Откинувшись на подушки присланного в её распоряжение авто, женщина без особого интереса рассматривала узкие улицы Левобережья, богатые дома, многие из которых так сильно пострадали во время боевых действий, что были полностью перестроены, на вывески и военные патрули на каждом углу. Город казался мирным, но… именно казался. В отличие от Лекровотска, где, несмотря на наличие страшной площади Правосудия, Рубен ухитрился создать атмосферу мира и даже некой беззаботности, Триберди выглядел временно мирным поселением, готовым в любой момент отразить атаку, в нём всегда ощущалось лёгкое напряжение.
– Ты уверена?
– Абсолютно, – подтвердила проститутка и вновь указала на портрет Гатова. – Этот приходил ко мне, а потом устроил перестрелку.
– Уверена?
– Абсолютно.
Она была западурой: округлой во всех местах, которые так нравятся мужчинам, губастой, глазастой, черноволосой и, наверное, неисправимо деревенской. Но ещё проститутка была внимательной и обладала хорошей памятью, и за эти два качества Саде захотелось её расцеловать.
– Он был один?
– С толстяком – точно. – На этот раз женщина ткнула пальцем в нарисованную физиономию Бааламестре. – А третьего я не разглядела, потому что он внизу сидел, на первом этаже. В номера не поднимался.
– Черноволосый?
– Не видела.
И тот факт, что западура не стала придумывать нужные важной гостье подробности, Саду неимоверно порадовал.
К Гебе Нульчик ехала без особой надежды, «галочку поставить», среагировать на очередную наводку и при этом оказаться неподалёку от подозрительного Йорчика. Однако за то время, что «Доброта» добиралась до Трибердии, Спун, владеющий двумя десятками борделей по всей провинции, заполучил действительно интересную информацию. Отправившись лично расследовать обстоятельства перестрелки в заведении синьоры Флиси, Геба не оставил без внимания упоминание о трёх инопланетниках, притащил одну из девочек в столицу и показал ей портреты разыскиваемой Садой троицы – в самом заведении объявления давным-давно сгинули. Девица уверенно опознала Гатова и тем повергла Нульчик в лёгкую эйфорию.
– Как часто эти трое заглядывали?
– Один раз, и больше они не появлялись.
Плохо, но не смертельно. Гатов понял, что «засветился», и станет осторожен, но теперь – и это важно! – появился след, по которому может идти охотник. До сих пор Нульчик напоминала несчастную собаку, которая не чует добычу и жалко бегает по полю, в надежде увидеть хоть какую-то цель.
– Откуда они приезжали?
– Он не сказал.
– А ты спрашивала? – недоверчиво прищурилась Сада.
– Разумеется, – подбоченилась девица. – Я всегда стараюсь разговорить клиента и побольше узнать о нём. Это профессионально. Привязавшись, они возвращаются именно ко мне, и…
– Что рассказывал этот? – Нульчик потрясла перед носом заболтавшейся западуры портретом Гатова. – Подробно!
– Назвался цепарем. Он и правда похож: повадки соответствующие, украшения опять же, татуировки… – Проститутка поправила толстую чёрную косу. – Потом сказал, что сейчас работает механиком для армии. Неподалёку от заведения стоит панцирный полк, наверное, в нём старается.
– Проверил? – тихо спросила Сада.
– В полку об этих троих ничего не знают, – так же негромко отозвался Спун. – У меня замечательные отношения с командиром, так что информация точная. Ручаюсь.
Геба считался трибердийским любимчиком. Он устраивал пикантные развлечения для высших офицеров, чиновников, контрабандистов, знал подноготную едва ли не каждого своего клиента, но никогда не опускался до банального шантажа. Неизменное дружелюбие и весёлый нрав позволяли ему обзаводиться друзьями, а не деловыми партнёрами, ему не врали, и, когда Геба говорил «ручаюсь», он действительно ручался.
– Может, он упоминал о своих планах? – Нульчик вновь обратилась к проститутке. – Куда собирается? Где мечтает побывать?
– Нет, – покачала головой западура. – Ничего такого.
Ну да, с чего бы Гатову откровенничать со шлюхой? Он к ней за мясом приходил, а не поболтать.
– Уходи, – буркнула Сада, отворачиваясь от пышной брюнетки. – Я узнала всё, что нужно.
– А моя награда? – осведомилась та. – Синьор Спун! Вы обещали перевести меня в Триберди!
– Переведу, переведу, – поморщился Геба, подталкивая женщину к дверям. – Будешь работать у Офицерского дома.
– Правда? – Судя по радостному тону, новое место службы стало для западуры существенным повышением.
– Правда, чтоб меня Рубен поймал и укусил.
