В левое бедро Итковиана впились руки. Он согнулся, ударил мечом над холкой коня. Меч прорубил мышцы и ключицу. Во все стороны полетели куски мяса и брызги крови.
Животное снова кого-то лягнуло. Закружилось, ударяя копытами. Однако теперь руки и тяжелые тела были повсюду. Меч Итковиана блистал, рубя без разбора, но всегда находя цель. Кто-то вскочил на крестец коня прямо позади него. Он круто прогнулся в седле, рука в тяжелой перчатке ударила за голову, целясь вниз. Он почувствовал, что кулак прошел сквозь кожу и кости, скользнул по ребрам и ткнулся в живот.
Седло оросил поток желчи и крови. Нападавший соскользнул.
Он прорычал команду, и жеребец пригнул голову. Итковиан послал меч в круговое движение. Его путь сопровождался ощущением скользящего контакта с чужими телами. Конь развернулся, и Итковиан повторил удар. И снова, и снова.
Человек и конь совершили полный круг, разворот, наносящий смертельные раны. Изнемогающий от жары под глухим шлемом Итковиан выгадал миг, чтобы мельком осмотреть поле боя.
Серых Мечей нигде не было видно. Он действительно не мог разглядеть ни одного родного мундира. Со всех сторон Надежного Щита окружали тенескоури, стоявшие на слое трупов высотой в человеческий рост. Кое-где под этой грудой лежали солдаты Итковиана. Похороненные заживо, похороненные при смерти, похороненные мертвыми.
Он и его конь остались в одиночестве, фокусом для сотен и сотен жадных, голодных глаз.
Сзади в передние ряды крестьян передавали трофейные пики. Через миг их зазубренные острия должны были вонзиться в него со всех сторон. От этого не спасут никакие доспехи.
Двойные Клыки, я ваш. До этого последнего мига. — Ломи!
Боевой конь ожидал такой команды. Животное ринулось вперед. Копыта, плечи и грудь ударили по препятствию. Итковиан рубил мечом направо и налево. Люди отступали, падали, исчезали под бешеными подковами. Копья летели вскользь, ударяя по бокам и щиту. Приносящиеся справа он отбивал мечом.
Что-то ударило по спине, лязгнув чешуйками кольчуги, проходя сквозь кожу и вату подбивки. Острая боль охватила Итковиана, когда наконечник вонзился под его кожу и остановился у последнего ребра, почти около позвонка.
В тот же самый мог конь завизжал, наткнувшись на острие другой пики. Железное лезвие вошло ему глубоко под правый бок. Животное развернулось влево, склонив голову и схватившись зубами за древко.
Кто-то ухватился за его щит, занося над верхним краем топор лесоруба. Клиновидное острие вонзилось глубоко между левым плечом и шеей и застряло там.
Надежный Щит ткнул крестьянке в лицо концом меча. Оно вошло в одну щеку и вышло из другой. Итковиан повернул меч, уродуя юную деву, находящуюся едва в дюйме от его забрала. Она с хрипом упала.
Он ощущал давление застрявшей в спине пики, слышал, как она стучит по доспеху, дергаясь при каждом движении коня.
Нож рыбака нашел незащищенную щель у его левого колена и воткнулся в сустав. Итковиан слабо отмахнулся краем щита, едва сумев сбросить врага. Тонкое лезвие ножа сломалось, оставшись в ране и скользя сквозь сухожилия и хрящи. Кровь лилась в пространство между икрой и наголенником, пропитывая вату.
Надежный Щит уже не чувствовал боли. Разумом владела жестокая ясность. Его бог был с ним, теперь, в его последний миг. С ним и с отважным, неукротимым конем под ним.
Бока животного перестали дергаться, когда оно выпрямилось, несмотря на торчащую в боку пику и текущую по груди кровь. Оно прыгнуло вперед, топча трупы, кусаясь и ударяя копытами, пробираясь туда, где — Итковиан думал, что глаза обманывают его — открывалась свободная улица, на которой виднелись лишь неподвижные тела.
Надежный Щит, поверив теперь в увиденное, удвоил усилия. Враги рушились с обеих сторон. Их вопли и лязг стали отдавались диким эхом под его шлемом.
Еще миг — и его конь поскакал на свободе, и вдруг застучал копытами, тормозя, но уже не в ярости, а торжествуя. Копье выпало из его плоти.
Боль вернулась, и Итковиан согнулся над закованной в доспехи шеей коня. Боль, какой он не ведал прежде. Копье оставалось в его спине, осколок ножа в центре коленного сустава, топор вгрызался в осколки шейных позвонков. Стиснув зубы, он сумел развернуть коня, снова увидев перед собой кладбище.
