— Мы узнали. Волонтеры Мотта имели обыкновение отбрасываться ими от наших атак.
— Сойка получила один прямо в лицо.
— Точно, и споткнулась. А когда прибрела к своим, у меня лицо было в лесной подстилке.
— Ядовитый сок, смертельное оружие, — согласился Крюпп, снова протягивая морякам кексы.
Они взяли их.
— Охрана этой ривийской девочки — задача для смелых.
— Она не ривийская девочка. Она Порван-Парус. Меха и шкуры — только представление.
— Так вы говорили с ней.
— Не часто, и нам это без нужды. А эти кексы вкуснее без сучков и листьев. Эт точно.
Крюпп моргнул и торжественно кивнул. — Без сомнений. Какая большая ответственность — быть глазами командира, следящими за нашей подружкой.
Обе женщины перестали жевать. Обменялись взглядами. Потом одна проглотила кусок: — Кого, Даджека? Если мы его глаза, тогда он слеп как крот.
— Ах, конечно же, Крюпп имел в виду Вискиджека.
— Вискиджек не слеп и не нуждается, чтобы мы смотрели за него.
— Тем не менее, — улыбался дарудж, — он, без сомнения, очень доволен вашим самозаданием, обязательством доносить обо всем. Будь Крюпп Вскиджеком, он был бы.
— Был бы что?
— Как, доволен, конечно же.
Женщины фыркнули. Одна ухмыльнулась, сказав: — Это хорошо. Был бы ты Вискиджеком. Ха.
— Оборот речи…
— Таких штук не бывает, жиряк. Ты хочешь пойти по стопам Ввискиджека? Пытаешься смотреть его глазами? Ха.
— Точно, — согласилась вторая. — Ха — ха.
— Итак, вы это сделали, — заметил Крюпп.
— Что сделали?
— Согласились.
— Чертовски верно. Вискиджеку бы быть Императором, когда старый отдал концы. Не Лейсин. Но она знала, кто ее соперник. Поэтому она выгнала его со службы, превратила в Худом клятого сержанта и послала далеко, очень далеко.
— Амбициозный человек этот Вискиджек.
— Совсем нет, дарудж. В том все и дело. Я скажу, он стал бы хорошим Императором. Не домогаться должности — это единственная квалификация, которую стоит учитывать.
— Забавное суждение, милашка.
— Я не такая.
— Извините, не какая?
— Не забавная. Слушай. Малазанская империя была бы совсем другой, если бы Вискиджек тогда занял трон. Если бы он сделал то, чего все мы хотели: схватил Лейсин за загривок и вышвырнул в окно башни.
— А он был способен на такой замечательный поступок?
Моряки смутились. Одна повернулась к подруге. — Ты видела его без сапог?
Та покачала головой. — Нет. Ну, ноги у него должны быть замечательными. А что?
— Я сказала — схватил за загривок, а могла бы сказать про пинок в зад.
— Но все равно это было бы замечательно.
— Ты права, подружка.
— Гм гм, — прервал их Крюпп. — Замечательное деяние, дорогие мои. Если бы выгорело.
— Ох.
— Ах. Да, правда. Так ты спросил, мог бы он, если бы захотел? Конечно. Не следует перечить Вискиджеку, у него не только мозги сильные.
— Так почему же, в удивлении спросит Крюпп, он тогда этого не сделал?
— Потому что он солдат. А ты идиот. Занятие трона Лейсин было заварушным. Вся империя тряслась. Начали резать друг друга и прыгать на залитый кровью престол, без остановки, как костяшки домино. Один за другим и за ними третий, и все распалось. Но мы же смотрели только на него? Хотели увидеть, как он сделает Лейсин и все такое. А когда он просто отдал честь — 'Слава Императрице! — ну, все устаканилось.
— Видишь ли, он дал ей шанс.
— Конечно. А теперь вы, подружки, думаете, что он ошибся?
Четыре плеча качнулись в унисон. — Теперь это не важно. Мы там, где мы есть, и все.
— Да будет так, как и будет, — со вздохом поднялся Крюпп. — Чудесная беседа. Крюпп благодарит вас и просит разрешения откланяться.
— Иди. Спасибо за хлеб.
— Крюпп польщен. Доброй ночи, дорогуши.
Он снова побрел к обозу.
Когда он исчез в ночной тьме, две женщины некоторое время молчали, занятые слизыванием сладкой жижи с пальцев.
Одна вздохнула.
Вторая тоже.
— Ах, это было чертовски легко.
— Думаешь?
— Точно. Он пришел, ожидая встретить два ума, а нашел едва один.
