В полдень они сделали остановку в развалинах еще одной деревни — на этот раз без храма. Тук снова проверил оружие, но вскоре свистнул и недоуменно поглядел на сидевшую напротив Леди Зависть. — В этом никакого смысла. Домин расширяет границы. Он ненасытен. Армиям нужен провиант. Как и городам. Если села в их границах пусты, кто их снабжает, во имя Худа?
Леди пожала плечами. — Не меня нужно спрашивать. Меня крайне утомляют вопросы экономического и материального толка. Может быть, ответы на ваши неуместные беспокойства найдутся в Бастионе.
— Неуместные?
— Ну да. Домин распространяется. У него есть армии и города. Это факты. Детали — для школьных учителей, Тук Младший. Не следует ли вам сосредоточиться на вопросах более насущных, например на выживании?
Он уставился на нее, недоуменно мигая. — Леди Зависть, я уже все равно что мертв. Зачем об этом думать?
— Глупость! Я слишком высоко тебя ценю, чтобы кинуть по дороге. Научись доверию, дорогой.
Он посмотрел в сторону. — Леди, детали открывают сокрытые секреты. Знай врага своего — вот основа основ. Что вы знаете, то можете использовать. — Он поколебался, но продолжил. — Детали могут вызвать доверие, если они упоминают мотивы и интересы того, кого вы желаете заполучить в союзники.
— Ах, вот что. И что ты желаешь узнать?
Он встретил ее взгляд. — Что ВЫ здесь делаете?
— Как, Тук Младший, ты забыл? Твой спутник Т'лан Имасс намекнул, что тайны Дыры Морна можно раскрыть только в Домине.
— Случайность, Леди, — буркнул малазанин. — Вы манипулируете всеми нами. Мной, сегуле, даже самим Тоолом. — Он махнул рукой. — Ваш 'щеночек' Гарат. Он может быть Гончей Тени…
— Поистине может, — улыбнулась она. — Но думаю, что не хочет.
— И что это значит?
— Дорогой, тебя слишком легко рассердить. Если ты лист, упавший в широкую и глубокую реку, расслабься и отдайся течению. Поверь, у меня это всегда срабатывает. Что до манипуляций… Ты действительно веришь, что я способна тянуть и толкать Т'лан Имасса? Сегуле — уникальный случай: мы идем в одно и то же место, так что вопрос о принуждении не стоит.
— Возможно, пока не стоит. Но встанет обязательно.
Она дернула плечом. — Наконец, я не имею власти над Баалджагг и Гаратом. Уверяю тебя.
Он оскалился: — Остался только я.
Она потянулась и легко коснулась его руки. — В этом, дорогой, я просто женщина.
Он сбросил ее пальцы. — В вашем очаровании колдовство, Леди Зависть. Не пытайтесь переубедить.
— Колдовство? Ну хорошо, можно и так назвать. Тайны, да? Удивление и возбуждение. Надежда и возможности. Желание, дорогой, самая соблазнительная магия. И, милый мой, к этой магии я сама чувствительна…
Она склонилась еще ближе, полузакрыв глаза. — Я не стала насильно целовать тебя, Тук Младший. Разве не видно? Выбор должен быть твоим, иначе ты действительно станешь рабом. Что, что?
— Время выступать, — сказал он, поспешно вставая. — Мне очевидно, что от вас не дождаться правдивого ответа.
— Я только что дала его! — воскликнула она, также вставая.
— Хватит, — ответил он, собирая пожитки. — Не хочу игр, Леди. Играйте с кем-нибудь другим.
— Ох, как мне не нравится, когда ты такой!
— Сердитесь, если хотите, — сказал Тук, выходя на дорогу.
— Я сейчас потеряю терпение, молодой человек! Вы слышите меня? — Он остановился, оглянулся: — Дневного свет хватит едва на пару лиг.
— Ох! — Она топнула ногой. — Ты похож на Рейка! — Единственный глаз Тука широко открылся. Он усмехнулся: — Вдохни глубоко, девочка.
— Он именно так и говорил! О, о, как это бесит! Все повторяется! Что такое с вами обоими?
Он засмеялся — не грубо, а с природной теплотой. — Идемте, Леди. Я утомлю вас подробным рассказом о моей юности, чтобы занять время. Я рожден на корабле, вы знаете, и это было за несколько дней до того, как Тук Старший шагнул вперед, признавая отцовство. Моя мать была сестрой капитана Катероны Краст, а у той характер…
До самого Бастиона страна лежала в запустении. Фермы — почерневшие, дымящиеся развалины; сам грунт по сторонам дороги был вывернут, будто кто-то терзал земную плоть. Около квадратных стен небольшого города пейзаж пятнали остатки больших костров, словно круглые курганы в белом прахе. Никто не шевелился в округе.