Не веря глазам своим, он лицезрел, как его Серые Мечи высвобождаются из под мертвых тел, молча, как духи, поднимаются над курганами трупов. Их движения были резкими, словно они очнулись от тяжкого кошмара. Их было едва двенадцать — на дюжину больше, чем ожидал Итковиан.
По направлению к Итковиану застучали сапоги. Моргая, силясь избавиться от песка и грязи в глазах, он усиленно старался сфокусировать взор на приближавшихся.
Серые Мечи. Рваные и грязные мундиры, молодые, бледные лица капанцев — рекрутов.
За ними, на таком же великолепном коне, как у Итковиана, Смертный Меч. Брукхалиан, в черненых доспехах, с развевающейся гривой окровавленных волос, со святым мечом Фенера в могучей бронированной руке.
Он поднял забрало. Черные глаза изучали Надежного Щита.
— Простите, сир, — пророкотал Брукхалиан, подъезжая к нему. — Мы были медлительны.
За спиной Смертного Меча Итковиан увидел спешащего Карнадаса. Его бледное и иссушенное, как у трупа, лицо показалось Итковиану прекрасным.
— Дестриант! — проскрипел он, шатаясь в седле. — Мой конь, сир… мои солдаты…
— Фенер со мной, — ответил дрожащим голосом Карнадас. — Так я отвечу вам.
Мир потемнел. Итковиан вдруг ощутил давление чьих-то рук, словно он упал в их объятия. Его мысли расползались… мои солдаты… мой конь… Он впал в беспамятство.
* * *Они ломились в непрочные ставни, прорывались в комнаты первого этажа. Они ползли по лазам среди груд мертвых тел на том, что прежде было лестницами. Стальные клыки Грантла затупились, иззубрились, даже стесались. Он пользовался ими, как дубинами. Защищая главный коридор, он спокойно и методично строил баррикады из остывающего мяса и сломанных костей.
Усталость не отягчала его рук, не замедляла реакции. Дыхание оставалось спокойным, только чуть более глубоким, чем обычно. Предплечья покрывал странный узор из пятен крови, царапин и ссадин; почерневшая кровь, казалось, всасывается обратно в кожу. Он не замечал этого.
Среди прилива Тенескоури там и сям попадались одиночные сирдомины. Скорее всего, их против воли увлекла с собой толпа. Грантл резал крестьян, только чтобы добраться до этих. Его единственное желание. Подойти поближе. Убить. Все остальное казалось докучной, мешающей продвигаться мякиной. Помехой его стремлению.
Едва ли бы он смог узнать свое собственное лицо, увидь его в зеркале. От глаз по небритым щекам тянулись черные полосы. Сама борода стала цвета рыжего янтаря. Глаза желтели, как высохшая под солнцем трава прерий.
Сейчас его ополчение насчитывало сотню сильных, молчаливых людей, продолжений его собственной воли. Он не задавали вопросов, смотрели с обожанием. Лица сияли, едва он бросал на них взгляд. Он не удивлялся этому, как не замечал, что этот свет отраженный, слабо подражающий бледной, но странно тропической эманации его глаз.
Грантл был удовлетворен. Он отплатил за случившееся со Стонни — та сейчас сражалась рядом с его помощником, невысоким, жилистым солдатом из Леста, удерживая заднюю лестницу. Они сталкивались только раз с момента отступления внутрь здания, часы назад. Встреча его потрясла, поразила в некое тайное место внутри души, вдруг словно очнувшейся. Как будто все это время она пряталась, погрузившись в себя, а телом управляла внешняя, неведомая, необоримая сила, бурлившая в несущейся по жилам крови. Стонни тогда замолчала, ее бравада исчезла, обнажив лицо ранимого, уязвленного в самое сердце человека.
Эта встреча снова запустила в Грантле механизм холодного, неутолимого желания. Она — долг, который он еще только начал платить. Что бы не происходило с ней после того столкновения, она, нет сомнений, сумела понять оскаленные клыки и выпущенные когти его желания отмстить. Желания понятного, но в такой степени — устрашающего.
Старое, ветхое здание даруджийской гостиницы сейчас поселило в себе шторм смерти, метущие крылья гнева, ужаса и агонии, проносящиеся по каждому этажу, по любой маленькой комнате. Они неслись, не встречая преграды. Они вполне соответствовали миру внутри разума Грантла, мира, вмещавшегося в его черепе.
Между пейзажами внутреннего и внешнего мира не существовало противоречий. Эта истина не искала понимания. Ее можно было ухватить только инстинктом, животным чувством, разделяемым лишь полудюжиной соратников Грантла. Лейтенант — лестари был одним из таких.
Он знал, что вторгся в царство безумия. Он как-то понял, что и он сам, и все ополчение сейчас живут скорее в уме Грантла, чем во внешней реальности. Они дрались с прежде невиданным мастерством. Они не ведали усталости. Они не говорили, не кричали, даже не изрыгали приказов или воинских кличей. В кличах не было нужды — никто не боялся, никто не мечтал об отступлении. Все это отмерло, они стояли и дрались молча, как автоматы.
