачками по телевизору.
- Привет, Фокси, - сказал он. - О чем призадумался? - Он вполне оправился, а скорее всего, напрочь забыл о нашей перепалке в Сэндауне. - Жуткий выдался денек.
- Да уж, - согласился с ним я.
- А я удивился, увидев тебя здесь, - продолжил он. - Сам бы ни за что не пришел, если б не бежала эта моя чертова лошадка. Пытался отговорить владельца, но тот уперся и ни в какую. Считает, она победит. Я тоже думаю, у нее все шансы.
Какой из этого можно было сделать вывод? Мартин Гиффорд, как правило, говорил, что у его лошадей нет никаких шансов, а они выигрывали. Я усвоил это еще со дня нашей последней встречи в Челтенхеме, когда обе его лошади победили, хотя он сказал мне, что этому не бывать. Может, тут обратный случай? Может, его лошадка - типичный лузер? Но не все ли мне равно? Лично я на нее ставить не собирался.
Я снова посмотрел в карточку со списком. Там против клички каждой лошади был выставлен ее рейтинг, позволяющий хоть как-то сориентироваться игрокам. Чем выше рейтинг, тем лучше должна быть лошадь, тем больше у нее шансов победить, но, разумеется, оправдывалось это далеко не всегда. Рейтинг у лошади Мартина был достаточно высок, особенно если сравнивать со скромным уровнем других участников. Так что, вполне возможно, он говорит правду. Я поднял глаза на табло с расценками ставок - похоже, что зрители придерживались того же мнения. Лошадь шла явным фаворитом.
И вот мы стали смотреть по телевизору, как в дальнем конце беговой дорожки лошади медленно снялись со старта. За время скачки им предстояло описать два полных круга, общая дистанция составляла три с половиной мили; похоже, никто из участников не был готов к таким тяжелым погодным условиям, и все пятнадцать лошадей пустились в галоп, только достигнув первой изгороди.
- Ну, давай же ты, шевелись, придурок! - крикнул стоявший рядом Мартин, подбадривая свою лошадь. - Мне позарез нужна его победа. Может, тогда чертов хозяин выплатит хотя бы часть зарплаты.
Я обернулся к нему. Возможно, Мартин хотя бы на сей раз окажется мне полезен.
- Он что, из тех, кто любит задерживать зарплату? - спросил я.
- Вот именно! - ответил Мартин, не отрывая глаз от экрана. - Но задерживать - не то слово. Вообще не в силах расстаться с денежками. Я даже угрожал подать апелляцию в «Уэзербис», чтоб распорядились передать мне часть его лошадей в качестве оплаты. Да он мне целое состояние задолжал!
Компания «Уэзербис» администрировала все британские скачки, через нее также велась регистрация лошадей, пребывающих в частном владении.
- А сколько всего у него лошадей? - спросил я.
- Слишком много, - ответил Мартин. - Всего вроде бы двенадцать, и, слава богу, я тренирую лишь половину из них. Это если считать всех, которыми он владеет вместе с братом. Вот уже несколько месяцев не платит мне ни пенни. Прямо не знаю, что и делать. Уже отчаялся.
- Но в конце все свои деньги ты наверняка получишь.
- Не факт, - ответил он. - Шеннингтон клянется и божится, что денег у него нет. Говорит, что он почти банкрот.
«Интересные новости, - подумал я. - Семейный трастовый фонд Робертсов легко расстался с пятью миллионами фунтов, инвестировал в болгарский проект, а главный распорядитель фонда не может выплатить зарплату своему тренеру, говорит, что разорен.
А денег, чтоб арендовать большую частную ложу, у него хватило? Как-то не вяжется такое поведение с человеком, которого по судам должны затаскать из-за банкротства. Нет, наверное, он просто хочет сохранить хорошую мину при плохой игре, продемонстрировать свою респектабельность и платежеспособность. Возможно, среди гостей в ложе есть его кредиторы. Возможно, именно поэтому он не пригласил туда Мартина смотреть на скачки».
- Но у лорда Шеннингтона, должно быть, куча денег, - заметил я.
- Как видно, нет, - сказал Мартин. - Похоже, его папаша, старый граф, крепко вцепился в семейный кошелек и не отпускает. А те деньги, что были у Шеннингтона, он потерял.
- Потерял?
- Проиграл, - ответил Мартин. - Играл в азартные игры, делал ставки на лошадей и в казино. Пристрастился и не мог остановиться.
- А ты-то откуда все это знаешь? - скептически спросил я.
- Да Шеннингтон сам мне говорил. Ну, тем и оправдывался, что не может мне заплатить.
- Так какого хрена ты продолжаешь заниматься его лошадьми? - спросил я. - Кстати, он внес вступительные взносы на эти скачки?
- Конечно, нет, - ответил он. - Я сам заплатил.
- С ума сошел! - воскликнул я.
- Он обещал мне все призовые в случае победы.
