– Или же Вениамин догадался о нас. – Холь повернул голову и ткнулся лицом в волосы женщины, закрыл глаза, вдохнул их запах, такой знакомый, такой сладкий… Вдохнул и понял, что всё остальное – неважно. У него есть Агафрена. Он счастлив.
– Если узнал – отомстит.
– Неважно, – прошелестел Алоиз, продолжая прижиматься к женщине. – Неважно.
Они не называли свои отношения связью, чурались этого слова, бежали от него. Они не знали, чем всё закончится, могли лишь надеяться… причём надеяться даже не на стечение обстоятельств – на чудо, надеяться и мечтать, что всё закончится хорошо и их рискованные, но безумно сладкие отношения, разрывать которые они не собирались, приведут к чему-нибудь хорошему.
Они надеялись.
И ещё они знали, что никакие отступные, ничто на свете не позволит Мритскому простить их и позабыть об обиде, и выход из создавшегося положения Алоиз видел один.
– Даже если Вениамин знает о нас, это не имеет значения: послезавтра всё решится, – прошептал инженер, обнимая лежащую рядом женщину. – Второй эксперимент станет нашим спасением. Ты ведь помнишь…
– Да, – едва слышно перебила его Агафрена. – Я помню…
– Я всё сделаю. Ради тебя – всё, что угодно.
– Я боюсь за тебя.
– Не надо, я всё рассчитал.
– Один цеппель уже погиб.
– Случайность.
– Твой эксперимент опасен.
– Любой эксперимент опасен.
– Алоиз!
– Я все рассчитал, любимая, я ведь занимаюсь наукой. – Он нежно провёл рукой по волосам Агафрены. – Вчера мы говорили с Вениамином, и я всё объяснил. Я сказал, что идея с Накопителем хороша, однако при его построении была допущена ошибка. Поэтому второй эксперимент – с Транслятором – даст совсем иной результат. Он поверил.
– Он умён.
– Но дело действительно обстоит именно так: я буду работать с чистой энергией, буду изучать её… В целях безопасности я отведу «Исследователь-2» подальше от форта, Вениамин, разумеется, пожелает наблюдать происходящее самолично и отправится следом, скорее всего, на «Повелителе неба». – Алоиз выдержал паузу. – И я его убью.
Агафрена вздохнула и тихонько вздрогнула.
Возможно, от лёгкого ужаса, от ощущения себя убийцей, от того, что запачкалась помысленным. А возможно – от нетерпения, понимая, как станет волноваться оставшиеся до эксперимента часы. Как будет считать минуты до освобождения.
– Главное, чтобы ты оставалась в форте.
– Я скажусь больной.
– Обязательно, любимая. В противном случае у меня будут связаны руки.
Они говорили об этом не в первый раз, но ощущение неправильности происходящего не пропадало.
– А вдруг Вениамин последует за тобой пешком? – спросила женщина. – Он непредсказуем, вдруг решит наблюдать за экспериментом с земли?
– Если не в крепости, то всё равно, – уверенно ответил инженер. – Я трижды перепроверил расчёты и абсолютно уверен в том, что всё получится. Я достану его на земле, достану в цеппеле, достану на площадке башни… Если тебя не будет рядом. Вениамина могут защитить только стены командного пункта, но оттуда я его выманю. Вторая его защита – ты. Тебя не должно быть рядом.
Она знала. Она всё это знала, помнила, придумала, как будет действовать, но до сих пор с трудом мирилась с тем, что…
– Ты станешь убийцей… Создатель от тебя отвернётся.
Судьба решила пошутить, и второй мужчина Агафрены тоже оказался верующим. Холь, в отличие от Мритского, фанатиком не был, однако искренне считал себя хорошим олгеменом, и решение пролить кровь человека далось инженеру нелегко.
Однако, приняв решение, он не собирался отступать.
– Ты подарила мне смысл жизни, подарила сына и сделала счастливым. – Алоиз с невообразимой нежностью поцеловал любимую в губы. – Ради тебя я пойду на всё, убью хоть одного Мритского, хоть сотню – неважно.
– Только сам останься в живых. – На прекрасных глазах Агафрены выступили слёзы. – Потому что ты – моё счастье…
* * *Не можешь быть добрым – не будь злым.
Казалось бы, что проще?
Казалось бы, самый естественный выбор в том случае, если дорожишь душой.
Казалось бы, остановись.
Казалось бы…
Удержи равновесие в поступках, не пей из чаши гнева лишку, окутываясь кровавой тьмой. Не позволяй корявому править из тебя себе подобное. Держись, но…
Но так, увы, не бывает.
Тень и свет не играют внутри тебя, а ведут смертельную схватку, и, отказываясь от добра, ты открываешь двери злу. Пусть не желая. Пусть страдая. Пусть ненавидя себя… И выплёскивая эту ненависть на жертв. Становясь чернее и чернее.
