– Я же тебе подарок сделал!
– Ну и что? Больше тебе нечего сказать? – обиженно спросила девушка: ей хотелось услышать признание в любви.
– Такому подарку любая обрадуется, – упрямо ответил Питер. – Ежели тебе он не по нраву, я найду, кому его отдать.
Алисия, побледнев, утратила дар речи. К глазам подступили слезы.
– Тогда забирай свой подарок! – всхлипнула она. – Мне такого не надобно. И тебя мне не надобно!
Питер понял, что слишком далеко зашел, но не знал, как выкрутиться.
– Я завидный жених, мужчина состоятельный…
Фиалковые глаза потемнели, в них мелькнуло презрение.
– Ты не мужчина, а мальчишка. Мне таких не нужно. Ступай прочь! Видеть тебя не желаю, – холодно произнесла Алисия и протянула ему медальон.
Питер ошеломленно взял безделушку и вышел из сада, разочарованно думая: «Ничего страшного, она образумится!»
Вечером мать позвала Алисию в спальню и заставила принарядиться к ужину.
– Это еще зачем? – удивленно спросила девушка.
Мать задумчиво посмотрела на нее:
– Ты за кого замуж хочешь?
Обычно Алисия со смехом отвечала: «За Питера Шокли», но сегодня обиженно заявила:
– Не знаю.
– Питер – прекрасный юноша, но слишком молод. К тому же незнатного рода, торгового сословия. Тебе нужен человек посолиднее.
На щеках Алисии вспыхнул румянец. Она догадывалась, что сегодня вечером произойдет что-то необычное. Мать сосредоточенно поглядела на Алисию, попросила снять скромное платье-блио и льняную нижнюю рубаху-котту, а взамен надела на дочь белую шелковую сорочку. Алисия с восторгом погладила тонкую ткань.
– Грудь у тебя красивая, негоже ее прятать, – сказала мать и достала из сундука у кровати синее платье, богато расшитое золотой нитью.
Платье, подвязанное золотым пояском чуть выше талии, пышными складками ниспадало до самого пола. Мать затянула шнуровку впереди, соблазнительно приподняв грудь дочери, прикрытую тонким шелком. Алисия покраснела от смущения, а мать аккуратно повязала ей голову белым повойником и надела поверх льняной чепец. Алисия погляделась в бронзовое зеркало на стене и изумленно ахнула. Она и не подозревала, что так красива.
– Ты взрослая женщина, дитя мое, – усмехнулась мать.
– Ради кого все это? – спросила Алисия.
– Сегодня Уолтер приезжает из Винчестера с важным гостем, старым другом твоего отца, – объяснила мать. – Его зовут Жоффрей де Уайтхит, он владелец большого имения. В прошлом году он потерял жену и сына – в усадьбе пожар случился, – так что сейчас хочет обзавестись наследником.
– Отец меня насильно выдаст замуж?
– Нет, что ты! – вздохнула мать. – Он надеется, что Жоффрей тебе понравится, да и Уолтер считает его завидным женихом.
К отцу и брату Алисия относилась с глубоким почтением и знала, что худого они ей не пожелают.
– А он очень старый? – робко спросила она.
– Нет, – рассмеялась мать. – Не первой молодости, но седина украшает мужчину. Они скоро приедут.
Алисия чинно спустилась на первый этаж. Подол длинного платья с шелестом скользил по ступеням. Внезапно девушка ощутила себя вполне взрослой – Питер Шокли слишком юн, чтобы оценить ее по достоинству.
Осмунд неожиданно осознал, что совершил третий смертный грех.
Мальчику очень нравилось работать на строительстве собора – здесь, на строительной площадке, начинался новый мир.
По велению каноника Осмунда взяли не простым работником – подносить камни и таскать тяжелые корзины со щебнем, – а учеником каменщика. Впрочем, пятьдесят каменщиков словно бы и не замечали новичка. Среди мастеров особое положение занимали Николас из Или и его помощник Роберт, которые руководили строительством, но самым главным был Элиас де Деренхем, зодчий собора, прославившийся возведением многих замечательных храмов, в том числе и гробницы святого Фомы Бекета в Кентербери. Преклонный возраст не удерживал зодчего от частых разъездов – вот и сейчас Элиаса не было в соборе.
Каменщики, подмастерья и остальные ученики не обращали на мальчика внимания, однако он не унывал. Его мечта свершилась, он будет строить собор!
Поначалу он трудился на самых простых работах – резал глыбы серого камня на блоки, помогал их обтесывать. Жаркими летними днями, в тени медленно растущих стен он наблюдал за работой каменщиков. Ночевать ему позволяли в бревенчатых хижинах каменщиков, у северной и восточной стены соборного подворья. Вечерами он скромно сидел в стороне и прислушивался к разговорам, но скрытные каменщики крепко хранили тайны своего ремесла и не торопились посвящать в них новичка.
