– Идентификация?
– Предположительно лекрийцы. Импакто не выходит на связь и держится вдалеке.
– Правильно.
Мритский кивает, после чего вновь поворачивается лицом к распахнутым воротам сеновала и смотрит на обнажённую женщину, которую его помощники умело удерживают в бесстыдной позе. Женщина уже не вырывается, только подвывает от страха, её правая нога чуть дёргается, и от этого – в глазах Мритского – пленница становится ещё аппетитнее.
– Объявить сбор, – медленно произносит губернатор, не сводя глаз с пышнотелой жертвы. – Через десять минут всем явиться на центральную площадь, пойдём в сторону форта. Капитану «Легавого»: догонять и брать нас на борт.
– Слушаюсь, Ваше превосходительство!
Вестовой пытается уйти, но один из опытных царедворцев берёт парня за плечо и заставляет остаться: он знает, что Вениамин не закончил.
– По возвращении получишь награду, солдат, – обещает губернатор. – Ты – молодец.
– Служу Мритии!
Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы погасить желание, но острого удовольствия не будет.
За спиной слышится визг: офицеры торопливо разбирают добычу, и жалобные вопли хоть как-то стимулируют Вениамина. Он жестом приказывает помощникам выйти и быстро идёт к рыдающей на простыне пленнице.
* * *Последняя дорога – унылый просёлок, ведущий к каким-то лесозаготовкам, – закончилась лиг сто назад, не меньше. Закончилась, как и предполагалось, на делянке, работники которой без восторга отнеслись к появлению в их тихом уголке здоровенного бронетяга. «Невосторг» они выразили предельно доходчиво – нестройно жахнули по пришельцам из ружей и винтовок, после чего ретиво бросились наутёк, не желая попадать под пулемётную «ответку». Которой, впрочем, не последовало, ибо учёные давно усвоили, что не все менсалийцы им рады, и перестали отвечать на такую ерунду, как ружейный огонь. Скучно слушая щелчки, что издавали сплющивающиеся о броню пули, друзья обогнули делянку по краю, с завидной лёгкостью форсировали небольшую речку и оказались в Сочности, трава которой радовала путешественников гораздо больше лесов Трибердии.
На какое-то время расслабились, однако вскоре сидящий за рулем Гатов узнал, что высокая и густая трава прекрасно укрывает не только животных, но и досадные помехи в виде крупных валунов, ям и даже небольших оврагов. Пару раз бронекорда подпрыгнула, однажды чуть не застряла, и после этого скорость передвижения по Сочности изрядно снизилась, а Бааламестре был отправлен на «кузельную» башню наблюдать за дорогой. Небольшая скорость позволила друзьям сполна насладиться путешествием по удивительной местности, где редкие деревья терялись в зарослях травы, и в них же укрывались стада чернорогих косуль, тысячные стаи птиц и грациозные хищники, изредка высовывающиеся поглазеть на диковинного зверя о шести круглых лапах.
– Говорят… э-э… здесь мало поселений? – осведомился Мерса, с подозрением разглядывая двух пятнистых кошек, бодро прыгающих рядом с бронекордой и, судя по всему, готовых затеять с ней весёлую возню. Алхимик и Каронимо по очереди несли вахту на башне, а в перерыве спускались в кабину – развлекать сидящего за штурвалом Павла. – Людей почти нет?
– Людей здесь совсем чуть-чуть, – подтвердил Гатов, внимательно следя за тем, чтобы не раздавить пятнистых попутчиков.
– Почему?
– Сочность плодородна, но находится на самом краю континента, слишком далеко от путей сообщения. В своё время к ней подбирались колонисты, но из-за войны экспансия заглохла. Теперь здесь прячутся от губернаторов, а в поселениях живут натуральным хозяйством.
– Разве этого мало?
– Что?
– Жить, – уточнил алхимик. – Насколько я понял… э-э… на Менсале возможность просто жить уже само по себе серьёзное достижение, и люди должны бежать сюда тысячами.
– В Сочности обожают скрываться свободяне, – хмыкнул Павел. – А они – не лучшие соседи.
– Мы можем с ними встретиться?
– Вполне.
Андреас внимательно посмотрел на Гатова, убедился, что тот не шутит, снял очки и, протирая их платочком, поинтересовался:
– Тебя… э-э… это обстоятельство не беспокоит?
– Мы знали, на что шли, – ответил Павел, едва сдерживая смех – он обожал подкалывать нерешительного и пугливого Андреаса. – Смерть с высоко поднятой головой меня не страшит, я готов встретиться с ней даже здесь, вдали от родины…
– Заткнись! – Андреас понял, что над ним смеются, покраснел и пообещал: – Олли пожалуюсь!
После чего вернул на нос очки, отвернулся и обиженно молчал следующие полчаса.