— Но все же мы слишком болтали.
— Такова природа полоумных. Будь по другому, он бы заподозрил.
— Как думаешь, о чем вообще они болтают с Парус?
— О старой женщине.
— Я сама так думала.
— Они что-то готовят.
— И я так подозревала.
— И Порван-Парус в деле.
— Точно.
— Что очень хорошо, если меня спросишь.
— Согласна. Знаешь, а эти кексы без лесной подстилки совсем другие.
— Странно, но я тоже заметила…
* * *В фургон — форте Крюпп приближался в другому костерку. Двое мужчин, сидевших около него, подняли головы.
— Что это у тебя в руках? — спросил Муриллио.
— О друзья мои, к Крюппу прилипает все, за что он берется.
— Ну, — прогудел Коль, — это я уже многие годы знаю.
— А что с этим клятым мулом? — поинтересовался Муриллио.
— Бестия преследует меня, хотя сама об этом не знает. Крюпп имел интересную беседу с двумя морячками. И он рад сообщить, что девочка Серебряная Лиса в надежных руках.
— Липких как твои?
— Это точно, дражайший Муриллио, это точно.
— Все это очень мило, — сказал Коль, — но что нам до этого? Здесь в повозке спит старая женщина, чье разбитое сердце — малейшее из ее страданий. Их достаточно, чтобы сломить могучего мужа, не говоря уж о хрупкой старости.
— Крюпп рад заверить вас, что готовится величайшая милость. Вся нынешняя видимость не будет иметь значения.
— Тогда почему не сказать ей? — бросил Коль, кивнув в сторону повозки Майб.
— Ах, но она еще не готова выслушать подобную истину. Увы. Это странствие духа. Она должна начать его сама и в себе. Крюпп и Лиса способны лишь наблюдать, несмотря на наше очевидное всемогущество.
— Всемогущество, вот как? — Коль дернул головой. — Вчера я бы над этим посмеялся. Так ты противостал Каладану Бруду? Интересно, как это тебе удалось, проклятая жаба.
Крюпп вздернул брови. — Дорогой, милый компаньон Коль! Ваш недостаток веры поражает чувствительного Крюппа до кончиков его пальцев, каковые корчатся от гнева, особенно на ногах!
— Не показывай нам, во имя Худа, — сказал Муриллио. — Ты носишь эти туфли с тех пор, как я тебя узнал. Сама Полиэль остолбенеет, увидев, что ты прячешь под ними!
— А точно, она может! Дабы ответить Колю с нужной точностью, Крюпп провозглашает, что подобный гнев — нет, ярость — не имеет воздействия на такого, как он, для кого мир есть всего лишь жемчужина, угнездившаяся в створках его крепкого и мускулистого ума! Гм, похоже, при втором рассмотрении эта аллюзия не столь хороша… а при третьем еще хуже. Крюпп попробует снова! Для кого, как он уже начинал, мир не более чем расписной сон воображаемых чудес и радуг, в коем даже само время теряет смысл, и уже нельзя сказать 'слишком поздно'. Понимаете? Манит спячка, поток спокойного преосуществления, превращающего забвение в исцеление и омоложение, и одного этого достаточно, чтобы всем и одному завершить сию преисполненную ночь! — Он взмахнул руками при финальном аккорде речи и пошел прочь. Через миг за ним потрусил его мул.
Двое уставились ему вослед.
— Похоже, Брудов молот задел эту масляную макушку, — предположил Коль.
— Точно, и соскользнул, — согласился Муриллио.
— Это верно.
— Мидии, мозги и воняющие сыром пальцы… Клянусь Бездной, меня затошнит.
* * *Высоко над лагерем Карга сложила усталые, свинцовые крылья, снижаясь по спирали к командному шатру Бруда. Несмотря на усталость, по ней пробегали искры любопытства и возбуждения. Трещина к северу от лагеря все еще блестела порченой кровью Бёрн. Великий Ворон чуяла, что отзвуки удара все еще распространяются далеко на юго-восток, к Горам Видений, и сразу же поняла, что это было.
Гнев Каладана Бруда.
Поцелуй его молота, и взрывной отзыв природного мира. Она могла видеть во тьме, что здесь, в самом сердце Приречной равнины вздыбился базальтовый хребет прежде невиданных гор. И колдовство, источавшееся кровью Спящей Богини, Карга тоже узнала.
Касание Увечного Бога. В жилах Бёрн началась трансформация. Павший делает ее кровь своею. Такой знакомый вкус, очень, очень давно бывший для меня материнским молоком. Для меня и моего рода.
