Уильям выругался себе под нос.
Тем временем в полумиле к югу от Авонсфорда, на берегу реки, происходила встреча, которая так занимала воображение юного Осмунда.
На прибрежной тропе стояла повозка, запряженная парой великолепных лошадей. В двадцати шагах от повозки негромко переговаривались двое мужчин и юноша; у самой воды задумчиво расхаживал мужчина, с ног до головы закутанный в длинный черный плащ.
Жоселен де Годфруа, Эдвард Шокли и его восемнадцатилетний сын Питер с нетерпением ожидали, какое решение примет мужчина в плаще.
– Если он даст согласие, то мы разбогатеем, – восторженно прошептал Эдвард Шокли.
За прошедшие сто лет семья Шокли сохранила надел во владениях Годефруа и жила в скромном достатке. Эдвард купил дом в новом городе и открыл небольшое дело: приобрел три ткацких станка и нанял ткачей. В округе Шокли уважали; он вступил в гильдию торговцев, и к 1240 году стал почтенным горожанином. За усадьбой Шокли присматривал виллан-управляющий.
Жоселен де Годфруа был невозмутим.
С беспокойных времен правления короля Стефана род Годефруа упрочил свое положение. Хотя сюзерен Ришара де Годефруа, Эдуард Сарисберийский, вместе с братом переметнулся на сторону императрицы Матильды, своего влияния при королевском дворе они не утратили и семья рыцаря не пострадала. В правление Генриха II и Ричарда Львиное Сердце потомки Годефруа прославились доблестью и отвагой. Ранульф де Годефруа храбро сражался в Третьем крестовом походе, и в авонсфордской церкви была гробница с величественной статуей рыцаря: молитвенно сложенные руки, длинный меч на боку и скрещенные ноги – традиционная поза крестоносца. Оловянный медальон, который Ранульф привез из монастыря в Святой земле, украсил бок церковного колокола. За эти заслуги король пожаловал семейству еще одно имение в Саруме; Жоселену прочили должность шерифа графства.
От своих славных предков с имениями в Англии и во Франции Жоселен отличался еще и тем, что считал Англию родиной.
В первые полтораста лет после Нормандского завоевания многие нормандские и бретонские рыцари, владея поместьями в Англии и во Франции, на вопрос о родине ответить затруднялись. Французский король Филипп II отобрал у Иоанна Безземельного его владения в Нормандии, и феодалам пришлось выбирать: отказываться от имений в Англии и возвращаться во Францию или, наоборот, избавляться от поместий во Франции и оседать в Британии. Годе фруа решили остаться в Англии. Для сюзеренов в то время семейные связи были важнее смутного понятия нации, поэтому у вассалов было время привести свои дела в порядок. Владения Годефруа в Нормандии давным-давно продали, а Жоселен первым в роду признал, что по происхождению он англичанин, и изменил имя на староанглийский манер – Годфруа.
Жоселен де Годфруа был гладко выбрит; длинные волосы спускались на плечи тщательно завитыми локонами, высокий лоб прикрывала ровная челка; в темных глазах на благородном узком лице светился ум. Верхняя льняная рубаха-котта ниспадала до щиколоток, плечи укрывал плащ, подбитый лисьим мехом, длинноносые башмаки из мягкой кожи, расшитые серебряной нитью, застегивались у лодыжек. В руках Жоселен держал треугольный фетровый берет, шею обвивала золотая цепь с двумя талисманами, привезенными из походов к святым местам – в Галицию, к гробу святого Иакова Компостельского, и к могиле святого Фомы Бекета, епископа Кентерберийского, невинноубиенного семьдесят лет назад, после ссоры с Генрихом II. Лошадиную сбрую украшали два медальона изумрудной эмали с изображением фамильного герба – белый лебедь на червленом поле.
Все мужчины рода Годфруа были ярыми сторонниками рыцарства. В конце прошлого века Ричард I, для укрепления доблести и славы рыцарства, начал устраивать турниры в полях между старым замком в Сарисбери и Уилтоном. Ранульф де Годефруа горячо поддерживал этот обычай, а его сын и внук во всем следовали примеру деда. Однако Жоселен не забывал и о хозяйственных делах, поэтому к сегодняшней встрече отнесся со всей серьезностью.
Какое же решение примет гость?
Дородный тридцатилетний мужчина в черном плаще откинул капюшон и, тяжело ступая по мягкой траве на склоне холма, направился к собеседникам. Голова у него была большая, с залысинами, на лице с крючковатым носом и четко очерченными губами светились широко расставленные голубые глаза.