– В тот момент я решил, что мне не повезло и всё закончилось. В буквальном смысле всё: жизнь, мечты, стремления… Будущее казалось мрачнее Пустоты. Я не знал, что делать. – Рубен помолчал, глядя в большой иллюминатор кают-компании с таким видом, словно где-то в безоблачной лазури неба притаился он сам – молодой, крепкий, амбициозный и… растерянный. Помолчал, после чего продолжил: – Погиб не просто мой командир, погиб человек, которому я безусловно доверял и любил. Он научил меня всему, что я знаю. Он привёз меня на Менсалу. Он хотел принести мир на эту многострадальную землю, но не успел.
– Маршал Кичик был великим деятелем, – осторожно проговорил Руди, воспользовавшись короткой паузой в монологе губернатора.
– Был, – не стал отрицать старик. Его бледные узловатые пальцы едва заметно подрагивали на резной голове шлёма, украшавшей чёрную трость. – И поэтому я повелел установить ему памятник на главной площади Лекровотска.
– Прекрасная конная статуя, – качнул головой Руди. – Очень красивая и величественная.
– Её изваял Мали Беркибластарчик, величайший скульптор Герметикона.
У Йорчика было своё мнение насчёт способностей Мали, ради славы переспавшего едва ли не со всеми критиками и галеристами Бей-Гатара, и потому он перевёл разговор на другую тему, в очередной раз польстив новому компаньону:
– Не каждому великому человеку везёт с выдающимися учениками. Вы превзошли маршала, но до сих пор полны уважения к нему.
– Пожалуй.
Гостеприимный Рубен предложил учёному составить ему компанию на флагмане, доминаторе «Пророк Вуучик», а поскольку возможность отказа не рассматривалась, Йорчик уныло приготовился к самому худшему путешествию в жизни: скудная обстановка офицерской каюты, в лучшем случае двухместной; жалкий стол – на что, по-вашему, способны менсалийские кулинары? – и тягомотные беседы с неотёсанными чурбанами в форме, натужно изображающими лекрийскую военную знать. Однако действительность оказалась не столь безрадостной, какой рисовало её воображение Руди. Скромная обстановка соответствовала боевому цеппелю: кровать узкая, жёсткая, шкаф маленький, тумбочка смехотворная, никакого соседа не было, зато предусматривалась персональная туалетная комната. Еда оказалась отменной, как выяснилось, личный повар губернатора обучался на Андане, офицерский состав предпочитал помалкивать, зато сам Лекрийский предстал перед учёным великолепным собеседником. Рубен обладал широчайшим кругозором, в некоторых областях действительно глубокими знаниями, а его рассказы из менсалийской истории вызывали у Йорчика неподдельный интерес. Старик щедро делился воспоминаниями о войне и сегодня поведал о своём первом командире, маршале Кичике, странная смерть которого – маршал был отравлен – способствовала стремительному возвышению Рубена. Йорчику доводилось слышать, что Лекрийский приложил руку к гибели благодетеля, однако сейчас старик казался настолько искренним, что не поверить в его скорбь не было никакой возможности.
– Я никогда не скрывал и не собираюсь скрывать, что именно маршал разработал план захвата Лекровотска. И я горжусь тем, что с честью провёл задуманную им операцию.
– Ваш талант признают даже враги.
– Враги меняются, – усмехнулся старик. – Из тех, с которыми я сражался под началом маршала, в живых остался лишь Борис Брангийский. Даже прошлый Берди умер, хотя он был самым молодым губернатором в ту пору… И жаль, что умер – его сынок та ещё свинья.
Из уст Лекрийского оскорбление прозвучало комплиментом.
Старик замолчал, вновь уставившись в окно, он периодически проваливался в задумчивость или же дремал: проклятые очки скрывали глаза, а с ними – правду, и поэтому Руди поспешил осведомиться:
– Почему вы до сих пор здесь?
Он знал, что на этот вопрос в среде губернаторов наложено негласное табу, но не сдержался. В конце концов, именно запретные темы – самые интересные. Да и обстановка располагала: никого больше в кают-компании нет, Рубен только что «раскрылся», рассказывая об учителе, наверняка ещё пребывает под действием разговора и, возможно, продолжит откровенничать.
Возможно. А может и не продолжить. В действительности Руди почти не надеялся на ответ, опасался яростного взрыва, но, вопреки ожиданиям, Лекрийский ответил сразу, не задумавшись и не сопровождая ответ какой-нибудь глупостью, вроде «лишь из безмерного уважения к вам…».
– Вы слышали такое слово: «гордыня»?
– Я ею живу, – не стал скрывать Руди. Он знал, как правильно вести искренние разговоры.