В мире внизу произошли перемены, и Карга пировала на них. Ее душа и души ее потомков вновь пробудились к полной сознательности. Никогда она не чувствовала себя такой живой.
Скользя между потоками прогретого воздуха, снижаясь, трепыхаясь в холодных воздушных мешках — эхе болезненной пертурбации, пронесшейся по атмосфере во взрыве Брудовой гневливости — она с тихим звуком села на землю около шатра.
Внутри не было света.
Осторожно каркнув, Карга пролезла под полуоткрытый клапан входа.
— Ни слова, — прогудел из темноты Бруд, — о выбросе моего гнева.
Ворон склонила голову по направлению к постели. Полководец сидел на ее краю, сжав руками голову. — Как прикажете, — пробурчала Карга.
— Докладывай.
— Есть. Первое, об Аномандере Рейке. Ему удалось. Отродье Луны прошло незаметно и теперь скрывается. Мои дети кружат высоко над страной Паннионского Провидца. Полководец, не только их очи свидетельствуют о лежащих внизу истинах. Я сама видела…
— Детали оставь на потом. Отродье Луны на месте. Хорошо. Ты летала в Капустан, как я просил?
— Да. Тяжелый полет. Я видела первый день и первую ночь битвы.
— Твоя оценка?
— Город не выстоит, Полководец. Не по вине защитников. Слишком большая сила им противостоит.
Бруд хмыкнул. — Может быть, надо пересмотреть роль Черных Морантов Даджека…
— Ах, но они расположились как раз там, где хотел Однорукий. — Карга заколебалась, поглядела на Каладана Бруда одним, потом другим глазом. — Есть одна необычная подробность. Полководец, вы хотите услышать?
— Конечно.
— Провидец ведет войну на юге.
Бруд вскинул голову.
— Да, — кивнула Карга. — Мои дети видели армии Провидца, марширующие назад с севера. К самой Перспективе. Провидец высвободил могучие чары против неведомого врага. Реки льда, стены льда. Пронизывающий мороз, ветра и бури — уже давно не наблюдали мы открытия именно этого садка.
— Омтозе Феллак. Садок Джагутов.
— Точно так. Полководец, вы кажетесь не очень удивленным. Я не ожидала.
— Карга, я воистину удивлен войной на юге. — Он вскочил, стянул с плеч меховой коврик и начал мерить шатер шагами. — Насчет Омтозе Феллака… нет, не удивлен.
— Итак, Провидец не тот, кем кажется.
— Очевидно. У Рейка и у меня были подозрения…
— Отлично, — щелкнула клювом Карга. — Знай я о них, провела бы более тщательное исследование ситуации в Перспективе. Ваша необузданность ранит нас всех.
— У нас нет доказательств. Кроме того, мы слишком ценим твою оперенную шкуру, чтобы рисковать, посылая тебя в крепость непонятного противника. Ладно. Скажи, Провидец остается в Перспективе?
— Мой род не сумел определить. В том районе кондоры, и им не нравится наше присутствие.
— Почему эти мирские птицы должны вас заботить?
— Не вполне мирские. Да, смертные птицы немногим более чем ящерицы в перьях, но эти кондоры ближе к ящерам, чем все другие.
— Глаза самого Провидца?
— Возможно.
— Это может стать помехой.
Карга дернула полураскрытыми крыльями. — Есть кусок мяса? Я голодна.
— В выгребной яме остатки козлятины с обеда.
— Что? Вы накормите меня отбросами….
— Карга, ты же чертов ворон, разве нет?
— Наглость! Но если это все, что осталось…
— Точно так.
Клекоча от сдерживаемой ярости, Карга скакнула к задней стенке шатра. — Считай меня предвестием грядущего, — прошипела она, продираясь сквозь ткань.
— Что ты имеешь в виду? — удивился Бруд.
Он просунула голову назад в шатер, открыла клюв в молчаливом смехе. Сказала: — Я дала волю гневу.
Он с рычанием шагнул к дыре.
Великий Ворон улетела с громким воплем.
Глава 16
Тенескоури поднималась против каждой стены города, как неудержимый прилив, переваливалась через них людской массой, движимой голодом. Баррикады ворот задрожали под их весом и дали дорогу.
Капустан утонул.
В четырехстах шагах от казарм Итковиан повернул покрытого кровью коня. Снизу к нему потянулись руки, схватились за окованные доспехами ноги животного. Зверь в холодной ярости бил копытом, сокрушая кости, ломая черепа и грудные клетки.
Окружавшие Надежного Щита гривы Серых Мечей, будучи отрезанными от казарм, укреплялись на вершине холма. Там располагалось кладбище с погребальными колоннами. Большинство этих стоячих гробов было повалено, разбито, содержимое вывалено в грязь — старинные останки в истлевших саванах смешались со свежими мертвыми телами.
