А вот три импакто – «Бурный», «Горький» и «Резкий» – тревожили. Их восьмидесятимиллиметровые пушки могли изрешетить «Доброту» в считаные минуты, если не секунды, а скорость превышала ходовые возможности госпиталя. Уйти от лёгкого крейсера, соберись он в погоню, было бы крайне тяжело, однако, пока лекрийцы продолжали идти на юго-восток, ни один из цеппелей не сделал попытки развернуться, дистанция, как ей обещал Фарипитетчик, снова начала расти, и всё это позволило Саде постепенно успокоиться.
– Похоже, они нас не заметили.
– Давно заметили, – не согласился Якта. Увидев, что медикус обрела способность соображать, капитан решил рубануть правду-матку.
– Почему же никак не среагировали?
– Приняли за трибердийского разведчика или патруль. А у Лекрии с ними перемирие.
– А если они поймут, что мы не трибердийцы?
– Тогда они поймут, что мы галаниты.
– Да, пожалуй… – Нульчик опустила бинокль. – Извини.
– Ничего страшного.
Фарипитетчик старался не подавать вида, однако в действительности был изрядно удивлён бурными эмоциями Сады и страхом, который пробивался сквозь них. Якта понимал, откуда взялся страх: полгода охоты, бесконечные и бессмысленные перелёты по менсалийским провинциям, усталость, потеря надежды, и вот, в тот самый миг, когда до Гатова рукой подать, на сцене появляются новые действующие лица, а происходящее перестаёт быть понятным. Точнее – казаться таковым. Исполнение воли могущественного Арбедалочика оказывается под угрозой, отсюда и появился страх. Жаль, что такой сильный.
– Сколько осталось до форта Карузо?
– Примерно восемьдесят лиг.
– Тебе не кажется, что эскадра не возвращается к прежней скорости?
– Кажется.
– И что это означает?
– Возможно, они что-то заметили.
Известие о попадающихся в Сочности свободянах настолько «вдохновило» Мерсу, что он выступил против каких бы то ни было остановок, даже предложил свою кандидатуру на роль ночного водителя. И долго удивлялся категорическому отказу, выраженному обоими друзьями в самой резкой форме. Доверять машину близорукому алхимику ни Гатов, ни Бааламестре не решились: «Пусть нас лучше зарежут во сне», но, к счастью, и первая, и вторая ночёвка в Сочности прошли без инцидентов. Скорее всего, повезло, поскольку карты здешних поселений не существовало, и друзья выбирали места для остановок лишь на основании наблюдений и предчувствий. Костры разводили в ямах, а спали в кабине, обязательно оставляя у пулемёта дозорного.
Ночные бдения, во время которых приходилось напряжённо прислушиваться к каждому шороху, к любому, даже едва слышному звуку, а всего этого в Сочности оказалось в избытке, подпортили впечатление от путешествия, и потому Гатов, Мерса и Бааламестре стали первыми в истории путешественниками, которые по-настоящему обрадовались Камнегрядке. Выжженная земля, прибежище скал и валунов, с редкими, если не сказать редчайшими, оазисами, гарантировали отсутствие менсалийцев, что давало учёным ощущение безопасности, даже несмотря на пыльный шлейф, что оставляла за собой бронекорда. И солнце, которое, казалось, палило в Камнегрядке с особенной жестокостью, воспринималось как естественная плата за душевный комфорт. Правда, довольно высокая плата.
– Надо было поставить в кабине не радиостанцию, а холодильник, – пробубнил Каронимо, в очередной раз прикладываясь к фляжке с тёплой водой.
– Для пива? – хмыкнул Гатов.
– Для меня.
– Ты в него не поместился бы.
– Согласен, частями.
В Сочности палящее солнце компенсировалось прохладным ветерком, который хоть как-то остужал машину. В Камнегрядке же он напрочь отсутствовал, в результате чего бронекорда напоминала забытый на огне котелок, а на её бортах можно было смело жарить яичницу. Сами учёные крепко пропахли потом и с вожделением мечтали встретить на пути пруд или озеро. Или хотя бы источник, в котором можно было бы смыть с себя накопившуюся грязь.
– Пожалуй, нам не помешал бы короткий поход в какой-нибудь холод, – заметил сидящий у самого люка Мерса. Он потерял кепку, которую заполучил ещё в Помойке, и был вынужден накрутить на голову запасную майку, которой, говоря откровенно, не помешала бы стирка. Выглядел обычно аккуратный алхимик невероятно забавно, однако учёные давно перестали потешаться над видом друг друга.
– Голосую за Южный полюс этой идиотской планеты, – выдал Каронимо.
– Почему… э-э… не за Северный?