Он знал, что вторгся в царство безумия. Он как-то понял, что и он сам, и все ополчение сейчас живут скорее в уме Грантла, чем во внешней реальности. Они дрались с прежде невиданным мастерством. Они не ведали усталости. Они не говорили, не кричали, даже не изрыгали приказов или воинских кличей. В кличах не было нужды — никто не боялся, никто не мечтал об отступлении. Все это отмерло, они стояли и дрались молча, как автоматы.
На первом этаже трупы лежали слоем по грудь мужчине. В некоторые комнаты нельзя было протиснуться. Кровь текла из этих прессов ручьями, огибала кости, мясо, доспехи, сапоги и сандалии, оружие и шлемы, просачивалась под полы ужасного здания, пропадая в слоях гравия, песка и среди зарытых булыжников. Кровь пахла сточной ямой, густела, как на полу лазарета.
Атакующие наконец отступили, протискиваясь по забитым лестницам, выпрыгивая из окон. Снаружи ждали еще тысячи, но отступление мешало новой атаке. На миг на здание опустился мир.
Светловолосый лейтенант — лестари поднялся по главной лестнице навстречу Грантлу. Полосатые руки его повелителя блестели, сабли приобрели желтоватый оттенок настоящих клыков. Он бросил на лестари поистине дикий кошачий взгляд.
— Итак, мы сдали этот этаж, — сказал Грантл, стряхивая кровь с клинков.
Капитана окружали мелко порубленные остатки сирдоминов. Даже доспехи были разбиты на куски.
Лейтенант кивнул. — У нас нет поля для маневра.
Грантл качнул могучими плечами: — Над нами еще два этажа. И крыша.
Глаза встретились. От увиденного в вертикальных щелях зрачков лейтенанта охватили одновременно холод и жар. Человек, которого боятся… за которым следуют… которого любят. — Вы Смертный Меч Трейка, — сказал он вслух.
Высокий дарудж нахмурился. — Стонни Менакис.
— У нее легкие раны, капитан. Она отошла на следующий этаж.
— Хорошо.
Ополченцы сходились, отягченные мешками с едой и бурдюками. Команда собраться была невысказанной — таковыми в последнее время были все команды. Лестари заметил, что в схватке погибло более десяти человек. Мы теряем столько на каждом этаже. К моменту выхода на крушу нас останется десятка два. Ну что же, этого более чем достаточно для удержания узкой лестницы. Удержим до последней ночи Бездны.
Соратники молча подбирали подходящее оружие, куски доспехов — по большей части с сирдоминов. Лестари мрачно наблюдал, как капанка взяла с пола латную рукавицу, криво отрубленную от вражьей руки одной из сабель Грантла, спокойно вытащила ладонь убитого и натянула рукавицу на свою руку.
Грантл переступил через трупы, направляясь к своему посту у лестницы.
Было время отступать на следующий уровень, время найти выходящие наружу окна, захлопнуть их ненадежные ставни, занять боковые лестницы. Время отправить еще больше душ в забитое, задыхающееся горло Худа.
Грантл лязгнул саблями.
Снаружи снова нарастал рев толпы…
* * *Сидящий на взмыленном коне Брукхалиан смотрел, как помощники Дестрианта несут почти бездыханного Итковиана в ближайшее здание, способное ближайшие звон — другой послужить сортировочным пунктом. Сам Карнадас, снова открывший лихорадящие внутренности садка Денал, унимал бьющую из груди коня Надежного Щита кровь.
Выжившие на кладбище Серые были спасены личным отрядом Смертного Меча. У них были требующие осмотра раны, но раны смертельные уже показали себя таковыми. Тела умерших откидывали прочь в неистовом поиске выживших.
Хирурги теперь столкнулись с необходимостью вытащить из Итковиана вражеские острия, все еще сидящие в ранах и, по-видимому, этим спасавшие ему жизнь. Карнадас стоял наготове, чтобы унять потоки крови, которые должны были хлынуть из каждой очищенной от железа раны.
Суровые глаза Брукхалиана видели, как Карнадас тяжело оперся на плечи хирургов. Дестриант зашел слишком далеко, вытянул слишком много из своего садка. Слишком много, слишком часто. Тело начало сдаваться. Все суставы покрылись кровоподтеками — от плеч до пальцев. Его вены и артерии стали как марля, пропуская все больше крови в мышцы и полости тела. Поток Денала расщеплял все, в него попавшее, в том числе и тело самого жреца.
Брукхалиан знал — жрецу не дожить до рассвета.
Но перед этим Итковиан должен быть исцелен, грубо заштопан, не обращая внимания на сопутствующие душевные травмы. Надежный Щит снова примет командование, хотя будет уже не тем человеком.