У Тьмы нет дна, и всегда есть возможность опуститься ниже. Было бы желание или «обстоятельства», на которые любят ссылаться слабаки и лицемеры. Впрочем…
Вениамин Мритский не был ни тем, ни другим, ему не требовались оправдания ни перед Создателем, ни тем более перед самим собой. Он точно знал, на что променял милость Господа: на удовлетворение амбиций, на безграничную власть, на возможность стать первым, и не собирался извиняться и каяться. Он смирился с тем, что душа его будет страдать в одиночестве, но оставался ревностным олгеменом.
Творил и вытворял одновременно.
Правой рукой губернатор строил храмы, а левой – устраивал для приближённых кровавые развлечения, поскольку демонстрация жёсткости и жестокости входила в «обязательную программу» правления любого менсалийского губернатора.
– Что у тебя плещется, лейт?
– Ваша любимая ореховая № 5! – мгновенно отозвался офицер. Вся свита знала, что на охоте Мритский употреблял только эту крепчайшую смесь бедовки и орехового ликёра, и не держала при себе ничего иного.
– Дай! – Вениамин сделал два глотка, броском вернул подданному фляжку. – Отличное пойло, лейт, хорошего самогонщика нашёл! – Вытер губы рукавом и оглядел копошащихся в предрассветных сумерках людей.
И улыбнулся, потому что всё шло так, как надо.
«Легавый Ке», с которого охотники высадились в точке встречи с передовым отрядом, набрал высоту и, оставшись не замеченным для жителей обречённой деревушки, ушёл в дозор к западу. О своей безопасности Вениамин заботился тщательно, никогда не уходил в рейды без надёжного прикрытия, и потому сейчас его защищали пушки и пулемёты быстрого «Ядрата» – на земле и восьмидесятимиллиметровые орудия импакто – с неба. Но защита предусматривалась на крайний случай, в вероятность которого никто не верил: из-за близости Карузо «свободные сотни» обходили этот район Сочности стороной, и это обстоятельство исключало встречу с опытными воинами. Что же касается жителей деревни, то их способность к сопротивлению прагматично оценивалась как практически отсутствующая.
В точке встречи отряд пересел на лошадей и довольно быстро, как раз успевая к рассвету, преодолел три лиги до деревни: быстро, но умело и тайно, поскольку маршрут разработали лучшие разведчики Карузо, а сами охотники не издали ни одного лишнего звука: амуниция не звякала, лошади не ржали, люди не орали. Все шло спокойно и деловито, и, несмотря на понятное и заметное по внешним признакам нетерпение – к примеру, лейтенант Чим беспрестанно покусывал губы, а майор Дальбо без конца постукивал плёткой по сапогу, – все охотники вели себя аккуратно и предельно профессионально.
В половине лиги от деревни мриты встали на короткий привал, в последний раз проверяя снаряжение, распределяя обязанности и позволяя лошадям слегка отдохнуть. Вот тогда-то Вениамин и потребовал у Чима приложиться к фляге. После чего, видимо от скуки, осведомился:
– Что у тебя за оружие?
– Я называю его «спинодёром», – улыбнулся молоденький лейтенант, чуть покраснев от удовольствия: каждый офицер свиты мечтал о внимании губернатора.
– Сам придумал? – Мритский принял у Чима оружие, внимательно оглядел и взмахнул, прислушавшись к резкому свисту.
– Так точно, Ваше превосходительство.
– Молодец…
«Спинодёр» представлял собой обыкновенную плеть-шестихвостку, только заметно удлинённую и с нашитыми на кончики «хвостов» металлическими крючками. Не слишком загнутые, но острые, как бритвы, они не только позволяли рвать тела, но и утяжеляли оружие. Лошадь такой плетью не погонишь, а вот порвать людишек – самое то, что надо.
– Толково придумал.
– Слава Мритии! – верноподданно гаркнул Чим и допустил ошибку: Вениамин с трудом сдержал брезгливую гримасу, поскольку терпеть не мог официоза на охоте.
– Не желаете попробовать? – услужливо продолжил лейтенант.
– Обойдусь. – Губернатор выпрямился в седле и махнул рукой, приказывая начинать потеху.
Беспощадную, но главное – совершенно безопасную охоту на людей, кровь которых скоро смешается с росой, а крики и стоны обрамят восход молчаливого солнца. И день словно расколется, став длинным для веселящихся охотников и смертельно коротким для «дичи», которая ещё не подозревает, через какой ужас ей предстоит пройти в ближайшее время.
Что случится в тот самый миг, когда рассвет вступит в свои права.
