Защитники рынка могут выступить в защиту добровольческой армии, отвергая выдвинутую Руссо страстную концепцию гражданства или заявляя, что эта концепция не имеет отношения к военной службе. Но провозглашенные Руссо гражданские идеалы сохраняют определенную силу и убедительность даже в таком подчиненном рынку обществе, как современное американское общество. Большинство сторонников добровольческой армии яростно отрицают, что добровольческая армия тождественна наемной. Сторонники добровольческой армии совершенно правильно указывают на то, что многие добровольно идущие в армию руководствуются патриотическими чувствами, а не только соображениями материального достатка. Но почему мы считаем это важным? При условии, что солдаты выполняют свое дело хорошо, зачем нам интересоваться их мотивами? Даже передав дело пополнения вооруженных сил рынку, мы обнаруживаем, что трудно отделить воинскую службу от старых концепций патриотизма и гражданской добродетели.
Итак, рассмотрим следующий вопрос: какая, на самом деле, разница между современной добровольческой армией и армией наемников? В обоих вариантах солдатам платят за то, что они сражаются. В обоих вариантах людей прельщают обещаниями заработка и других благ. Если рынок — надлежащий и правильный способ создания и пополнения армии, так что, собственно, дурного в наемниках?
На этот вопрос могут ответить, что наемники — иностранцы, сражающиеся только за деньги, а в американские вооруженные силы берут только американцев. Но если рынок труда — правильный механизм пополнения вооруженных сил, то неясно, почему вооруженные силы США при вербовке должны проводить дискриминацию на основании национальной принадлежности желающих пойти в армию. Почему бы вооруженным силам США активно не привлекать новобранцев из желающих служить и обладающих необходимыми для службы характеристиками граждан других стран? Почему бы не создать иностранный легион из солдат — выходцев из стран развивающегося мира, где заработки низки и нет хорошей работы?
Иногда говорят, что солдаты-иностранцы будут менее лояльными по сравнению с американцами. Но национальное происхождение не гарантирует лояльности на поле боя, и вербовщики могут проверять надежность желающих вступить в армию иностранцев. Как только вы принимаете мысль о том, что армия должны пополнять свои ряды через рынок труда, нет причин в принципе ограничивать пул новобранцев только американскими гражданами. Таких причин нет, если только вы не считаете, что воинская служба, в конце концов, является гражданской обязанностью, проявлением гражданства. Но если вы так считаете, у вас есть причина сомневаться в рыночном решении проблемы пополнения личного состава вооруженных сил.
Через два поколения после отмены призыва на военную службу американцы колеблются в применении логики рынка в полном объеме к военной службе. Французский Иностранный легион имеет долгую традицию привлечения солдат-иностранцев для ведения войн за Францию. Хотя французское законодательство запрещает Иностранному легиону вести активную вербовку за пределами Франции, интернет сделал это ограничение бессмысленным. Вербовка, ведущаяся в режиме онлайн на 13 языках, привлекает людей, живущих по всему миру. Около четверти новобранцев ныне составляют выходцы из Латинской Америки, а доля новобранцев из Китая и других азиатских стран постоянно растет.116
США не создали иностранного легиона, но сделали шаг к его созданию. Столкнувшись с трудностями в привлечении добровольцев в условиях продолжения войн в Ираке и Афганистане, военные начали вербовать иностранцев-иммигрантов, проживающих в США по временным визам. Материальные стимулы включают хорошую оплату и быстрое получение гражданства США. Сегодня в вооруженных силах США служат около 30 тыс. человек, не являющихся гражданами США. Новая программа привлечения добровольцев расширяет круг лиц, которые могут вступать в американские вооруженные силы: если раньше делать это могли лишь люди, постоянно проживающие в США и имеющие «зеленые карты», то теперь на это имеют право и временные иммигранты, иностранные учащиеся и беженцы.117
Вербовка солдат-иностранцев — не единственный путь развертывания логики рынка. Как только вы начинаете рассматривать военную службу как работу «вроде любой другой», нет причин полагать, что наем солдат должен выполняться государством. Собственно говоря, США уже в широком масштабе передают выполнение военных функций на аутсорсинг частным предприятиям. Частные военные подрядчики играют все большую роль в конфликтах, вспыхивающих по всему миру, и обеспечивают значительную часть американского военного присутствия в Ираке.