– Течение сильное, грунт надежный, – с улыбкой обратился он к Годфруа на французском наречии. – Ссуду я тебе дам.
Если судить по роскошному плащу, прекрасному коню и французскому говору, мужчина принадлежал к правящему классу нормандцев, однако на груди его белела нашивка – два прямоугольника в два дюйма шириной и три дюйма длиной, – называемая табулой, в память о ветхозаветных скрижалях Моисеевых.
Аарон из Уилтона был иудеем.
Иудеи, живущие в Англии, назывались слугами королевской казны и принадлежали королю. В Британию они переселились с се вера Франции; Вильгельм Завоеватель, а позже его сыновья и наследники, Вильгельм II Рыжий и Генрих I, всячески поощряли их переезд, хотя иудеям возбранялось владеть землей или заниматься ремеслом. Тем не менее они находились под королевской защитой и опекой, поскольку ссужали деньги в рост, посредничали в международной торговле и всячески пополняли королевскую казну, приумножая богатство. Впрочем, этим занимались и итальянские торговцы, и христианский орден тамплиеров, рыцарей-храмовников, однако в Англии, где на Крестовые походы, войны и содержание наемного войска требовались значительные суммы, первыми банкирами и финансистами стали именно иудеи. Они славились хорошим воспитанием и образованием, прекрасно говорили по-французски и пользовались доверием знатных господ и священнослужителей. Церкви необходимы были деньги на строительство новых соборов и монастырей, и иудеи охотно ссужали нужные суммы под залог шерсти и сукна.
В долгое правление короля Генриха II, несмотря на отдельные проявления недовольства со стороны местного населения, иудейская община в Англии процветала. Иудеи обслуживали королевскую казну, выдавали ссуды под залог будущих поступлений из графств и, таким образом, заложили основу системы последующих государственных займов. Они по-прежнему принадлежали королю, который позволял им ссужать деньги под залог земельных угодий, однако после смерти любого иудея его имущество переходило королю. А в конце XII века в Англии ввели талью – произвольно взимаемый налог в казну, которым облагались иудейские общины. Генрих II не был жестокосердным правителем, и его притязания оста вались терпимыми, однако в конце его царствования налоги, получаемые с иудейских общин, составляли примерно седьмую часть годового дохода страны.
– Мы приносим пользу королю, – наставлял Аарона его отец, – но спокойной жизни нам это не обещает.
Причин для опасений было множество. Подозрительное отношение к иудеям усилилось при подготовке Крестового похода короля Ричарда II, неприязнь горожан переросла в ненависть, начались мятежи. В Йорке сто пятьдесят иудеев, запертых в городской башне, покончили с собой, убоявшись разъяренной толпы. Чтобы успокоить население, потребовалось вмешательство короля, который издал несколько дополнительных указов о защите иудеев.
Однако же тальи неуклонно росли, а когда Ричард Львиное Сердце попал в плен, возвращаясь из Святой земли, одну иудейскую общину обязали выплатить в счет его выкупа пять тысяч марок – в три раза больше, чем жителей Лондона, крупного торгового города и порта. Преемник Ричарда, Иоанн Безземельный, еще боль ше увеличил налоги.
Тем временем Церковь провозгласила ростовщичество презренным занятием, несовместимым с христианскими добродетелями, и объявила его мздоимством. Таким образом, король Англии оказался в странном положении: формально он признавал требования Церкви, но, увеличивая размер тальи, пользовался всеми преимуществами иудейской финансовой системы, которая находилась под его защитой, а значит, сам превратился в мздоимца.
Несмотря на многочисленные недостатки, устройство иудейской общины было отлично налажено; в ней существовали свои суды и казначейство; по королевскому указу в городах, в том числе и в Уилтоне, создавались архивы для хранения документов обо всех сделках с участием иудеев.
Семья Аарона обосновалась в Уилтоне сто лет назад и занимала влиятельное положение в городе. Сам Аарон был хорошо знаком с Годфруа и Шокли; дед его любил подолгу беседовать с доблестным Ранульфом де Годефруа, а отец ссудил небольшую сумму Эдварду Шокли, когда тот решил начать дело в новом Солсбери. Неудивительно, что обе семьи решили воспользоваться услугами ростовщика и сейчас.
– Позволь спросить, – серьезно сказал Аарон, обернувшись к Эдварду, – у тебя есть надел и ткацкая мастерская в городе. Кто будет вести новое дело?
– Мой сын Питер, – ответил Эдвард.