Ежедневно Осмунд приходил в восточную оконечность собора, где уже построили небольшую часовню – одноярусную капеллу Богоматери. Там на столе красовалась деревянная модель здания, и всем работникам позволяли ее рассматривать.
Собор представлял собой длинное узкое сооружение с двумя огромными трансептами посредине, пересекающими продольный неф и образующими средокрестие; два трансепта поменьше располагались в восточной оконечности собора; ровно посредине длинной крыши находилась двадцатифутовая квадратная башня. Таким было типичное устройство средневековых соборов того времени – прямые линии и четкие очертания свидетельствовали о скромности и сдержанности.
Старые нормандские храмы больше походили на крепости – толстые стены, круглые сводчатые арки и узкие бойницы окон, – а новый собор выглядел изящным и просторным. Особенно поражали воображение два яруса высоких стрельчатых окон – стекло выгодно оттеняло серый чилмаркский камень стен. Здание казалось воплощением простоты и естественности.
Однажды утром Осмунд, как обычно, любовался моделью. Внезапно раздался негромкий голос:
– Ну как, нравится тебе?
Осмунд испуганно обернулся – в капеллу вошел старик с залысинами на широком лбу.
– Да, – с запинкой ответил мальчик, не зная, кто к нему обратился. – Все так просто и понятно…
– Вся прелесть в простоте, – улыбнулся старик. – Вот посмотри на окна. Видишь, они совсем простые, никакой ажурной резьбы. В Европе сейчас принято украшать и окна, и своды замысловатыми каменными кружевами, но мне так не нравится. К сарумскому чину это совсем не подходит.
– Наверное, это самый большой собор на свете! – восхищенно прошептал Осмунд.
– Нет, что ты! – рассмеялся старик. – Амьенский собор во Франции в два раза больше нашего, только изнутри это незаметно. Знаешь почему? Все дело в пропорциях. Видишь, своды опираются на стройные пилястры из пурбекского мрамора; камень очень прочный, и колонны можно сделать тоньше. А по углам средокрестия свод будут поддерживать четыре массивные колонны, но они так высоки, что их толщины не замечаешь. Главное – четкие линии.
Осмунд запоздало сообразил, что с ним разговаривает сам главный зодчий, и обомлел от изумления.
– Ты каменщик? – дружелюбно осведомился каноник Элиас де Деренхем.
– Нет, – потупился Осмунд. – Я еще только учусь.
– А резать умеешь?
– Да, – кивнул мальчик; он хорошо резал по дереву и не сомневался, что справится и с камнем.
Старик кивнул и вышел.
Два дня спустя к Осмунду обратился один из мастеров:
– Ты хочешь стать каменщиком?
Осмунд торопливо закивал.
– Ежели ты согласен пойти в помощники к нашему ученику, то, может быть, мы примем тебя в гильдию, – сказал мастер.
Мальчик знал, что только через семь лет ученичества его признают подмастерьем в гильдии каменщиков, но почтительно склонил голову.
– Пойдешь в помощники к Бартоломью, – велел мастер. – Он тебя всему научит.
Так началась новая жизнь Осмунда Масона.
Пятнадцатилетний Бартоломью, тощий и бледный, с сальными черными волосами и незаживающим чирьем на шее, хмуро поздоровался с новым помощником и неохотно пообещал обучить его основам ремесла.
На следующий день Роберт, мастер-каменщик, расспросил Осмунда о его житье и приказал во всем слушаться Бартоломью. Угрюмый наставник научил мальчика орудовать долотом, объяснил, как определять разные сорта камня, рассказал о многочисленных строительных ремеслах. Осмунд погрузился в удивительный мир каменщиков. Он с трепетом следил, как мастер, тщательно отмеряя расстояния угольником и циркулем, вычерчивает серебряной палочкой на льняном полотне планы отдельных участков собора.
– На ткани легче чертить серебром, а не свинцом, – объяснил Бартоломью. – Линии видны лучше.
Осмунд внимательно присматривался к работе плотников, которые устанавливали не только стропила, но и строительные леса; доски для них распиливали на козлах, на особой площадке, рядом с которой высились груды бревен, срубленных в Кларендонском лесу.
На северо-восточной стороне соборного подворья, у ворот епископского дворца, трудились стекольщики, собирая огромные витражи из кусочков цветного стекла, обожженного в печах. Осмунд с восторгом рассматривал изображения святых, которые вскоре украсят высокие окна собора.