В июле 2007 г. газета Los Angeles Times сообщила, что численность воюющих в Ираке по оплачиваемым США контрактам (180 тыс. человек) превышает численность размещенных в этой стране американских военнослужащих (160 тыс. человек).118 Многие контрактники выполняют небоевые логистические функции: обслуживают базы, ремонтируют технику, доставляют припасы, готовят пищу. Но около 50 тыс. из них — вооруженные сотрудники подразделений безопасности, охраняющие базы, конвои и дипломатов, что часто вовлекает их в боевые столкновения.119 Более 1200 человек, служивших по контракту, погибло в Ираке, хотя их тела не доставили на родину в гробах, покрытых американским флагом, и их гибель не учтена в официальных списках потерь американской армии в Ираке.120
Blackwater Worldwide — одна из ведущих частных военных компаний. Генеральный директор Blackwater Worldwide Эрик Принс — в прошлом офицер спецназа ВМС США, страстно верующий в свободный рынок. Принс отвергает предположение, что его бойцы — «наемники» (это слово он считает «оскорбительным»).121 Принс объясняет: «Мы пытаемся сделать для аппарата национальной безопасности то, что Federal Express делает для почтовой службы США».122 Компания Blackwater Worldwide, получившая от правительства контракты на сумму более 1 млрд долл., на оказание услуг в Ираке, часто оказывается в центре скандалов.123 Впервые общественность обратила внимание на эту компанию в 2004 г., когда четверо ее сотрудников попали в засаду и погибли около Фаллуджи (трупы двоих погибших повесили на мосту). Этот инцидент побудил президента Джорджа Буша-мл. отдать приказ морской пехоте войти в Фаллуджу, что привело к серьезной и дорого обошедшейся американцам битве с повстанцами.
В 2007 г. шестеро охранников из Blackwater Worldwide открыли огонь по толпе, собравшейся на одной из площадей Багдада, и убили 17 гражданских лиц. Охранники, утверждавшие, что сначала обстреляли их, были освобождены от ответственности по иракским законам, точнее, по правилам, продиктованным американской временной администрацией после вторжения. Министерство юстиции США, в конечном счете, обвинило этих людей в непредумышленном человекоубийстве, а правительство Ирака потребовало вывести людей компании из страны.124
Многие члены Конгресса и представители общественности возражают против передачи ведения войны на аутсорсинг коммерческим компаниям вроде Blackwater Worldwide. Критика по большей части сосредоточена на безответственности этих компаний и их злоупотреблении. За несколько лет до учиненного охранниками Blackwater Worldwide расстрела в Багдаде люди, работавшие по частным контрактам от других компаний, были в числе тех, кто глумился над заключенными в тюрьме Абу-Грейб. Хотя военнослужащих, участвовавших в издевательствах над заключенными, судили военным судом, люди, работавшие по контракту, не понесли наказания.125
Но предположим, что Конгресс ужесточит правила, применяемые к частным военным компаниям, повысит их ответственность и подчинит их сотрудников тем стандартам поведения, которые применимы к американским военнослужащим. Перестанет ли использование частных компаний для ведения войн вызывать возражения? Или же есть моральное различие между платой, которую компания Federal Express взимает за доставку почтовых отправлений, и наймом людей из Blackwater Worldwide для совершения убийств на поле боя?
Прежде чем ответить, нам сначала надо разобраться с поставленным ранее вопросом: является ли военная служба (и, возможно, национальная служба вообще) гражданской обязанностью, выполнение которой — долг всех граждан, или же это тяжелая и рискованная работа, подобная другим таковым же (скажем, добыче угля или коммерческому рыболовству), которые должным образом регулирует рынок труда? Для ответа нам следует расширить тему вопроса: какие обязательства несут граждане демократического общества по отношению друг к другу и как возникают эти обязательства? Разные теории справедливости дают разные ответы на этот вопрос. Итак, чтобы решить, следует ли нам призывать солдат или нанимать их, надо заняться некоторыми другими крупными вопросами справедливости, свободы и гражданских обязательств.