Аарон внимательно посмотрел на юношу – в Питере чувствовалась некоторая порывистость, свойственная молодым людям.
– Что ж, тебе придется за ним присматривать, – заметил ростовщик и направился к своей лошади.
Годфруа и Шокли растерянно переглянулись – Аарон не упомянул о самом важном условии.
– Погоди! – остановил его Эдвард и с запинкой напомнил: – Ты же ставку не назвал.
– Ох, я и забыл, – усмехнулся иудей. – Весьма неосмотрительно с моей стороны. Для вас ставка обычная.
Начинающие предприниматели вздохнули с облегчением – на такую удачу они и не надеялись.
В XIII веке бурный рост промышленности и сельского хозяйства привел к недостатку наличных денег, и процентные ставки на ссуды были очень высоки. Обычная ставка составляла одно-два пенни за фунт в неделю, что соответствовало годовой ставке от двадцати одного до сорока трех процентов. Как только король увеличил налоги на доходы ростовщиков, ставки подскочили до шестидесяти, а то и до восьмидесяти процентов от ссужаемого капитала. Впрочем, христианские ростовщики и менялы из Ломбардии и Кагора требовали в залог имущество, в полтора раза превышавшее сумму ссуды, которую следовало вернуть до конца года, то есть ставка составляла около пятидесяти процентов за несколько месяцев, однако же землевладельцы и торговцы с готовностью платили несоразмерно высокие цены. Аарон давно знал семейства Шокли и Годфруа, поэтому брал с них сравнительно скромную по тем временам ставку – двадцать пять процентов годовых.
Аарон и Годфруа вскочили на лошадей, Шокли с сыном уселись в повозку и все неспешно вернулись в город.
По дороге Эдвард Шокли повернулся к сыну и прошептал:
– Строительство начнем немедленно. Считай, мы разбогатели.
Питер кивнул и чуть заметно улыбнулся, твердо уверенный в том, что добьется успеха в задуманном предприятии, а потом женится на Алисии. Вряд ли ле Портьер откажется выдать дочь замуж за владельца мельницы.
Мельница, о которой думал юноша, не имела отношения к зерну. Годфруа и Шокли решили заняться самым доходным занятием того времени – производством сукна.
Ткачество, известное с древнейших времен, за две тысячи лет почти не претерпело изменений. Сначала овец стригли, руно трепали и вычесывали частым гребнем и кардами – досками с зубьями разной формы и толщины, – чтобы распрямить волокна, а потом отмывали от жира и грязи и тщательно просушивали. После этого шерсть пряли вручную – свивали в нитку с помощью веретена, потому что прялки еще не изобрели, – затем сматывали в мотки и лишь тогда приступали к ткачеству.
Устройство ткацких станков тоже не изменилось: кросны представляли собой вертикальный брус, на который накидывались нити основы, утяжеленные небольшими грузиками, а нити утка пропускались между нитями основы и для плотности прибивались особым ручным приспособлением – бёрдом. Монотонный процесс повторялся тысячекратно, полотно медленно, дюйм за дюймом, увеличивалось, пока работник не доходил до конца нитей основы.
Однако же с недавних пор появились горизонтальные ткацкие станки, где нити основы обвивали вокруг вращающейся перекладины – навоя – и натягивали на раму, что позволяло ткать бесконечно длинное полотно. Теперь ткачи могли сидеть по обе стороны полотна, передавая уток друг другу, что увеличивало ширину ткани. Горизонтальный станок совершил переворот в ткачестве. Именно такими станками и обзавелся Шокли.
Сыровье, то есть сырое сукно, требовало дальнейшей обработки: его следовало обезжирить, что достигалось вымачиванием в широких чанах, наполненных смесью воды с мочой, а потом свалять, вытаптывая мокрую ткань ногами. От влаги ткань уплотнялась и сбивалась, едкая моча растворяла жир и грязь; вымоченное сукно тщательно полоскали в большом количестве воды, чтобы избавиться от вони, а потом обрабатывали особыми ворсильными щетками из головок репейника, тщательно состригали ворс ножницами и, наконец, растягивали полотно на рамах для просушки.
Валяние сукна было тяжелым и долгим делом, занимающим до двадцати часов в сутки; чем толще сукно, тем тщательнее его следовало вымачивать и валять.
Руно английских овец пользовалось спросом в Европе, но к XIII веку отношение к торговле шерстью изменилось по двум основным причинам. Во-первых, производство английского сукна неуклонно возрастало, хотя на остров все еще привозили ткани из Фландрии и Италии. Во-вторых, появились сукновальные мельницы – механические приспособления для валяния сукна.