Дым клубился и над многоярусными неуклюжими зданиями Бастиона. Над клубами серого дыма реяли белыми флагами чайки. Только их слабые крики достигали слуха Леди Зависти и Тука, когда отряд приближался к крепости. Вонь костров заглушила запах озера, расположенного по другую сторону города. Воздух был горяч и нес песок.
Ворота распахнуты. Приблизившись, Тук уловил мгновенное движение в арке — словно там проскользнула высокая и мрачная фигура. Его нервы заплясали. — Что тут стряслось? — громко спросил он.
— Очень неприятное, — согласилась Леди Зависть.
Они вошли под своды ворот. Воздух вдруг сладко и тошно запах горелым мясом. Тук свистнул сквозь зубы.
Баалджагг и Гарат, вернувшиеся к уменьшенному виду, рванули вперед, низко склонив головы.
— Полагаю, ответ на твой вопрос будет мрачным, — сказала Леди.
Тук кивнул. — Они жрут собственных покойников. Не думаю, что заходить в город — хорошая идея.
— Ты нелюбопытен?
— Любопытен, но жизнью дорожу.
— Не бойся. Давайте осмотримся.
— Зависть…
Ее глаза сверкнули. — Если обитатели достаточно глупы, чтобы напасть на нас, они познают мой гнев. И гнев Гарата. Если ты думаешь, что ЭТО разрушения — ты вскоре убедишься в обратном. Так-то, дорогой. Идем.
— Да-с, госпжа.
— Фамильярность рождает шутовство. Как огорчительно.
Тук и Леди Зависть вышли на площадь. Сзади сегуле несли своего бесчувственного мастера.
Вдоль внутренней стороны стен валялись человеческие кости — иные обугленные, иные сырые и красные. Все дома, выходившие на площадь, сожжены, двери выбиты. Повсюду виднелись поломанные и разжеванные кости домашней скотины — коров, лошадей, собак.
В центре площади их ожидали трое — без сомнения, жрецы. Бритые головы, рваные и выцветшие одеяния. Один выступил вперед.
— Привет, странники. Послушник заметил вас на дороге, и мы втроем поспешили навстречу. В знаменательный день посетили вы славный Бастион: увы, этот день также ставит ваши жизни под великую угрозу. Мы посмеем предложить вам сопровождение, и тем сделать более вероятным ваше выживание в страстных… послеродах Братания. Если вы согласны… — Он указал на широкую улицу. — В начале улицы Илтара мы удалимся с пути исхода, но вы все же станете свидетелями чуда.
— Идеально, — сказала Зависть. — Благодарим вас, святые люди.
До начала улицы было не более пятидесяти шагов, но как раз в это время тишина города сменилась слитным гулом, сухим шепотом, исходившим из центра Бастиона. Баалджагг и Гарат возвратились и встали по сторонам Леди Зависти. Сену и Туруле поставили носилки у стены углового дома и тоже повернулись к улице, положив руки на мечи.
— Жителей Бастиона захватила воля Веры, — сказал жрец. — Она наступает, как лихорадка… лихорадка, которую сможет потушить лишь смерть. Но помните, что Братание впервые была пережито в этом самом Бастионе четырнадцать лет назад. Тогда Провидец вернулся с Горы, возглашая Слова Истины, и их сила распространилась вовне… — Голос священника прервался от некой эмоции, вызванной его же речью. Он склонил голову, затрепетав всем телом.
Речь продолжил другой жрец. — Здесь Вера процвела впервые. Караван из Элингарта разбил лагерь около городских стен. В ту же ночь чужеземцы были награждены. Через девять месяцев смертный мир был одарен Первенцем Мертвого Семени. Сегодня дитя вошло в возраст, и это породило новый росток Веры — случилось второе Братание под руководством Первенца, Анастера. Сейчас вы увидите его — и мать рядом с ним — ведущего новорожденную Тенескоури. Их ожидает война на далеком севере — нужно наградить неверный град Капустан.
— Святые люди, — сказала Леди, повышая голос, чтобы перекричать растущий шум голосов, — простите мое невежество. Дитя Мертвого Семени — что же это такое?
— Момент награждения неверующих, госпожа, часто сопровождается непроизвольным отделением жизненного семени… и оно истекает даже после смерти. В такой момент женщина может лечь и принять в себя семя мертвеца. Рожденные таким способом — самые святые среди народа Провидца. Анастер — первый, достигший взрослого возраста.
— Это, — сказала Леди Зависть, — экстраординарно…
В первый раз Тук увидел на ее лице мертвенную бледность.
— Дар Провидца, госпожа. Дитя Мертвого Семени несет видимый знак смерти, целующей жизнь — доказательство самой Награды. Мы знаем, что чужеземцы страшатся смерти. Верные — нет.