Итковиан видел ворота казарм и наваленные вокруг них груды трупов, достаточно высокие, чтобы карабкаться по ним. Что и делали десятки тенескоури, забиравшиеся на откосы — только чтобы встретиться с зазубренными пиками защитников. Пики разили, ранили не старавшихся защититься крестьян, пики двигались взад и вперед, расплескивая по ветру, как знамена, кровь и мозги.
Никогда Итковиан не видел столь ужасного зрелища. Несмотря на все пройденные бои, все ужасы войны, которые солдат может лишь бессильно созерцать, происходящее выбило все мысли из его ума.
Когда крестьяне упали, пополнив кучи трупов, или поползли вниз по откосам, в их ряды ворвались женщины, разрывая одежды, падая сверху, раздвигая ноги, с криками и судорожными движениями насилуя покрытые кровью тела.
Другие, поодаль, питались плотью недавних товарищей.
Двойной кошмар. Надежный Щит не мог решить, что ужасает его сильнее. Кровь в жилах обратилась в лед, и с нараставшей паникой он сознавал, что атака только началась.
Другая волна подбиралась к беспомощной группе Серых Мечей на кладбище. По всем сторонам улицы и проспекты были забиты разъяренными тенескоури. Все взоры притягивали Надежный Щит и его солдаты. Тянулись руки, несмотря на расстояние, пальцы алчно хватали воздух. Смыкая щиты, Серые Мечи формировали вокруг Надежного Щита неровное каре. Строй могут проглотить, думал Итковиан, как это случилось немногим ранее; но если его молчаливые солдаты сделают то же, что тогда, каре снова поднимется над морем тел, прорубая себе путь, оттесняя врага, карабкаясь на новые кучи плоти и костей. И, пока Итковиан остается на коне, он сможет рубить мечом во все стороны, убивая всех, кто подойдет близко — а те, кто будет ранен, умрут под стальными копытами жеребца.
Он никогда раньше не устраивал такой резни. Сердце болело, наполнялось ошеломляющей ненавистью — к Провидцу, делающему такое со своим собственным народом. И к септарху Кульпату, в безжалостной жестокости пославшего несчастных крестьян в горло отчаявшейся армии.
Но эта мерзостная тактика, казалось, была успешной. Хотя цена и находилась за пределами понимания.
Тенескоури с ревом пошла в атаку.
Первые достигшие ощетинившегося каре были изрублены на куски. Вопящие, трясущиеся, они падали назад, в ряды своих собратьев, в пожирающую толпу, более опасную, чем вражеский строй впереди. Через них пробирались другие, чтобы обрести ту же судьбу. Но их прибывало все больше и больше, они карабкались по спинам павших, а по их плечам уже лезли другие. На краткий миг Итковиан увидел перед собой трехъярусную стену озверевших людей; и тут же она упала, похоронив Серых Мечей.
Каре поникло под этой тяжестью. Клинки ломались, щиты падали, шлемы срывались с голов. Повсюду, куда ни смотрел Надежный Щит, была кровь.
На шевелящуюся массу вскарабкивались все новые фигуры. Вздымались топоры, ножи и клевцы. Итковиан знал их конечную цель, знал, что сам стал такой целью. Надежный Щит приготовил свой меч и щит. Легкое нажатие ногами — и его конь начал кружиться. Голова животного вскинулась и опустилась, чтобы защитить горло. Покрывавшие его голову, шею и грудь доспехи уже были искусаны и запачканы грязью. Копыта стучали, ища трепещущую плоть.
В пределах досягаемости оказался первый крестьянин. Итковиан взмахнул мечом, увидел летящую прочь голову, увидел, как трепещет и содрогается тело, прежде чем упасть. Конь взбрыкнул, ударяя задними копытами, повернулся вправо и отступил, и тут же стальными подковами передних ног нанес сокрушительный удар, подминая какую-то вопящую женщину. Другой тенескоури прыгнул и обхватил одну из ног коня. Итковиан склонился вперед, ударяя лезвием меча ему по спине, глубоко, чтобы перерубить позвоночник.
Конь скакнул, давая упасть телу. Голова метнулась вперед — зубы ухватились за чью-то седую макушку, ломая кость — и вернулась назад с клочьями волос и куском черепной коробки.
В левое бедро Итковиана впились руки. Он согнулся, ударил мечом над холкой коня. Меч прорубил мышцы и ключицу. Во все стороны полетели куски мяса и брызги крови.