– Дайте я вас поцелую!
– Убирайся!
Спун передал осчастливленную западуру телохранителям, захлопнул дверь, помолчал, после чего извиняющимся тоном произнёс:
– Заведение Флиси находится в медвежьем углу, обслуживает расквартированных там военных и местную шелупонь. Я отправлял туда портреты, которые присылал Граболачик, пару недель девочки были внимательны, а потом вновь расслабились. Вы ведь знаете, Сада, как это бывает: рисунки куда-то пропали, задача забылась, всё пошло своим чередом…
Спун был прав на сто процентов, выдвигать ему претензии не имело никакого смысла, поэтому Нульчик улыбнулась и мягко ответила:
– Геба, я прекрасно понимаю, что люди несовершенны. Ваша информация необычайно важна, у меня появился след, и теперь я пойду по нему. С вашей, в том числе, помощью.
– Что вы хотите знать?
Он предложил Саде вина, трибердийское белое казалось ей слишком резким, но она пила его, чтобы не обижать аборигенов, уселся рядом и вопросительно поднял брови.
– Неподалёку от заведения Флиси есть другие механизированные части? – поинтересовалась Нульчик. – Или авиационные? Моим друзьям проще выдавать себя за механиков, в этом обличье они чувствуют себя как рыбы в воде.
– Там есть ещё одни панцирники и аэродром, – кивнул Спун. – Однако, если люди, которых вы ищете, предпочитают выдавать себя за механиков, то им имеет смысл прятаться на Паровой Помойке. До неё от заведения Флиси примерно двадцать лиг.
– Вы её проверили?
– Её невозможно проверить, – развёл руками Геба. – На Помойке заправляет Эзра Кедо, а он – личный друг губернатора. – Спун чуть подался вперёд и понизил голос: – Думаю, это он укрывал ваших людей.
Сада не нравилась Гебе как женщина, но, оставаясь один на один, он начинал машинально приударять за собеседницами, кем бы они ни были.
– Почему?
– Я обдумываю доходящие до меня слухи и складываю из них картину мира. – Спун сделал глоток вина. – Ваше здоровье, Сада.
– Вы составляете картину мира из слухов?
– Это самая точная информация, – улыбнулся Геба. – На пустом месте они не рождаются.
– Я сама иногда запускаю слухи. На пустом месте.
– Искусственные вбросы хорошо заметны, но сейчас не об этом… – Прохладный голос галанитки привёл Спуна в чувство. Он чуть отодвинулся, снова глотнул вина, поправил воротник шёлковой рубашки и продолжил по делу: – Вы слышали, что некоторое время назад знаменитого и могущественного Уру Клячика выставили на посмешище?
– Об этом весь Шпеев рассказывает. Шёпотом.
– Не удивлен. Клячик – злопамятный ублюдок.
– Почему вы о нём заговорили?
– Потому что несколько дней назад в Триберди появились его громилы. Никакого отношения к деловым операциям Клячика они не имели, но общались с военными. – Спун прищурился, став похожим на заправского заговорщика, и закончил: – Полагаю, охотились за обидчиком.
– А кто мог рискнуть кинуть Клячика? – тут же продолжила Сада, поняв ход мыслей собеседника. – Вся Менсала знает, что с этой скотиной лучше не связываться, а вот инопланетники…
– Которым плевать на авторитеты…
– Потому что они собираются улететь…
– Могли добыть деньги на билет столь экзотическим способом, – закончил Спун.
– Опасным, – прищурилась Нульчик.
– Насколько я знаю, изначально Клячику предлагалась честная сделка, – усмехнулся Геба. – Но ваш жадный соотечественник решил кинуть продавца, а в итоге кинули его самого.
– Жадность до добра не доводит, – протянула медикус, торопливо обдумывая новую информацию. – Громилы ещё в Триберди?
– И вот тут начинается самое интересное, Сада. – Теперь Спун стал походить на рассказчика в светском салоне. – Когда я понял, что у Флиси бузили те самые люди, которых вы ищете, я решил пообщаться со вторыми участниками перестрелки, со свободянами, но они пропали. И одновременно испарились громилы Уру.
– Жизнь в Триберди полна опасностей?
– Я обратился за справкой к знакомым военным, и мне позволили прочитать коротенький отчёт о том, как рота кнехтов, усиленная техникой и находившаяся под командованием капитана Асети и майора Брауна, мужественно и героически предотвратила нападение свободной сотни на Паровую Помойку. Капитан Асети и майор Браун представлены к наградам, и Его превосходительство уже завизировал представление… Я упоминал, что Эзра Кедо – личный друг губернатора?