– Вниз катиться быстрее, а я тороплюсь.
– Остряк.
– Таким уродился.
Наплевав на опасность, они открыли все люки, но от духоты и лёгкой академической вони не избавились и оставались в кабине лишь из вежливости к водителю. И отчаянно пытались отыскать иные темы для разговора, помимо опостылевшей жары.
– Впервые в жизни пожалел, что не умею рисовать, – произнёс Гатов, объезжая очередную скалу. – Вчерашний закат был великолепен.
– Эзра говорил, что чем дальше… э-э… в Камнегрядку, тем они красивее, – припомнил Мерса.
– Далеко мы не заберёмся.
– И хорошо, что не заберёмся, делать там нечего, – пробурчал Бааламестре. – К тому же у нас воды в обрез.
– В обрез? – чуть испуганно переспросил алхимик, представив, что они застревают посреди раскалённой пустоши без всякой надежды на помощь. – Почему?
– На следующем привале доберём.
– Если отыщем родник.
– Придётся отыскать…
– И всё равно жаль, что я не художник, – вернулся к прежней теме Павел.
– Научись фотографировать, – предложил Каронимо.
– Я видел результаты этого «умения», – вздохнул Гатов. – Кошмарно маленькие листы бумаги, на которых кое-как наляпано чёрно-белое изображение. Фотографические картинки неспособны передать ни великолепие заката, ни даже тот прекрасный вид, что расстилается сейчас перед нами… – Павел ткнул пальцем в окно, желая заострить внимание друзей на «прекрасном виде», и замер. После чего, так и не опустив руки, осведомился: – А что это за цеппели на горизонте?
– Наблюдатели с «Горького» докладывают, что наземный объект чуть изменил курс и движется теперь на юго-восток-восток. – Фил указал на идущий слева и чуть впереди от основной группы импакто. – Если приглядеться, можно увидеть облака пыли…
– Я вижу, – подтвердил Йорчик, отнимая и вновь поднося к глазам бинокль. – Только не могу понять, что это за машина… На «Горьком» ещё не выяснили?
Руди не сообразил, что доклад предназначен не для него, но никто из лекрийцев не поставил его на место.
– С такого расстояния модель не определить, – холодно бросил Саймон. Тон оказался единственным выражением его возмущения. – Важно то, что она движется в сторону Карузо и оставляет за собой приметный след. То есть – не скроется.
– Что за объект? – хмуро спросил губернатор.
Появление подозрительной машины обеспокоило старика куда сильнее, чем известие о севшем на хвост эскадре галанитском госпитале. Медикусов пока «не замечали», а вот услышав о наземном объекте, Лекрийский не поленился взойти на капитанский мостик, некоторое время лично изучал пылевой след в бинокль, после чего уселся в своё кресло, надолго задумался и лишь теперь прервал молчание.
Саймон хотел повторить только что сказанное, но заметил поднятую руку радиста и кивнул, приказывая тому говорить.
– С «Горького» сообщили, что объект, скорее всего, бронетяг, однако конструкция неизвестна, – доложил радист. – Пушечного вооружения нет, замечен курсовой пулемёт. И ещё на импакто отмечают крайне высокую скорость передвижения.
– Флаг?
– Трибердийский.
– Проклятье!.. – Рубен в сердцах стукнул по полу тростью. Ссориться с мощным соседом, с которым к тому же заключено перемирие, больше смахивающее на полноценный мирный договор, ему ужасно не хотелось. Но подпускать трибердийских разведчиков к загадочным исследованиям Холя не хотелось ещё больше, а времени на принятие решения почти не осталось.
– Бронетяг идёт без сопровождения?
– Совсем один, – подтвердил Фил.
– На бронетягах редко ставят радиостанции, – едва слышно обронил Йорчик, вплотную подойдя к губернатору. Руди прекрасно понимал, о чём размышляет Лекрийский, и решил помочь компаньону «научной консультацией».
– Даже будь у него радиостанция, она не принесла бы пользы, – заметил Саймон. – Мы слишком далеко от Карузо.
– Но у нас на хвосте «Доброта», – поморщился Рубен. Ещё одна головная боль, с которой непонятно что делать. – Какова вероятность того, что на борту «Доброты» окажутся трибердийцы?
– Нулевая, – тут же ответил Саймон. Ответил быстро и уверенно. – «Доброта» – цеппель Департамента секретных исследований, там люди Компании, и они никогда не берут в полёт местных.
– На борту могут находиться раненые.
– «Доброта» явно идёт к точке перехода, то есть готовится покинуть планету и вряд ли возьмёт с собой менсалийцев.