– Тогда мы понимаем друг друга лучше, чем я ожидал. – Старик выдержал короткую паузу. – Встав во главе армии маршала Кичика и располагая таким союзником, как могущественная Компания, я начал строить планы по захвату всей Менсалы, и они, поверьте, были вполне реальными. Однажды я контролировал больше половины континента, но… – И тут Йорчик заметил, что на губах Лекрийского появилась грустная улыбка. Возможно, впервые за много-много лет. – Но этот мерзавец дер Фунье уехал, и всё обратилось в пыль…
Рухнул очередной план стать валерициевым королем Герметикона и так усмирить непомерную гордыню. Снова проигрыш…
– Помимо случая с Нестором, я четыре раза играл по самым высоким на Менсале ставкам, но всё время терпел неудачи. В этих пяти походах заключена вся моя жизнь. Это всё, что я делал… Но так и не добился главной цели.
На несколько секунд в кают-компании повисла тишина, прекрасно обрамившая невесёлый рассказ, а затем последовало совершенно неожиданное:
– Мою жену и… и моего сына… Их убили во время попытки переворота. Он случился примерно через год после того, как я взял Лекровотск. – Правой рукой губернатор так сдавил подлокотник кресла, так натянул старую кожу, что она едва не треснула. – Зная меня, вам может показаться странным то, что вы услышите сейчас, но я, поверьте, не лгу: я их любил. И поэтому всё время избегал новых серьёзных отношений – не верил окружению. За себя не боялся и не боюсь, я ведь военный, но пройти ещё раз через это… через тот…
Он сбился. А ошеломлённый Йорчик затаил дыхание, до того странным, неожиданным и диким показалось ему происходящее. До того удивительно было выслушивать трагедию самого жестокого и бездушного менсалийского губернатора. Человека-монстра, человека, которым пугали детей, человека, который даже выглядел как зверь и рядом с которым делалось страшно, даже если он улыбался. Человека…
Который вдруг сбился, вспомнив о давней трагедии, и вот уже десять секунд не мог продолжить рассказ. То ли горло перехватило, то ли опомнился, понял, что изливает душу абсолютному незнакомцу.
Пауза тянулась, но не чувствовалась, оказалась тяжёлой, но нужной, позволившей осознать услышанное и сказанное и спокойно закончить неожиданный разговор.
Примерно через минуту тишины Рубен вдруг медленно покрутил трость, привлекая внимание задумавшегося собеседника, и только собрался сказать что-то и, очевидно, на другую тему, как Руди выдал:
– У меня тоже нет детей. – И сразу же, объясняясь, торопливо продолжил: – Амбиции. Я всё время занят. А женщина, которую я любил в юности, давно замужем. Сейчас она старая и некрасивая, но я хотел от неё детей. Но сейчас у неё дети от другого мужчины, а я – миллиардер. Но я не знаю, что лучше, ибо ту женщину я любил, а остальных – просто трахал… У меня огромный дом, но, когда я сдохну, плакать в нём будут только слуги. Да и то не все… Только те, кого я не упомяну в завещании.
Несколько мгновений Рубен сверлил Йорчика очень жёстким взглядом, оценивая, издевается тот или честен, понял, что услышал хоть и короткую, сбивчивую, но всё же исповедь, и кивнул:
– Я ведь говорил, что мы похожи.
И отвернулся к иллюминатору, уставившись на лазурь вечного, а потому равнодушного неба.
– Они точно нас не заметят?
Вместо ответа капитан «Доброты» приподнял правую бровь и одарил Саду удивлённым взглядом. На его памяти Нульчик впервые задавала настолько глупые, совершенно невозможные для опытного разведчика вопросы, да ещё и повторяла их.
– Нас заметят?
– Рано или поздно.
– Хочешь сказать, нас уже заметили?
«Демоны Свиглы, да что же с ней происходит?!» Якта понимал, что по мере приближения к Камнегрядке напряжение будет возрастать, но совершенно не ожидал, что оно выльется в дурацкий разговор. Дело, которому Сада посвятила полгода жизни, измучило её, а разговор с Эзрой, похоже, добил – со встречи Нульчик вернулась сама не своя. То есть она блестяще играла «госпожу невозмутимость», но капитан видел, что медикус пребывает не в своей тарелке. Суетливость, что пришла после обнаружения Гатова, сначала исчезла, сменившись мрачной задумчивостью, а справившись с нею, Сада впала в какое-то невротическое состояние, как человек, желающий побыстрее закончить ненавистное дело. Оставалось лишь догадываться, что за слова отыскал старый Эзра, дабы превратить обычно твёрдую, как подошва, суку в психованную истеричку.
– Да, нас уже заметили, – подтвердил Фарипитетчик, надеясь своим спокойствием привести Нульчик в чувство. – Несмотря на то что мы держим эскадру на самом горизонте, даже чуть дальше…
Но договорить у капитана не получилось.