Мы снова уставились на экран, лошади пронеслись мимо главной трибуны в первый раз. День выдался такой сумрачный, что даже яркие ветровки жокеев было трудно рассмотреть, а потому невозможно определить, чья где лошадь. Но одно было ясно - шли они плотно и скакать им еще осталось долго. Иными словами, шанс выиграть призовые оставался у всех. «Хотя, - подумал я, - не так уж и велик этот выигрыш, несколько тысяч фунтов - самое большее». Я снова заглянул в карточку. Приз победителю составлял чуть больше четырех тысяч, и месячный заработок тренера шести лошадей по крайней мере вдвое превышал эту сумму. Так что даже в случае победы Мартин вряд ли получит все, что задолжал ему Шеннингтон. И это еще при условии, что Шеннингтон сдержит свое обещание, в чем лично я сомневался.
Ко времени, когда скакуны пронеслись мимо трибуны во второй раз, их число сократилось до двенадцати - вначале было пятнадцать. И эта дюжина шла уже не так плотно, но растянулась больше чем на двести метров. И если в прошлый раз идентифицировать их было трудно, то на этот раз - просто невозможно, потому как каждый пролетающий мимо телекамеры наездник был спереди заляпан коричневой грязью. Лишь когда лошади завернули на последний круг, можно было, хоть и с трудом, отличить одного жокея от другого благодаря цветным рисункам на спинах ветровок.
Лошади Мартина и Джен по-прежнему были в лидирующей группе, хотя выглядели довольно измотанными и еле перебирали копытами. Достигнув самой высокой точки, они свернули влево и устремились вниз с холма к финишной прямой. Три с половиной мили - это очень и очень длинная дистанция, особенно в такую погоду.
Случилось то, чего так боялась Джен: молодой жокей, сидевшей на ее лошадке, слишком рано взял на себя инициативу. Даже на экране было видно, что кобыла вовсе не в восторге от того, что бежит впереди всей группы. И вот она начала спотыкаться и пошатываться из стороны в сторону, а затем, перед последним препятствием, едва не остановилась вовсе. Она, возможно, вообще бы не стала прыгать, если б ее не подстегнула другая лошадь, промчавшаяся мимо галопом. Только тогда кобыла поднапряглась и взяла препятствие, едва не задев брюхом изгородь. Да и обогнавшая ее лошадка не выказывала особого желания выиграть скачку.
И эту лошадь тоже бросало из стороны в сторону, а жокей, сидевший на ней, все время оглядывался, точно никак не мог понять, куда подевались все остальные его соперники. Ответ был прост: все они еще только начали спуск с холма и шли вяло, поняв, что шансы на победу равны нулю.
И вот финишную линию пересекли только три из пятнадцати участников, и лошадь Мартина Гиффорда пришла первой. Кобыла Джен заняла второе место, пришла к финишу уже практически шагом, отстав от победителя корпусов на двадцать. Ну и, наконец, на финише появилась третья, отставшая от первых двух настолько, что даже трудно было подсчитать более или менее точно.
Дождь немного стих, мы с Клаудией прошли к ограждению из белых пластиковых реек вокруг парадного круга - посмотреть, как на нем появятся вконец измотанные лошади.
Джен была недовольна.
- Она ведь могла выиграть, - говорила она про кобылу. - Я же говорила этой глупой маленькой заднице, не надо лезть вперед раньше времени! Придерживай до последнего решающего момента, а он что сделал? Господи помилуй!..
Мартин же Гиффорд улыбался во весь рот, он сделал свое дело, не подвел хозяина. И рассчитывал на призовые.
Виконт Шеннингтон, казалось, того гляди лопнет от злости. Вместо того чтоб поздравить жокея, он одарил его таким выразительным взглядом, что и дураку стало ясно: парнишка, как в свое время Билли Серл, выиграл забег, который должен был проиграть. Но теперь уже ничего не поделать. Видно, он не смог вовремя ни придержать лошадь, ни свалиться с нее. И ему ничего не оставалось, кроме как выиграть эту скачку.
А этот лорд Шеннингтон определенно «пижон». Да еще и мошенник к тому же.
Наверное, мне следовало бы взглянуть на записи, узнать, уж не скакал ли Билли Серл на одной из его лошадей.
- Я вся продрогла, - сказала Джен, подходя к нам после того, как лошадей увели с круга. - Не пропустить ли нам по стаканчику виски «Мак»? Я угощаю.
Тут снова стеной хлынул дождь, и мы бросились искать укрытия в баре «Аркл», что находился на первом уровне под трибунами.
- А ты хорошо знаешь виконта Шеннингтона? - спросил я Джен, потягивая смесь виски и имбирного эля.
- Знаю, конечно, - ответила она. - Но не настолько хорошо, чтоб подойти и заговорить.
- А мы сегодня гости у него в ложе, - вставила Клаудия.
- Вот как? - воскликнула Джен. - Сам он не слишком большая шишка в мире скачек, а вот его отец - один из старейших членов Жокейского клуба.
- И клиент нашей фирмы, - добавил я. - Но только не мой лично.
Джен улыбнулась. «Это я твой клиент и прошу этого не забывать», - говорила ее улыбка.
- А ты случайно не знаешь, испытывает он финансовые затруднения или нет? - спросил ее я.