– Нулевая, – тут же ответил Саймон. Ответил быстро и уверенно. – «Доброта» – цеппель Департамента секретных исследований, там люди Компании, и они никогда не берут в полёт местных.
– На борту могут находиться раненые.
– «Доброта» явно идёт к точке перехода, то есть готовится покинуть планету и вряд ли возьмёт с собой менсалийцев.
– В таком случае… – Все поняли, что Рубен принял решение, и обратились в слух. – Прикажи «Горькому» убрать бронетяг.
– Слушаюсь, – кивнул Саймон.
– Только без осечек, – немедленно добавил старик. – Всех в ноль!
– Я сообщу капитану «Горького» о персональной ответственности за результат.
– Остальным прибавить ход.
– Слушаюсь, – подал голос капитан флагмана.
– И установите радиосвязь с «Добротой», – подумав, закончил Лекрийский. – Пора узнать, что здесь забыл Департамент.
– Он идёт на нас!
– Вижу!
– Так сделай что-нибудь! – потребовал Каронимо, стоящий у распахнутого заднего люка кабины. Откуда открывался потрясающий вид на приближающийся импакто.
– Делаю!
– Что?!
– Удираю! – проскрипел Гатов.
Разогнав до последнего предела паротурбинный кузель, с силой надавливая на руль, чтобы управиться с тяжеленными колёсами на столь огромной скорости, и не обращая внимания на мелкие препятствия и неровности. Второй раз за короткую жизнь – первый случился во время испытаний – бронекорде было велено продемонстрировать всё, на что она способна, и пока машина не отказывалась от нагрузок. Неслась, как выпущенная стрела, оставляя за собой вихрящееся облако…
– Из-за пылищи нас видно за сотню лиг!
– Я придумал тебе задание! – прорычал Гатов.
– Какое?!
– Помоги Мерсе!
– Проклятье!
Но Каронимо понял, что Павел прав: из курсового пулемёта, у которого толстяк должен был засесть по боевому расписанию, нагоняющий их цеппель не достанешь, угол не позволит. Курсовой в предстоящем бою участвовать не будет, поэтому Бааламестре выругался и бросился к люку, собираясь присоединиться к находящемуся в кузове Мерсе.
– Не скучай тут!
В ответ послышалась невнятная ругань.
Подлая Камнегрядка убаюкала путешественников видимостью безопасности, убедила, что можно расслабиться, а затем нанесла… Нет! Ещё не нанесла, но приготовилась нанести тяжелейший удар. Не с земли – с воздуха. Командование замеченной Гатовым эскадры, по всей видимости, готовило мритскому форту некую пакость, приняло бронекорду за разведчика и уготовило ей и учёным невесёлую участь жертв военных действий. Один из цеппелей – как выяснилось позже, весьма скоростной импакто, – бросился на перехват и, несмотря на то что Гатов сразу же изменил курс и выжимал из двигателей всю возможную мощь, уверенно догонял машину учёных. А открытые пушечные порты не оставляли никаких сомнений в намерениях преследователя.
Значит, придётся драться.
Цепляясь за металлические скобы и поручни, спотыкаясь и матерясь, Каронимо с огромным трудом ухитрился обогнуть «кузельную» башню – один раз едва не вылетел за хлипкое ограждение верхней палубы, когда бронекорда подскочила на крупном валуне, – запрыгнул в кузов, шумно выдохнул, оставляя опасный путь позади. И тут же услышал ироничное:
– Думал, ты не придёшь.
Сейчас Мерса оказался не Энди, а Олли, в противном случае алхимик или не заметил бы появления Бааламестре, или вежливо поздоровался бы с ним.
– Заткнись, – прошипел толстяк. – Не до шуток.
Мерса поджидал импакто, безмятежно сидя у приведённого в боевую готовность бомбомёта. Левая нога – на одном раскрытом ящике с бомбами, правая – на втором, левой рукой алхимик держался за металлическую скобу, а в правой небрежно удерживал взведённую бомбу, судя по самодельной маркировке, с нитроболом. У Каронимо, как, впрочем, у всех нормальных людей, одно лишь упоминание этого весьма нестабильного вещества вызывало холодный пот, над которым Олли (так же как Энди) только посмеивался.
– Займись оружием.
– Без тебя знаю.
Бааламестре, шатаясь и балансируя руками, двинулся к пулемёту, но замер, услышав издевательское:
– Только брезент пока не снимай. Пусть «Гаттас» станет для наших новых знакомцев сюрпризом.
Вряд ли менсалийцы ожидают увидеть на одиноком бронетяге современный шестиствольный пулемет.