Когда солнце начнёт подниматься над горизонтом, заполняя мир светом и теплом. Когда насыщенный аромат утренней свежести заставит улыбнуться «ранних пташек». Когда первые, самые работящие селяне уже идут к скотине, но многие ещё с ленцой потягиваются, не торопясь начать день… А самые ушлые нащупывают податливые тела жён и подруг… Когда дозорный или дозорные, которых вот уже двадцать с лишним лет в обязательном порядке выставляет любое менсалийское поселение, клюют носом… А потом начинают хрипеть, поскольку горло перерезано опытной рукой, а затем мягко опускаются на землю, заботливо поддерживаемые той же рукой…
Умирают, не производя лишнего шума…
Перед деревней возникают фигуры конников. И они, эти фигуры, словно рвут на части серость сумерок, неся на гривах лошадей свет и смерть.
Всадники приходят со стороны восходящего солнца и первые несколько секунд кажутся нереальными в дрожащей дымке умирающей ночи. Кажутся её тёмными тенями, злыми щупальцами мрака, по какой-то причине не исчезнувшими в лучах. Кажутся ненастоящими…
Но копыта выбивают дробь чудовищного марша. Слышатся гортанные крики, которыми охотники подбадривают друг друга. Гулким щелчком тревожит утро первый выстрел. Грохочет взрыв, и над обречённой деревней поднимается тоскливый вой.
У Мритского раздуваются ноздри.
Сейчас он совершенно забывает о том, как плохо быть злым. О том, что его ждёт вечность в одиночестве. Сейчас он доволен, азартен и увлечён. Он чует кровь, и всё остальное неважно. Сейчас он тот, кому плевать на потерю милости Божьей, сейчас он дикий варвар и ведёт своих людоедов на страшный пир.
– Вперёд! Скорее!
Тридцать всадников врываются в деревню резко и страшно. Всего тридцать, но они быстры и ловки, они повсюду, от них не укрыться, и с ними приходят крики и выстрелы, хрип лошадей и взрывы, хохот и плач.
– Кровь! – задаёт тон Мритский.
И бешеный праздник пожаром вьётся по соломенным крышам деревенских домов.
– Кровь! – поддерживает губернатора свита.
Офицеры разбились на тройки и загоняют жертв с ловкостью опытных ловчих. Из каких-то окон пытаются стрелять, но мриты отвечают плотным огнём карабинов и пистолетов, швыряют гранаты, поджигают дома и платят за рейд всего двумя ранеными.
Всего двумя…
Зато жестоко забивают осмелившихся сопротивляться.
– Кровь!!
Кто-то пытается спастись огородами, мчится к лесу, ища убежища от смерти. Их догоняют. Не ловят – затаптывают копытами и засекают плетями, если торопятся – добивают из огнестрела и мчатся дальше. Кому-то из местных везёт – успевают укрыться среди деревьев, пока мриты расправляются с соседями. Таких не преследуют: в деревне достаточно развлечений, нет нужды забираться в непредсказуемый и опасный лес.
– Кровь!!
Это всё, что им нужно. Не добыча – охотники не обращают никакого внимания на жалкий скарб, не рабы – везти их в Карузо нет никакого смысла, нужна только кровь. Мясо. И снова кровь.
На улицах паника и суета, распластанные на земле люди. Возможно, кто-то притворяется, возможно, потерял сознание от ужаса или удара, но многие действительно мертвы, и жирная, плодородная земля Сочности густо смешана с кровью, росой и слезами. Истоптана копытами. Разворочена взрывами. Согрета пожаром.
Впитывает зло, что пришло в неё снова.
Вениамин на центральной площади. Он уже стрелял, топтал жеребцом, рубил саблей, бил плетью. Он с ног до головы забрызган красным и теперь, привстав на стременах, жадно дышит воздухом страшного пира, наслаждаясь аурой ужаса и краем глаза подмечая картинки происходящего.
Вот лейтенант Чим избивает «спинодёром» здоровенного мужика в грубых портах. Мужик орёт, пытается закрывать голову руками и орёт, как будто крик способен остановить кошмар, как будто не понимает, что, попытайся он стащить Чима с лошади, умер бы сразу, а так придётся помучиться… Металлические крючки рвут несчастному кожу, постепенно добираясь до костей… «Спинодёр» оказывается прекрасным инструментом… Вот поднимает пистолет капитан Жедар, самый меткий стрелок личного полка губернатора, когда-то мечтавший стать бамбальеро, но так и не добравшийся до Химмельсгартна. Три выстрела сливаются в один, и Жедар вскидывает вверх левую руку, демонстрируя, что снова не промахнулся. Ему нравится стрелять, и другие охотники обижаются на капитана за слишком быстрый расход «дичи». Не все успевают насладиться в полной мере, напиться крови допьяна… Вот старик пытается закрыть собой молодого парня с охотничьим ружьём в руках. Зачем парень выскочил из укрытия, не ясно, возможно, сгоряча, возможно, дурак, но подвиг его отца или деда не имеет смысла: острая сабля майора Дальбо сечёт старику грудь, а парню – шею. Ружьё выпадает из ослабевших рук, из дома с криком выбегает простоволосая женщина, и сильно наклонившийся Дальбо колет её в живот, буквально насаживая на острый клинок.