Эдвард Шокли быстро оценил их значение.
– Понимаешь, сукновальная мельница работает так же, как обычная, мукомольная, и приводится в движение водяным колесом, только вместо жерновов в ней движутся деревянные валяльные молоты, которые отбивают ткань, – объяснял он Годфруа. – Даже с самым толстым полотном мельница справляется лучше десятка работников.
Сукновальные мельницы уже применялись в Британии, особенно в западной оконечности острова. Местные сукновальщики относились к ним недоверчиво, опасаясь лишиться привычной, хотя и изнурительной работы. С виду сукновальни ничем не отличались от обычных мельниц, выдавал их лишь ритмичный стук тяжелых деревянных молотов и едкая вонь мочи. Во владениях епископа Винчестерского, в Даунтоне, уже установили именно такую сукновальню.
– С каждым годом производят все больше и больше сукна. Если построить сукновальню, у нас будет преимущество, – настаивал Шокли.
Для этого требовалось купить участок земли на берегу, там, где можно построить водяную мельницу с черпальным колесом и сукновальным лотком, и подыскать поручителя из состоятельных людей. Разумеется, за помощью и поддержкой Шокли обратился к Годфруа.
Они уговорились, что Годфруа возьмет у Аарона ссуду под залог своих земель и построит сукновальню в своем новом ленном владении, а Шокли будет отдавать ему половину денег, полученных за обработку сукна сторонних заказчиков, и все деньги, уплаченные за обработку сукна вилланов Годфруа, которым по феодальному обычаю позволялось пользоваться только господской сукновальней. Новая постройка одновременно увеличивала и ценность владений, и непосредственные доходы феодала – смесь черт феодализма и нарождающегося капитализма была весьма характерна для того времени.
Для строительства требовались умелые каменщики и плотники.
– Кто стены класть будет? – спросил Аарон у Годфруа.
– Есть у меня виллан на примете, юный Осмунд. Он сейчас в городе работает.
– Все лучше, чем мастера-каменщика на стороне нанимать, да и дешевле обойдется, – с улыбкой заметил ростовщик.
– Тоже верно, – согласился Годфруа.
Полчаса спустя Годфруа, Аарон и Шокли въехали на рынок, где Шокли и Годфруа направились к одному из торговцев. Уильям ат-те Бригге подозрительно поглядел на всадников и, улучив минуту, подошел к Аарону. Особой приязни мужчины друг к другу не испытывали, но жили в Уилтоне по соседству, поэтому держали себя с подобающей вежливостью.
– В чем дело? – спросил Уильям. – Зачем им деньги понадобились?
Аарон промолчал.
– Может, беда какая приключилась? – с надеждой осведомился атте Бригге.
– Нет, как раз наоборот, я очень удачно вложил деньги, – признался ростовщик и вкратце описал задуманное Шокли предприятие. – Выгодное дельце.
Уильям, помрачнев, погрузился в размышления. Кросны жены и стада овец находились во владениях рыцаря, а значит…
Тут к нему подъехал Годфруа, и худшие опасения Уильяма подтвердились.
– Твои родственники ткут сукно в моих владениях? – презрительно спросил Жоселен.
Уильям уныло кивнул.
– Обрабатывать ткань будешь на моей сукновальне, – приказал Годфруа и послал коня вперед.
Повозка Шокли покатила следом. За спиной Уильяма послышался смех, но торговец не стал оборачиваться.
Значит, сукно, которое он задешево валял в Уилтоне, теперь придется сдавать на сукновальню проклятых Шокли и Годфруа, а они наверняка заломят непомерную цену. Он разорен!
Уильям атте Бригге решительно ухватился за ручки тележки, но, вспомнив о перенесенных унижениях, вывалил сукно в дорожную пыль и заорал во все горло:
– Проклятый епископ! Проклятый мост! Да будьте вы все прокляты – и ле Портьер, и мерзкий иудей, и Шокли!
Он сплюнул, отвернулся и под палящим солнцем побрел домой, в Уилтон.
Аарон остался на рыночной площади, а Годфруа и Шокли подъехали к работникам, которые под присмотром каноника Портеорса рыли канавы для водостоков. Рыцарь остановился и поманил к себе Осмунда.
Мальчик хотел было вылезти из канавы, но каноник строго поглядел на него и сам направился к Годфруа.
– Зачем он тебе понадобился? – сурово спросил Портеорс.
– Мне надо поговорить с моим вилланом, – спокойно ответил Годфруа.
– Он занят.