— Это, — сказала Леди Зависть, — экстраординарно…
В первый раз Тук увидел на ее лице мертвенную бледность.
— Дар Провидца, госпожа. Дитя Мертвого Семени несет видимый знак смерти, целующей жизнь — доказательство самой Награды. Мы знаем, что чужеземцы страшатся смерти. Верные — нет.
Тук прокашлялся, склонился к жрецу. — Раз Тенескоури покидает Бастион… кто-то остался в живых?
— Братание абсолютно, сир.
— Иными словами, не поддавшиеся лихорадке были… награждены.
— Точно.
— И съедены.
— У Тенескоури есть свои нужды.
Тут беседа кончилась, потому что с улицы полилась людская масса, быстро заполнившая площадь. Во главе молодой человек, единственный верхом — впрочем, его скотинка была старой, истощенной, с провисшим животом и язвами от слепней на шее. Вдруг голова всадника повернулась в сторону группы пришельцев. Он вытянул длинную, тонкую руку и завопил.
Его крик был бессловесным, но последователи все поняли. Сотни лиц повернулись к ним. Потом люди побежали.
— Ох, — сказала Леди Зависть.
Второй священник отскочил. — Увы, наша защита недостаточна. Приготовьтесь получить награду, иноземцы! — С этими словами все три жреца убежали прочь.
Леди Зависть подняла руки, и внезапно ее окружили громадные звери. Оба как молнии помчались навстречу толпе. На камни полилась кровь.
Сегуле оттолкнули Тука назад. Сену встал перед Завистью. — Пробудите нашего брата! — крикнул он.
— Согласна! — сказала та. — Не сомневаюсь, что Тоол сейчас покажется, но у них будет слишком много дел, чтобы еще и состязаться.
Кожаные ремни задрожали, и Мок встал с носилок. Оба меча уже были в его руках.
Ведь и я тут, но про меня забыли. Тук принял решение. — Поразвлекитесь! — сказал он, пятясь в сторону узкой улочки.
Ай и пес прокладывали путь сквозь визжащую массу. Леди оглянулась, широко раскрыла глаза: — Что? Что ты делаешь?
— Я принял Веру! — крикнул он. — Эта толпа стремится прямо к Малазанской армии — хотя сама еще этого не знает! И я иду с ней.
— Тук, послушай! Мы сотрем эту умилительную армию и ее недоношенного вождя! Нет нужды…
— Не уничтожайте их! Прошу, Зависть. Прорубите путь, но мне нужны ее остатки.
— Но…
— Не время! Я все решил. При удаче Опоннов мы встретимся снова. Ищи свои ответы, Зависть. А мне нужно найти друзей!
— Стой…
Тук махнул рукой и побежал по улице.
В спину мощно ударил магический взрыв, но он не оглянулся. Зависть сорвалась. Худ знает, она может совсем потерять терпение. Боги, пусть девчонка оставит хоть некоторых…
Он поравнялся с первым перекрестком — и врезался в толпу вопящих крестьян, подобно ему бегущих к главной артерии города. На ней сейчас бушевали Верные. Он тоже подхватил вопль — бессловесные звуки, которые мог бы издавать немой — и стал продираться с безумным упорством.
Как лист в широкой и глубокой реке…
Глава 10
Ладонь сильно шлепнула его. Шок, быстро затихающий — он попытался понять значение всего этого, но только тупо подумал, что не прочь снова свалиться в бессознательность. И тут его шлепнули снова.
Грант без особого желания открыл один глаз. — Уйди, — пробормотал он. Веко вновь упало.
— Ты пьян, — зарычала Стонни Менакис. — Ты воняешь. Боги, одеяло все в блевотине. Ну, по мне, пусть хоть гниет на теле. Он твой, Бьюк. Я пошла обратно в казармы.
Грантл слушал, как ее сапоги стучат по неровному скрипучему полу грязной комнатушки, как завизжала, открываясь, дверь и грохнула, снова закрывшись. Он вздохнул, перекатился на койке и приготовился снова заснуть.
По лицу хлестнула мокрая, холодная тряпка. — Утрись, — сказал Бьюк. — Ты мне, дружище, нужен трезвым.
— Никому я не нужен трезвым, — сказал Грантл, стягивая тряпку. — Оставь меня, Бьюк. Ты и все…
— Да, я и все. Сядь, черт дери.
Руки ухватили его за плечи, посадили прямо. Грантл попытался схватить Бьюка за запястья, но в руках не было силы. Он мог делать только слабые, беспорядочные рывки. Боль угнездилась в голове, стучала в закрытые веки. Он наклонился и выблевал. Жидкая желчь вырвалась через ноздри и рот, забрызгала потертые сапоги.