- Да откуда мне знать про его финансы? - удивилась Джен. - Ты у нас специалист в этой области.
«Что верно, то верно, - подумал я. - Вот только он не мой клиент, а спросить у Грегори я не могу».
Четвертый забег мы смотрели по телевизору в баре, победитель снова пришел к финишу в полном изнеможении и заляпанный грязью.
- Они должны хоть что-то делать, когда такая погода, - укоризненно заметила Джен.
- Что делать? - спросила Клаудия.
- Ну, сократить время проведения скачек, к примеру, за счет взвешивания.
- Это нереально, - заметил я. - У половины из них и без того большой перевес. - Большинство жокеев-любителей были выше и весили больше, чем профессионалы.
- Тогда просто сократить время скачек. Бедные лошади по большей части приходят к финишу полумертвыми. Три с половиной мили по такой грязи - это слишком много.
Тут она была, конечно, права, но разве могли организаторы скачек предвидеть, какая будет погода, если скачки планировались за несколько месяцев?
- Ладно, - сказала Джен и одним махом допила свой виски. - Хватит с меня созерцания всего этого несчастья. Еду домой.
- Может, и мы поедем тоже? - спросила Клаудия, зябко поеживаясь.
- Пока нет, - ответил я. - Я еще должен поговорить с лордом Шеннингтоном.
Клаудия выглядела такой несчастной.
- Если хочешь, думаю, Джен будет не против подбросить тебя к маме, - сказал я. - Это недалеко отсюда, всего около мили.
- Без проблем, - кивнула Джен.
- Вот, - сказал я и достал из кармана ключи от маминого дома. - Вернусь около десяти, по дороге заезду к Джоан и заберу маму.
Клаудия взяла ключи и нервно завертела их в пальцах.
- Джен проводит тебя до дверей, - пытался успокоить ее я. - Потом запрешься изнутри и откроешь только мне.
И тут вдруг она забормотала нечто на тему того, что не так уж ей и хочется возвращаться в коттедж и сидеть там одной. Но я видел: она сильно замерзла, к тому же еще не до конца оправилась после операции. Честно говоря, мне было бы спокойнее отправить ее домой с Джен, чтоб я мог собраться и сосредоточиться на предстоящем разговоре с Шеннингтоном.
- Ну ладно, - протянула она. - Но только, пожалуйста, не задерживайся.
- Не буду, - кивнул я. - Обещаю.
Ложа Шеннингтона почти опустела, когда я вошел туда перед пятым забегом, и Бена тоже видно не было.
- Уехал в Оксфорд, - объяснил его отец, когда я снял плащ и повесил его на крючок у двери, дождевая вода ручейками сбегала по прорезиненной ткани, с рукавов капало на ковер. - Просил передать вам привет и попрощаться за него.
- Спасибо, - сказал я. - Очень славный молодой человек. Вы, должно быть, им гордитесь.
- Да, конечно, благодарю, - кивнул он. - Но временами Бен бывает таким идеалистом!
- Прекрасная черта, особенно для молодого человека, - заметил я.
- Не всегда, - протянул он, глядя куда-то в стену у меня над головой. - Ведь все мы живем в реальном мире. А для Бена он или белый, или черный, или правильный, или нет. Он не признает ни золотой середины, ни компромиссов, ни снисхождения к маленьким людским слабостям.
«Да, вот так заявление, - подумал я. - Очевидно, что продиктовано оно неким конфликтом между отцом и сыном. Возможно, Бен не одобряет увлечения отца азартными играми».
Тут вдруг Шеннингтон словно очнулся от транса.
- А где же ваша дама? - спросил он.
- Она замерзла, - ответил я. - И подруга вызвалась отвезти ее домой к моей матери. Я заеду за ней попозже. Извините, что она уехала, не попрощавшись с вами.
- Ее не в чем винить, - сказал он. - Вечер выдался холодный, большинство моих гостей разъехались. Остальные наверняка уедут еще до последнего забега.
Я подошел к краю балкона, стал всматриваться во мглу, наблюдать за тем, как усталые и грязные участники проходят еще одну длинную дистанцию, испытывающую их на прочность. Этот забег закончился эффектным финишем: один из двух лидеров поскользнулся, взяв последнее препятствие, и сбросил несчастного седока на мокрую траву. Я видел, как невезучий жокей сел, придерживая руку в знакомой манере: сломанная ключица - сущее проклятие и бич всех наездников.
Случилось это, как я заметил, невдалеке от того места, где восемь лет тому назад так круто изменилась моя жизнь. Ведь она могла сложиться совсем по-другому, если б я тогда приземлился на вытянутую руку, как только что сделал этот парень, а не на голову. Тогда бы я сломал ключицу, а не шею.
Как и предсказывал Шеннингтон, почти все его гости разъехались после этого забега, распрощались и приготовились к пробежке под дождем к машинам.
И вот наконец в ложе остались лишь сам виконт Шеннингтон, я и еще двое мужчин в унылых тускло-коричневых костюмах. Даже обслуживающий буфет персонал куда-то исчез.