Вынашивание детей за деньги
Уильям и Элизабет Стерн — супружеская чета, проживающая в американском городе Тенафлю. Уильям — биохимик, Элизабет — детский врач. Они очень хотели ребенка, но зачать собственного не могли, во всяком случае, не создавая риска для жизни Элизабет, которая страдала рассеянным склерозом. Супруги связались с центром репродукции, который устраивал «суррогатные» беременности. Центр распространял рекламные объявления и искал «суррогатных матерей» — женщин, готовых выносить ребенка для других людей в обмен на денежное вознаграждение.126
Одной из женщин, откликнувшихся на объявления, была Мэри-Бет Уайтхед, 29-летняя мать двоих детей и жена мусорщика. В феврале 1985 г. Уильям Стерн и Мэри-Бет Уайтхед подписали контракт. Мэри-Бет согласилась на искусственное оплодотворение спермой Уильяма и обязалась выносить, родить ребенка и передать его Уильяму Стерну. Она также согласилась отказаться от своих материнских прав на ребенка, что позволяло Элизабет Стерн усыновить ребенка. Со своей стороны, Уильям согласился выплатить Мэри-Бет вознаграждение в размере 10 тыс. долл., (вознаграждение выплачивали при получении ребенка) и оплатить медицинские расходы. (Кроме того, Уильям Стерн выплатил центру репродукции 7,500 долл., вознаграждения за устройство сделки.)
После нескольких искусственных оплодотворений Мэри-Бет забеременела и в марте 1986 г. родила девочку. Стерны в ожидании скорого удочерения ребенка назвали ее Мелиссой. Но Мэри-Бет Уайтхед решила, что не сможет разлучиться с дочерью, и захотела оставить ее у себя. Она бежала с дочерью во Флориду, но Стерны получили судебное предписание, требовавшее, чтобы Уайтхед передала ребенка им. Полиция Флориды нашла Мэри-Бет, ребенка отдали Стернам, а вопрос о воспитании ребенка был вынесен на рассмотрение суда штата Нью-Джерси.
Рассматривавший дело судья должен был решить, следует ли обеспечивать исполнение контракта силой. Что, по вашему мнению, было бы правильным решением дела? Чтобы упростить задачу, сосредоточимся не на юридической, а на моральной стороне дела. (Как оказалось, в Нью-Джерси в то время не было закона, который разрешал или запрещал бы контракты о суррогатном материнстве.) Уильям Стерн и Мэри-Бет Уайтхед заключили контракт. Рассуждая морально, спросим: следует ли обеспечить выполнение этого контракта силой?
Сильнейший аргумент в пользу выполнения контракта — то, что сделка есть сделка. Двое взрослых людей пришли к соглашению и добровольно заключили контракт, суливший выгоды им обоим. Уильям Стерн должен был получить ребенка, имевшего с ним генетическое родство, а Мэри-Бет Уайтхед получила бы 10 тыс. долл., за 9 месяцев «работы».
Надо полагать, что это была необычная коммерческая сделка. Возможно, вы будете колебаться, решая, следует ли обеспечивать исполнение контракта по одной из двух причин. Во-первых, вы можете усомниться в том, что женщина согласилась выносить и родить ребенка и отказаться от него за деньги, будучи не в полной мере информированной. Могла ли она на самом деле предвидеть, что будет чувствовать, когда настанет момент расставания с ребенком? Если нет, то можно утверждать, что согласие, которое она дала вначале, было обусловлено потребностью в деньгах и отсутствием адекватного представления о том, каково это — расстаться со своим ребенком. Во-вторых, можно счесть куплю-продажу детей или аренду репродуктивной способности женщин предосудительными деяниями даже в том случае, если обе стороны свободно соглашаются с ними. Можно утверждать, что такая практика превращает детей в товар и эксплуатирует женщин, превращая беременность и вынашивание детей в бизнес, который генерирует доходы.