– Свободяне шли по тому же следу: искали обидчиков, – медленно произнесла Сада.
– А в те дни, когда неизвестный кинул на большие деньги Клячика, Асети и Браун как раз находились в Шпееве. Полагаю, громилы Уру прибыли в город и надавили на офицеров какими-то фактами, после чего наши доблестные кнехты разобрались с проблемой единственным способом, который им подсказали их военные мозги. – Спун допил вино и тоненько рассмеялся: – И знаете что, Сада? У меня есть связи и кое-какое влияние, но нет желания связываться с Асети и Брауном, поскольку медальки намекают, что Его превосходительство не был против их действий.
Если последняя фраза и являлась намёком, то очень толстым: Геба практически открыто попросил дорогую гостью избавить его от своего присутствия. Он помог, исполнил свой долг перед Граболачиком и теперь хочет отойти в сторонку.
– Да уж, история показательная, – легко улыбнулась Нульчик.
– И заставляет о многом задуматься.
– Но главное – она получилась шумной, а мои друзья шума не любят и, значит, уже покинули Паровую Помойку. – Сада отметила, что Спун на этих словах заметно повеселел, и закончила: – Куда они могли направиться?
– Куда угодно! Например, на Ожерелье. – Геба опустошил бокал и наполнил его вновь. – Из нашего порта каждую неделю уходят цеппели к другим мирам.
– Будь всё так просто, они давным-давно покинули бы Менсалу, – наставительно произнесла Нульчик. – За головы этих троих объявлена колоссальная награда, так что уйти они могут лишь с тем, кому безоговорочно доверяют, кто решится рискнуть и пойти против Клячика и множества других людей, увлечённых поисками, причём уйти они должны незаметно.
– В Камнегрядке есть действующая точка перехода на Кардонию, – прищурился Геба. – Она лежит в стороне от торговых путей, поэтому почти не используется. Маленькая, незаметная калитка, так сказать, как раз то, о чём вы спрашиваете.
* * *После Шпеева, который походил на разросшийся и как попало заселённый базар, в менсалийской провинции Йорчик ожидал увидеть нечто совершенно ужасное, однако Лекровотск приятно удивил. Город оказался чистым, опрятным – освещённым! – и совсем не похожим ни на печальные руины былого великолепия, ни на осаждённую крепость. Нет, правый, высокий берег, где находились губернаторский дворец и основные государственные учреждения, лекрийцы достаточно укрепили: стены, рвы, подъёмные мосты через овраги, бетонированные доты – они, естественно, напоминали о царящих на Менсале нравах, но, будучи аккуратно вписанными в холмистый рельеф, не бросались в глаза и не выделялись, благодаря чему город казался мирным. Широкие улицы, широкие тротуары, площади, заполненные гуляющими людьми, магазины, рестораны, улыбки на лицах, уличные фокусники на набережной – в какой-то момент Руди показалось, что он очутился в Бей-Гатаре… Нет, не в нём, скорее в небольшом и прелестном Чур-Имиле, что южнее шумного сферопорта, существенно уступает ему в размерах, зато превосходит в умении жить.
И сходство тем более усиливалось, что по дороге во дворец они проехали мимо трёх кабраров – чиритских молельных домов, – а гигантские размеры последнего заставили Руди с уважением присвистнуть:
– Самый большой на Менсале?
На что последовал гордый ответ:
– Самый большой во всем Бисере, – с достоинством сообщил Фил. – Размерами наш кабрар Золотого Завета уступает только священному кабрару праведника Чипчика в Бей-Гатаре, да будет он стоять вечно.
– Да будет он стоять вечно, – машинально повторил Йорчик, несмотря на то, что не мог назвать себя религиозным человеком. И тут же уточнил: – Много верующих?
– Будет больше, – пообещал Саймон. – Пока что на Менсале сильны безумные традиции олгеменов, но Его превосходительство, в меру своих скромных сил, укрепляет истинную веру среди наших несчастных, пребывающих в невежестве соотечественников.
И именно от лекрийцев, прорвавшихся однажды к Шпееву, Вениамину пришлось спасать архиепископа олгеменов.
Благочестивая площадь, на которую выходил главный фасад кабрара – простой, прямой, почти без окон, зато отделанный мрамором и украшенный цитатами пророков, – поражала красотой и чистотой, даже на фоне уже увиденного в Лекровотске. Казалось, она переполнена цветами – количество изящных клумб не поддавалось учёту – и цветущими деревьями, у фонтанов сидели улыбающиеся подростки, и теперь Руди вспомнил не весёлый Чур-Имиле, а студенческий и молодой Крапстук, и даже улыбнулся сентиментально, увидев в одном из юношей себя…
А вот следующая за Благочестивой площадь – Правосудия – особенной красотой не блистала, да и предназначение её оказалось сугубо утилитарным: в центре располагалась чёрная четырёхугольная виселица, сваренная из металлических направляющих, на которой тихонько покачивались тела казнённых.