– Как сейчас? – саркастически осведомилась Сада.
Появление лекрийской эскадры не стало «последней каплей», но изрядно добавило медикусу тревоги. Она изо всех сил пыталась «держать лицо», даже ухитрилась усмехнуться, но справиться с бушующими эмоциями не могла при всём старании: улыбка получилась кривой, голос дважды сорвался, а пальцы чуть подрагивали. Нульчик не хотела видеть лекрийцев и боялась их потерять, приказала не приближаться и визгливо раскричалась после того, как в облачной зоне «Доброта» подошла к эскадре чересчур близко.
Растерянность – вот что это было. И до тех пор, пока Сада не успокоится, дёргаться будет весь мостик, от рулевого до капитана.
– Я восстановлю дистанцию за десять минут, – пообещал Якта.
– Хорош горизонт, нечего сказать.
– Ничего не случилось.
– А если они ждут нас за облаками?
– Зачем?
– Ну… – Судя по мелькнувшей в глазах искре разума, к Нульчик постепенно возвращалась способность соображать. Во всяком случае, нелепое предположение «Они нас атакуют!» не прозвучало.
– Мы – галаниты, мы имеем право летать где угодно, – твёрдо произнёс Фарипитетчик. – Никто не рискнёт причинить нам вред, тем более Рубен.
– Я уже не знаю, – бросила в ответ женщина.
И Якте, поскольку ссориться с медикусом он не собирался, оставалось лишь развести руками.
Приняв решение идти в Камнегрядку, Нульчик и Фарипитетчик выбрали обходной маршрут, направившись от Триберди на север, к малонаселённым окраинам, с тем, чтобы избежать патрулей и, соответственно, ненужных объяснений. Времени на крюк требовалось немного, всего десять часов, то есть «Доброта» всё равно прибывала к точке перехода раньше добирающихся по земле учёных, и потому галаниты проголосовали за осторожность. Отойдя от Триберди, сменили курс на северо-северо-восток, прошли ещё две сотни лиг и только собрались повернуть к Камнегрядке, как радист засёк в эфире чужие переговоры. И если бы не его внимательность, кто знает, чем закончилось бы путешествие передвижного госпиталя на север Менсалы. Вполне возможно, кучкой догорающих обломков среди симпатичных, но почти не освоенных территорий.
Ошарашенные галаниты сбросили скорость, даже развернулись, на всякий случай демонстрируя движение в противоположную сторону, и вскоре разглядели лекрийскую эскадру, бодро движущуюся курсом на Камнегрядку. При этом замыкала строй «Роза Халисии», что привело Саду сначала в оторопь, потом в истерику, а затем, когда бурные эмоции схлынули, в недоумение.
Она поняла, что чего-то не уловила, увидела, что Камнегрядка чем-то притягивала и Гатова, и Йорчика, и Рубена, и пришла к выводу, что обязана разобраться в происходящем. Но не в ущерб основной задаче, разумеется.
Госпиталь пропустил лекрийцев и двинулся следом, удерживая их на границе видимости. Какое-то время всё шло нормально, однако в облачной зоне эскадра неожиданно сбросила скорость, и, вынырнув на открытое небо, «Доброта», по мнению Сады, опасно сблизилась с лекрийцами, оказавшись от них примерно в десятке лиг. И в бинокль теперь виднелись не серые чёрточки, а хоть и расплывчатые, но вполне узнаваемые «сигары» цеппелей.
Вот и закатила истерику.
При всём при том Нульчик, так же как Фарипитетчик, понимала, что Рубен не посмеет атаковать галанитов, однако странные обстоятельства вызывали тревогу. В Камнегрядке затевалось нечто серьёзное, и как его участники отнесутся к появлению лишних глаз – большой вопрос.
Роскошную, но вооружённую лишь пулемётами «игрушку» Йорчика Сада в расчёт не принимала, встреча с ней «Доброте» ничем не грозила. И точно так же ни её, ни Фарипитетчика не беспокоили тяжёлые крейсеры, которые платили за мощное вооружение известной медлительностью. Три доминатора эскадры: флагман лекрийских военно-воздушных сил «Пророк Вуучик», «Пророк Лычик» и «Пророк Бочик» – несли стодвадцатимиллиметровые орудия, бомбы, тридцати– и пятидесятимиллиметровые автоматические пушки, пулемёты, могли причинить массу неприятностей городу, оборонительным рубежам или развёрнутой армии, но проигрывали госпиталю в скорости. Величественные «сигары», огромные рули, гербы Лекрии на боках, многозначительно выделенные краской, но пока задраенные пушечные порты, – доминаторы выглядели внушительно, однако опасаться их стоило лишь тем, кто собирался в драку.