Судью Гарви Соркоу, рассматривавшего дело «малышки М» (оно получило известность именно под этим названием), не убедило ни одно из этих возражений.127 Он отстаивал соглашение, ссылаясь на священность контрактов. Сделка есть сделка, и у матери, родившей ребенка, нет права нарушать контракт просто потому, что она передумала.128
Судья коснулся обоих возражений. Во-первых, он отверг мысль о том, что согласие Мэри-Бет было не вполне добровольным, а потому и не вполне искренним:
«Ни одна из сторон не обладает подавляющей силой на переговорах. Каждая из сторон получала то, что хотела получить. Цена за услуги, которые должна была выполнить каждая из сторон, была определена и зафиксирована, условия соглашения были согласованы сторонами. Ни одна из сторон не принуждала другую к заключению соглашения. Ни у одной из сторон не было опыта, который ставил бы другую сторону в невыгодное положение. При ведении переговоров ни у одной из сторон не было преобладающей силы».129
Во-вторых, судья Соркоу отверг мысль о том, что суррогатное материнство равносильно торговле детьми. Судья счел, что Уильям Стерн, биологический отец девочки, не покупал ребенка у Мэри-Бет Уайтхед: он заплатил за вынашивание ребенка. «Отец не покупал ребенка при рождении. Генетически и биологически это его ребенок. Он не может купить то, что уже принадлежит ему».130 «Поскольку ребенок был зачат от спермы Уильяма, начинать надо с признания того факта, что это его ребенок», — рассуждал судья. Следовательно, ни о какой продаже ребенка не может быть и речи. И 10 тыс. долл., были выплачены Уайтхед за услугу (беременность), а не за продукт услуги (то есть не за ребенка).
Коснувшись утверждения, что предоставление подобной услуги является эксплуатацией женщин, судья Соркоу выразил несогласие с ним. Он сравнил оплачиваемую беременность с оплатой, получаемой мужчинами за сдачу спермы. Поскольку мужчинами разрешено продавать сперму, женщинам следует разрешить продавать их репродуктивные способности: «Если мужчина может предлагать средства продления рода, то и женщина должна иметь равное право делать то же самое»131. «Утверждать обратное, — заявил Соркоу, — равносильно отказу женщинам в защите законом, равной той, которую предоставляют мужчинам».
Мэри-Бет Уайтхед подала апелляцию в Верховный суд штата Нью-Джерси. Единодушным решением членов Верховного суда штата решение, принятое судьей Соркоу, было отменено. Верховный суд штата постановил, что договор о суррогатном материнстве не имеет юридической силы.132 Суд передал попечение о ребенке Уильяму Стерну на том основании, что это соответствовало интересам ребенка. Помимо контракта, суд счел, что Стерны лучше позаботятся о воспитании Мелиссы, но восстановил Мэри-Бет Уайтхед в статусе матери ребенка и попросил суд низшей инстанции определить права посещения ребенка ее биологической матерью.
Обращаясь к суду с письмом, председатель суда Роберт Вилентц отверг контракт о суррогатном материнстве. Он утверждал, что этот контракт не был действительно добровольным и равносилен продаже ребенка.
Во-первых, согласие было дефектным. Согласие Мэри-Бет выносить ребенка и отдать его после рождения не было по-настоящему добровольным, поскольку не было вполне информированным:
«По условиям контракта биологическая мать в безотзывном порядке принимает обязательства до того, как она осознает силу уз, привязывающих ее к ребенку. Она никогда не принимает абсолютно добровольного, информированного решения, поскольку совершенно ясно, что любое решение, принятое до рождения ребенка, не является информированным в самом важном смысле этого слова».133
После рождения ребенка мать может принять информированное решение лучше. Но к этому времени ее решение несвободно, а вынужденно «угрозой судебного процесса и материальным стимулом в виде платежа в 10 тыс. долл.», что делало решение биологической матери «менее, чем вполне добровольным».134 Более того, нужда в деньгах увеличивает вероятность того, что бедные женщины «предпочтут» стать суррогатными матерями для богатых, а не наоборот. Судья Вилентц предположил, что и это обстоятельство ставит под сомнение добровольный характер подобных соглашений: «Мы сомневаемся, что бездетные пары из бедных слоев общества найдут суррогатных матерей среди женщин из более богатых слоев».135
Итак, одна из причин признания контракта недействительным — сомнительность, дефектность согласия. Но Вилентц выдвинул и вторую, более фундаментальную причину:
«Отодвигая в сторону вопрос о том, насколько сильной могла быть потребность этой женщины в деньгах и насколько существенным было ее понимание последствий, мы предполагаем, что ее согласие в данном случае не имеет значения. В цивилизованном обществе есть вещи, которые нельзя купить за деньги».136
Вилентц доказывал: коммерческое суррогатное материнство равносильно продаже детей, а продажа детей, какой бы добровольной она ни была, дурна, неправильна. Вилентц отверг довод о том, что оплачивают суррогатное материнство, а не ребенка. Согласно контракту, 10 тыс. долл., должны быть выплачены только после передачи права опеки и отказа Мэри-Бет от материнских прав.