Рвотные позывы отступили. Странным образом и в голове прояснилось. Сплюнув последние комки слюны, он скривился. — Я тебя не просил, ублюдка. У тебя нет права…
— Заткнись.
Он со стоном уронил голову на ладони. — Сколько дней?..
— Шесть. Ты упустил шанс, Весельчак.
— Шанс? О чем ты?
— Уже поздно. Септарх и его паннионская армия перешли реку. Действо началось. Был слух, что блокпосты за пределами стен атакуют завтра. Они не устоят. Подходит большая сила. Ветераны, проведшие не одну осаду — и все успешно…
— Хватит. Ты сказал больше, чем я могу думать.
— Тебе просто не хочется. Харлло мертв, Грантл. Время протрезветь и скорбеть.
— А ты, Бьюк?
— Я уже отдал дань скорби. Давно.
— Худ возьми, точно.
— Ты не понял. Всегда меня не понимал. Я пережил горе, и оно ослабло. Ушло. Теперь… ну, теперь совсем ничего нет. Пустая, темная пещера. Пепелище. Но ты не таков, как я. Можешь думать иначе, но не таков.
Грантл потянулся, сорвал промокшую одежду, бросил на пол. Бьюк собрал ее и сунул ему в руки. Утерев тряпьем потный лоб, Грантл простонал: — Бессмысленная, несчастная смерть.
— Всякая смерть бессмысленна и несчастна, друг. Пока живущие не извлекут из нее пользу. Что ты, Весельчак, извлечешь из гибели Харлло? Прими мой совет, и темная пещера станет комфортабельным местом.
— Я не ищу комфорта.
— А надо бы. Я познал, что никакая иная цель не годится. Харлло был и мне другом. Судя по словам Серых Мечей, ты упал, и он сделал то, что положено другу — встал защитить тебя. Стоял над тобой и принимал удары. И был убит. Но он сделал то, чего хотел — защитить твою спину. Это его награда, Грантл? Ты хотел бы поглядеть в глаза его духу и сказать: 'дело того не стоило'?
— Не нужно было ему…
— Это больше не вопрос, а?
Комнату заполнило молчание. Грантл поскреб заросший подбородок, медленно поднял взгляд на Бьюка.
У старика слезы катились по впалым щекам. Пойманный на чувствах, он стыдливо отвернулся. — Стонни настроена убить тебя самолично, — пробормотал он, вставая, чтобы открыть ставни на единственном окне. Солнечный свет наполнил комнату. — Она потеряла друга, а сейчас может потерять и второго.
— Она потеряла двоих, Бьюк. Парень — Баргаст…
— Ага, точно. Мы почти не видели Хетан и Кафала после прибытия. Они спелись с Серыми — думаю, где-то пьют. Стонни может знать больше — она остановилась в их казармах.
— А ты?
— Все еще в услужении Бочелена и Корбала Броча.
— Худом клятый дурак.
Бьюк вытер лицо, повернулся, выдавил усмешку. — Ну вот ты и вернулся.
— Провались в Бездну, недоносок.
Миновав прогибающуюся лестницу, они вышли на улицу. Грантл тяжело опирался на тощего товарища. Кровь все еще шумела в голове, пустой желудок скручивали рвотные позывы.
Он смутно помнил город — воспоминания, испорченные шоком, а затем пинтами и пинтами эля — и потому оглядывался с тупым изумлением. — Что это за район?
— Задворки квартала Старый Дарудж, Храмовый район, — сказал Бьюк. — Еще одна улица к северу, и ты наткнешься на роскошь храмов и запретных садов. Ты сейчас на единственной гнилой улочке с единственной ветхой гостиницей в этом районе, Грантл.
— Кажется, я был здесь раньше, — пробурчал он, рассматривая окрестные здания. — Кто-то извинялся, не помню за что.
— Извинения легко принимать. Я припомню, что случилось.
— Да, не сомневаюсь, что легко. — Он с сожалением оглядел свою одежду. — Мне нужна ванна. Где мои сабли?
— О них позаботилась Стонни. Как и о твоей монете. Тебе заплатили — никаких долгов — так что можешь начать жить.
— Прогуляться.
— Прогуляться. Я с тобой, по крайней мере до казарм…
— На случай, если заблужусь, — сухо сказал Грантл.
Бьюк кивнул.
— Ну, до схватки остались считанные звоны…
— Да. Дестриант может тебе помочь с хворью, если вежливо попросить.
Они повернули на юг, обошли квартал с потрепанной гостиницей и вышли на широкие улицы между окруженными валами Стоянками. Навстречу попадалось мало прохожих, и они осторожно крались, словно под пеленой нарастающей паники. Град окруженный, ожидающий первой крови.