На соборном подворье стояли огромные амбары, мастерские художников и маляров, столовые, кухни, уборные – за двадцать лет здесь вырос целый город мастеров. Вдоль южной стены собора расположились длинные деревянные сараи каменщиков. Здесь работали каменотесы и пильщики, разметчики и укладчики камня, резчики и полировщики, шлифовальщики и точильщики, которые готовили сотни капителей и каменных украшений для колонн, арок и сводов. План расположения колонн чертили в натуральную величину на полу, а в углах были свалены груды деревянных образцов – модели каменных конструкций и соединений.
Все это должен был изучить и освоить тот, кто хотел овладеть ремеслом каменщика.
Камень для строительства собора привозили из разных мест. Стены возводили из местного известняка, добываемого в каменоломнях Чилмарка, в двенадцати милях к западу от Солсбери. Серый камень, едва заметно отливающий зеленью, обрабатывать было легко. Колонны, на которых держалась массивная крыша, сооружали из другого, прочного камня – пурбекского мрамора, привозимого с южного побережья, из каменоломен у замка Корф. Каменоломни принадлежали некой благочестивой вдове Алисе Брюэр, которая пожертвовала на строительство храма весь камень, добытый в течение двенадцати лет.
Больше всего Осмунду нравился серый чилмаркский известняк. Мальчик часто приносил обломки домой, в Авонсфорд, и всю дорогу рассматривал их, вглядываясь в шершавую поверхность камня.
– Каждый камень, как дерево, имеет свое зерно – об этом надо помнить при обработке и распиле, – наставлял его Бартоломью. – От зерна зависит, как долго выдержит под ветром и дождем камень, уложенный в стену.
Каждая глыба отливала своим цветом – голубоватым или красноватым, но больше всего прозеленью.
Часть обучения каменщика проходила в Чилмаркских каменоломнях, где глыбы наскоро обтесывали, прежде чем отвозить в Солс бери. В начале августа туда отправили и Осмунда.
Рано утром, сгорая от нетерпения, мальчик вышел в путь. Дорога вела мимо Уилтона, но за городом, в долине, только глубокие колеи, оставленные тяжело нагруженными телегами, говорили о чем-то необычном. Неожиданно тропа резко повернула в лес, и Осмунд сообразил, что добрался до Чилмарка. На лесной поляне стояли шалаши и палатки каменотесов, деревянный сарай, в котором резали и обтесывали камень, а чуть поодаль – телеги, ждущие груза. Мальчик удивленно огляделся: где же каменоломни?
Осмунд подошел к одному из работников и объяснил, что его прислали учиться. Молодой человек дружелюбно улыбнулся, взял факел и повел Осмунда к деревьям, близ которых чернел вход в пещеру.
Вскоре мальчик ахнул от восхищения: в склоне, за сравнительно небольшим отверстием, скрывался просторный зал, земля под ногами полого спускалась куда-то вглубь, пещера разветвлялась на многочисленные запутанные проходы, глубокие выемки, таинственные пустоты – внизу и наверху, справа и слева, куда ни бросишь взгляд. Потом, когда глаза его привыкли к полумраку, он различил в неверном свете далеких факелов, что все эти залы и проходы были единым огромным пространством, из которого извлекли камень, оставив только столбы-подпорки.
– Ох, это совсем как собор, только под землей! – изумленно воскликнул мальчик.
Извилистые проходы убегали в темноту, своды над головой, под которыми гуляло эхо, были выше арок собора. Чилмаркская каменоломня казалась подземным храмом.
– Солсберийский собор рожден из этого камня, – заметил молодой работник. – Здесь и еще на одну церковь хватит.
Два часа Осмунд завороженно бродил по пещере – ему доставляло необычайное наслаждение думать, что величественный собор с его парящими арками и сводами появился на свет из-под земли с помощью кирки и человеческих рук.
Осмунд провел в каменоломнях полмесяца, а потом возчики предложили отвезти его назад в Солсбери. В собор отправляли шесть телег с подготовленным камнем, а еще на шести повозках везли щебенку.
– А для чего нужен щебень? – спросил мальчик.
– Погоди, сам увидишь, – ответил возчик.
Обоз отъехал на пять миль от каменоломни, и возчики один за другим принялись сбрасывать щебенку на дорогу.
– Заодно и дороги улучшаем, – улыбаясь, объяснил возчик. – Когда камень вырубают, щебня много набирается, надо же его куда-то девать. А так – польза.