– Понятное дело, – проворчал толстяк, хотя как раз собирался расчехлить оружие. – Но они всё равно не приблизятся на убойную дистанцию – испугаются твоего бомбомёта.
– Приблизятся, – уверенно отозвался Мерса, блеснув стёклами только что начищенных очков. – Если бронекорда и впрямь так хороша, как заверяет Павел, у них просто не будет иного выхода, им придётся встать прямо над нами.
– Бронекорда хороша.
– В таком случае не торопимся раскрывать карты.
И в этот миг справа от мчащейся во всю прыть машины раздаётся первый взрыв.
Взрывная волна бьёт в бронированный бок, корда кренится, скрипит, то есть ругается на своём, металлическом языке, но держит дорогу так, как не снилось даже тяжёлому гусеничному «Доннеру». Возвращается на все шесть колёс, слегка подпрыгивает правым бортом, окончательно гася импульс, принимает на кузов осколки и щебень, но продолжает рвать вперёд. И сидящий за рулем Гатов хохочет в голос, представляя, как мучаются артиллеристы, наводя на необычайно подвижную цель неповоротливые пушки крейсера.
Взрыв слева, но очень, очень далеко, даже осколки ушли прочь… Третий взрыв где-то позади, третий расчёт оказался совсем бестолковым… Три ствола ударили, и есть несколько спокойных секунд, во время которых пушки будут перезаряжаться, а беспокоить беглецов станут лишь пулемёты.
– Прорвёмся! – рявкает Павел, закладывая очередной вираж. – Вперёд и вверх! Твою мать! Вперёд и вверх!
Отправляясь в опасное путешествие, Гатов постарался продумать все возможные варианты развития событий, и в том числе что делать в случае погони. Понятно, что придётся бежать, на ходу отбиваясь из превратившегося в огневую точку кузова, но как именно бежать? Как менять курс? Как двигаться? Как рассчитать идеальную траекторию? Непредсказуемую и безопасную. Как вычислить подготовку артиллеристов, возможности бронекорды и особенности ландшафта так, чтобы остаться в живых? Есть ли система в этой рулетке? А если нет – на что ставить?
Гатов думал, прикидывал, пытался просчитывать и даже набросал кое-какие выкладки, учитывающие едва ли не все параметры погони, но при этом понимал, что главное заключение по его расчётам даст жизнь…
Взрыв. Взрыв. Взрыв.
Теперь с импакто били залпами, из всех орудий сразу, но система пока работала, взрывы ложились рядом, друг на друга и порознь, но всё время мимо, упуская огромную, но нереально подвижную бронекорду, за рулём которой сидел потный от жары и напряжения человек, очень хорошо знающий математику…
И снова – паника.
Проклятое ощущение: «Всё пропало!», чувство безнадёжности и упадок сил. Мысль о собственном бессилии душит злостью, желанием убить.
Очередной пушечный выстрел, фонтан земли, песка и камней, глубокая воронка и всё это – в непосредственной близости от странного бронетяга, заставляют Саду испытать все описанные выше чувства. Нульчик уверена, что в машине находится Гатов, и впадала в панику всякий раз, когда проклятый «Горький» плевался пушечными снарядами. Ни один ещё не достиг цели – машина невероятно быстро маневрировала, меняла скорость, укрывалась за скалами, в общем, выигрывала у артиллеристов по очкам, но любое везение имеет свойство заканчиваться.
И потому Сада вздрагивала, ломала пальцы, переживала в глубине души настоящую истерику, но… но при этом «держала» голос, не выдавая собеседнику своего беспокойства.
– Передайте Его превосходительству, что я не преследовала эскадру. Мы имеем дело с удивительным совпадением, и я, поверьте, сама от него не в восторге.
– Что вы здесь делаете, Сада? – негромко осведомляется Фил.
Ещё один залп. Три разрыва. Бронетяг подбрасывает так, что люди едва не вылетают из кузова. Нульчик с трудом сдерживает стон, проклинает всё на свете, но удивительным образом машине удаётся остаться на колесах и продолжить движение. И вновь резко сменить направление, заставляя капитана импакто психовать и ругаться.
– Что вы здесь делаете?
Отправляясь в радиорубку, Сада понимала, что это будет один из главных вопросов, но до сих пор не решила, как ей отвечать. С одной стороны, Рубен Лекрийский считался вернейшим человеком Компании на Менсале, с другой – дело о поимке Гатова было необычайно деликатным, и кто знает, куда заведёт Рубена гордыня, окажись в его руках столь крупная рыба.
А «Горький» начинает снижаться. Видимо, капитан импакто разочаровался в артиллеристах и решил добраться до шустрого бронетяга пулемётами и автоматическими пушками. И выводит их на эффективную дистанцию.