– Идёт война, – напомнил одноглазый Фил, перехватив взгляд Йорчика. – Диверсанты, свободяне, недостаточно лояльные граждане, чересчур активные олгемены, воры, насильники…
– Я понимаю, – опомнился Руди. – За всё надо платить.
– В Лекровотске почти нулевая преступность, – спокойно продолжил Саймон. – Его превосходительство генетически ненавидит воров и мошенников, и мы помогаем губернатору делать мир чище. Казни проводятся раз в неделю, за это время тела успевают достаточно разложиться… Угадайте, как наши остроумные сограждане называют площадь?
– Вонючкой?
– Совершенно верно.
– Поэтому на Благочестивой так много цветов?
– Вы наблюдательны.
– Спасибо. – Руди помолчал. – Но от меня ускользает причина столь странного соседства.
– Исключительно воспитательная, – объяснил одноглазый.
– А… – Йорчик представил религиозную процессию, движущуюся к кабрару в какой-нибудь большой праздник, например, в светлую Сиулуку, весёлых людей, вынужденных пересекать воняющую площадь, и кисло уточнил: – Помогает?
– Весьма.
И не поверить короткому, спокойному и очень твёрдому ответу Собаки Лекрийского не было никакой возможности.
Губернаторский дворец оказался выполнен в традиционном для Лекровотска стиле, который Йорчик про себя окрестил «незаметной крепостью». Трёхэтажное белокаменное здание с колоннадой и двумя крыльями господствовало над городом, вызывая уважение открытостью и лёгкостью стиля, но… но только опытный взгляд мог разглядеть замаскированные металлические щиты у больших окон – их можно было выставить за считаные секунды; оценить, что изящные беседки имеют слишком мощное основание и могут быть использованы в качестве долговременных огневых точек, как, впрочем, и все башни строения; пересчитать и всё равно ошибиться в количестве бетонных дотов по всему холму, поскольку их амбразуры закрывали укрытые дёрном щиты.
Дворец представлял собой цитадель, внутри которой Йорчика и Фила поджидал великий и ужасный Рубен. Рачительный хозяин Лекрии. Безжалостный и беспощадный.
– Считайте мои слова лестью, но я восхищён и обескуражен, – с чувством произнёс Руди после представления. – Не ожидал увидеть на Менсале подобный город. – Подумал и добавил: – Сейчас.
– Во время войны, – уточнил Лекрийский.
– Совершенно верно.
– Это потому что мы перестали пускать в наш город войну. – Рубен бросил взгляд в окно, из которого открывалась удивительной красоты панорама на широкую Лекру и обнимающую её столицу. – Мы его любим.
Руди много слышал о самом старом менсалийском губернаторе, о его уме, силе, жестокости и о его кличке – Галанит, полученной Рубеном за многолетнюю дружбу с Компанией, и приверженности чиритизму. И именно из-за клички, наверное, Руди предполагал, что при личной встрече с губернатором не растеряется и будет вести себя с привычной свободой – ведь человек, так истово уважающий Галану, должен ковром стелиться перед ярчайшим её представителем. Однако действительность оказалась несколько иной.
Лекрийский был стар, обходителен, однако глыба его личности ощущалась настолько большой и тяжёлой, что даже от вежливых фраз Рубена по спине пробегали мурашки. И ведь развалина: хорошо слышная одышка, подрагивающие пальцы, с болезненной яростью сжимающие черную трость с набалдашником в виде головы шлёма, редкие волосы, пигментные пятна на коже – но рядом с этой развалиной Руди испытывал если не страх, то весьма сильную нервозность. И особенно его пугали чёрные очки, кажущиеся на мертвенном лице провалами в Свиглу.
– Чтобы не пускать в город войну, нужно быть очень сильным.
– Я такой, – подтвердил Рубен.
– Не сомневаюсь, Ваше превосходительство. – Руди так и не понял, галанит ли в действительности Галанит, но назвал Лекрийского «превосходительством», хотя никогда не обращался с подобной почтительностью к инопланетникам. – Не сомневаюсь.
Губернатор принял Йорчика и Фила не в главном, «парадном», кабинете, а в «личном», рабочем, об этом по дороге предупредил Саймон, и тем продемонстрировал высшую степень уважения. Не показного, а настоящего. И даже навстречу из-за стола вышел, оказывая знаменитому галаниту поистине царские почести. И Йорчик, когда успокоился, подход оценил.