Месяц спустя Осмунда отправили вниз по реке, к гавани. В прибрежном городке к этому времени появилась небольшая каменная крепость на насыпном кургане и нормандская церковь, которая и дала новое имя поселению – Крайстчерч, церковь Христа; старое англосаксонское название Твайнхем давно забылось. В тихую гавань, к мысу, защищенному холмом, подходили огромные деревянные баржи, нагруженные мрамором из западных каменоломен, а затем отправлялись к Саруму по реке Авон.
Стены собора медленно, но неуклонно становились все выше и выше. Работники затаскивали на стены бочки с мелом, известью и кремнёвой щебенкой, высыпали содержимое в проемы между внутренними и наружными камнями кладки.
– Во-первых, полые стены строить быстрее и легче, чем цельно-каменные, – объяснял Бартоломью. – А во-вторых, известь и мел надежно спекаются с камнем.
Мальчик сообразил, что собор вобрал в себя не только местный камень, но и меловые утесы и известняковые холмы.
А в один прекрасный день Осмунд совершил невероятное открытие, которое касалось окон собора. Деревянную модель он разглядывал так часто и пристально, что знал каждую ее черточку, но вдруг, непонятно почему, решил сосчитать в ней окна. К его совершенному изумлению, окон оказалось триста шестьдесят пять.
– Столько же, сколько дней в году! – ошеломленно прошептал он, схватил дощечку и пересчитал окна снова.
Число было верным – триста шестьдесят пять окон, не больше и не меньше.
Неужели это случайность? Или именно так и задумал Элиас? Спросить зодчего мальчик не осмеливался, но счел это за знак Божьего благоволения и истово перекрестился.
Чем больше Осмунд узнавал о секретах ремесла, тем больше убеждался в своем невежестве и в глубине познаний строителей величественного собора. Вечером он приходил в часовню Богоматери, опускался на колени перед деревянной моделью и жарко шептал:
– Пресвятая Дева Мария, помоги мне стать каменщиком!
Через несколько месяцев именно здесь, в часовне, Осмунд снова встретился с великим Элиасом де Деренхемом. Каноник пришел сюда из своего особняка, Леденхолла, названного так за свинцовую кровлю[22], и остановился у входа, с удивлением глядя на мальчика, погруженного в молитву перед деревянной моделью собора.
– В чем дело, сын мой?
Осмунд поглядел на зодчего грустными серыми глазами и вздохнул:
– Святой отец, я недостоин… Я горсть праха, жалкий грешник…
– Вспомни слова Господа нашего, – с улыбкой произнес Элиас и легко коснулся несоразмерно крупной головы мальчика. – Отец Небесный даже малых птах наделил зрением. Ты не прах, юный каменщик, ты зоркая птаха.
Осмунд, охваченный неизъяснимой радостью, на время позабыл о смертных грехах.
Близилась полночь.
Торговцы на рыночной площади давно свернули яркие навесы над прилавками; загоны для скота опустели; на городских улицах не было ни души.
У приземистой приходской церкви Святого Фомы, между деревянными столами сырных рядов неуверенно пробирался человек в длинном сером плаще с широким капюшоном. В ночном небе ярко светили звезды. Человек, пошатываясь, добрался до западной оконечности рынка, вышел из тени и побрел по улице, ведущей на север, мимо Кабаньего Ряда.
Питер Шокли напился вдрызг.
Медленно ковыляя по Кастл-стрит – За́мковой улице, – он наконец добрался до высокого особняка ле Портьеров, подобрал с земли камешек и запустил его в самое верхнее окно.
Там была спальня Алисии. Девушка последний раз ночевала в отцовском доме.
С третьего раза Питеру удалось попасть в стекло. Немного погодя в оконном проеме показалось бледное лицо Алисии.
Питер откинул капюшон.
Отросшие волосы Алисии волной ниспадали на плечи, прикрытые тонкой белой тканью ночной сорочки. Юноше показалось, что он чувствует тепло и аромат нежного девичьего тела.
– Алисия! – прошептал он.
– Ступай прочь! – вздохнула она.
Питер являлся к ней под окна третью ночь подряд.
– Спускайся! – умоляюще воскликнул он.
– Уходи!
Вот уже три раза он настойчиво уговаривал ее сбежать, но Алисия резонно возражала:
– И как мы будем жить дальше?
– Что-нибудь придумаем! – отмахивался он.
Алисия считала Питера безрассудным юнцом, но втайне досадовала, что, поддавшись на уговоры отца и брата, согласилась выйти замуж за рыцаря из Винчестера. Впрочем, это не мешало ей с пренебрежением относиться к юноше.
– Уходи, забудь меня! – прошипела она в темноту.
– А ты меня сможешь забыть?
– Я тебя уже забыла. Я люблю Жоффрея де Уайтхита, – презрительно обронила она и закрыла окно.