Запах дыма становится сильнее.
Крики несчастных – резче.
Звуки сливаются в гул боли.
Вениамин запрокидывает голову и смеётся. Стоя посреди пожарища. По горло в крови и смерти. Наводя ужас и питаясь им. Смеётся громко, потому что счастлив.
– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!
Свита не в первый раз на охоте и прекрасно знает, как меняются настроение и желания губернатора. Верные люди наблюдали за приступом агрессии, затем – созерцания и, наконец, дождались бешеного хохота, который обязательно нападал на Вениамина перед жаждой насилия. К этому моменту всё готово, поскольку никто из ближайшего окружения губернатора не хочет отвечать за нерасторопность.
– Сюда, Ваше превосходительство, пожалуйста, сюда.
В переулке – короткий проход от главной улицы к какому-то невнятному строению, на первый взгляд амбару, – дрожат пленницы: женщины в соку, девушки «на выданье» и совсем молоденькие, едва сформировавшиеся девчонки. Никто не мог предугадать, чего захочется Вениамину, а потому помощники согнали в переулок лучшее, что сумели найти и спасти. Мритский знал, что офицеры делали ставки на его выбор, но сквозь пальцы смотрел на дерзкую забаву.
– Беляшки… – Вениамин спрыгивает с жеребца, на несколько секунд замирает, жадно разглядывая пленниц, после чего тычет пальцем в одну из взрослых: – Разденьте!
Офицеры рвут ночную рубашку за ворот и хватают женщину за руки, не позволяя прикрыть полную грудь с крупными розовыми сосками. Ей двадцать пять, не больше, но, судя по округлости бёдер и чуть дряблому животу, она рожала, и не один раз. Но именно такую жертву, как выясняется, желает сейчас губернатор. Пышность опытной женщины приводит его плоть в неистовство.
– Мы подготовили спальню, – шелестит один из помощников.
– Нет! – рычит Мритский. До дома метров пятьдесят, а терпеть Вениамин не может, он почти в исступлении. – Что это? Амбар?
– Сеновал.
– Отлично! – Губернатор делает шаг.
– Сеновал мы тоже подготовили, – продолжает шептать царедворец.
– Молодец!
Опытные люди всегда на вес золота, а в определённых случаях – на вес алмазов. И хотя на охоте Мритскому приходилось удовлетворяться в различных условиях, он предпочитал хоть какой-то комфорт.
– Нет! – рыдает пленница.
– Тебе понравится, – обещает Вениамин, с трудом сдерживая желание наброситься на женщину прямо в переулке. Мритский едва достает ей до плеча, но кажется – кажется! – что нависает над пленницей, настолько он сейчас сильнее. – А крик лишь украсит нашу встречу.
Она не слышит, а если слышит – не понимает. Её почти несут внутрь, где на сухое сено брошена широкая простыня. Полные ноги женщины и округлый, чуть обвисший зад заставляют губернатора дрожать. Он торопливо следует за помощниками, но в это мгновение из-за спин офицеров выскакивает присланный радистом вестовой:
– Ваше превосходительство! Срочное сообщение от капитана «Легавого»!
– Потом! – отмахивается Вениамин. – Пошёл прочь, пока цел!
Женщину бросают на простыню, губернатор делает шаг, опомнившиеся офицеры дёргают вестового за рукав, пытаясь оттянуть назад, фактически пытаясь спасти, – офицеры знают, что опасно мешать вошедшему в раж губернатору, но молодой солдат не сдаётся.
– Ваше превосходительство! – кричит он, упираясь. – В семидесяти лигах к северо-западу замечено по меньшей мере шесть боевых цеппелей! Шесть крейсеров!
– Дерьмо! – Вениамин замирает, поворачивается, несколько секунд смотрит на вестового, держа ладонь на рукоятке пистолета, торчащей из расстёгнутой кобуры, после чего хрипло требует: – Уточни курс!
– Капитан «Легавого» уверен, что эскадра следует к Карузо.
– Идентификация?
– Предположительно лекрийцы. Импакто не выходит на связь и держится вдалеке.
– Правильно.
Мритский кивает, после чего вновь поворачивается лицом к распахнутым воротам сеновала и смотрит на обнажённую женщину, которую его помощники умело удерживают в бесстыдной позе. Женщина уже не вырывается, только подвывает от страха, её правая нога чуть дёргается, и от этого – в глазах Мритского – пленница становится ещё аппетитнее.