Смертный Меч был суров. Судьба его друзей стала знанием, не вызывающим эмоций. Все будет так, как должно быть.
Он выпрямился в седле, озирая окрестности, изучая ситуацию. Атака на казармы была отбита. Тенескоури дрогнула, отступила со всех сторон, нигде не было видно ни души. Брукхалиан хорошо понимал, что это ненадолго. Серые Мечи больше не были организованной армией. Ясно, что оставались очаги сопротивления, но редкие и малочисленные. Как ни смотри, Капустан пал.
С северо-запада приближался вестовой, женщина, ее лошадь прыгала через завалившие проспект курганы трупов, замедляя бег при приближении к отряду Серых.
Брукхалиан сделал жест мечом, и юная капанка подъехала к нему.
— Сир! — прохрипела она. — Я принесла весть от Раф'Фенера! Послание, переданное мне через одного из священников!
— Давайте выслушаем его.
— Трелл осажден! Раф'Фенер взывает к Восьмой Заповеди Таинства! Вы со всем отрядом должны прибыть ему на помощь. Раф'Фенер преклонил колени перед Копытами — вы должны стать Двойными Клыками в его и Фенеровой тени!
Глаза Брукхалиана сузились. — Сир, этот священник должен был покинуть Трелл, чтобы передать святой призыв жреца. Как такое возможно, учитывая защитные чары вокруг здания?
Девушка покачала головой: — Не знаю, сир.
— А ваш путь по городу до этого места был труден?
— Я не встретила никого живого, сир.
— Как вы это объясните?
— Не могу, сир. Может быть, Фенерова удача…
Брукхалиан еще миг смотрел на нее. — Рекрут, вы присоединитесь к нашей миссии?
Она моргнула, медленно кивнула: — Почту за честь, Смертный Меч.
Ответ прозвучал грубым, печальным шепотом, что еще усугубило ее очевидное замешательство. — Как и я, сир. — Брукхалиан опустил забрало, обернулся к подчиненным. — Оставшиеся роты, выдвигаемся к Треллу! Раф'Фенер призвал Таинство, и мы должны ответить! — Он слез с коня, передал узду посланцу. — Я передумал, — прогудел он. — Вы останетесь здесь, чтобы сберечь моего боевого коня. Также информируйте Надежного Щита о нашей диспозиции.
— Вашей диспозиции, сир?
— Скоро вы он ней узнаете, рекрут. — Смертный Меч снова обернулся к своему отряду. Они стояли рядами, молчаливые, ожидающие приказа. Четыре сотни Серых, возможно, все, кто остался в живых. — Сиры, — спросил их Брукхалиан, — вы в полной готовности?
— Постараемся, Смертный Меч, — ответил старший по званию.
— То есть? — удивился командир.
— Нам надо пересечь полгорода, сир. Мы не сумеем.
— Нильбанас, вы полагаете, наш путь до Трелла будет непрост?
Старый вояка нахмурился и промолчал.
Брукхалиан взял свой щит, дожидавшийся этого момента в руках оруженосца. — Я поведу вас, — бросил он. — Вы пойдете за мной?
Каждый солдат кивнул, и Смертный Меч увидел за решетками их шлемов зарю понимания, давно уже пришедшего к их вождю. Из этого путешествия не будет возврата. Некоторые течения, знал он, непреодолимы.
Приладив окованный бронзой щит на левую руку, покрепче ухватившись за рукоять священного меча, Брукхалиан зашагал впереди. Серые Мечи последовали за ним. Он выбрал самый короткий путь, не замедляя шаг, даже пересекая широкие, заваленные телами площади.
Со всех сторон слышались крики толпы. Изолированные очаги битвы, грохот рушащихся зданий, треск огня, улицы, утонувшие в саженных слоях мертвецов — сцены из адских пропастей Худа проходили мимо марширующего отряда, словно два гобелена работы безумного, озверевшего художника.
Но никто не заступал им путь.
Когда они приблизились к окруженному аурой Треллу, ветеран — офицер ускорил шаг, поравнявшись с Брукхалианом. — Сир, я слышал слова вестового…
— Я знаю, Нильбанас.
— Они не могут быть от Раф'Фенера…
— Но это так, сир. Да, старый друг, он нас предает.
— Он оскорбил бы самое святое таинство Фенера! Во имя Клыков, сир…
— Слова Таинства выше его, Нильбанас. Они принадлежат самому Фенеру.
— Но он злонамеренно исказил их, сир! Нельзя верить!
— Преступление Раф'Фенера будет наказано, но не нами.
— Ценой наших жизней?
— Без наших смертей не будет и преступления. Следовательно, и достойного наказания.
— Смертный Меч…
— Друг, с нами покончено. Но сейчас мы выберем способ умереть.