Дверь в реанимацию хлопнула и судя по грохоту по коридору повезли тележку.
– А мы уже здесь, – раздался бодрый мужской голос. Это был товарищ из морга. – Как труп? Окоченел уже?
– Нет. Он, вообще, еще не умер, – ответила Елена Сергеевна.
– Что ж вы нас дернули-то?
– Думали, что умер. Торопились сегодняшним днем оформить.
– Опоздали. Без пяти 12. Сейчас наша Золушка превратится в тыкву. Есть выпить? Только не спирт.
– Вино есть. С Абхазии привезли. Пошли бумаги пока сверим.
Елена Сергеевна с товарищем из морга пошла в свой кабинет. Рома хорошо слышал их разговор. Чуть обсудив больного, они стали говорить про Новый год, кто как будет справлять, потом рассказывать сплетни про общих знакомых. Рома снова стал молится за Горца. «Он должен выжить. Хоть ненадолго, что б грехи замолить. А то его черти утащат», – думал Рома сосредоточенно молясь. Сердце Горца, словно слыша его молитвы, продолжало размеренно, раз в 20-30 секунд, стучать. Рома время от времени закрывал глаза, надеясь, что ему еще что-нибудь покажут, но видел только бесконечное серое поле, сливающееся на горизонте с небом. Злобная соседка-сатанистка уснула, но даже во сне шипела кому-то свои проклятия.
Елена Сергеевна вместе с товарищем из морга вошла в палату и остановились напротив Горца.
– Пойду я, пожалуй, – сказал друг. – Звони, если созреет.
– Иди, – ответила главврач и пошла его провожать. Проводив друга Елена Сергеевна вернулась в палату. Она зашла в проход между кроватями и в задумчивости замерла, смотря на умирающего. Рома разглядывал ее спину, руки, волосы. Если бы нужно было бы для этой женщины подобрать одно единственное прилагательное, то Рома выбрал бы слово «дорогая», в смысле цены. Он почти видел, как она садится за руль своего черного внедорожника размером с автобус, ее почти идеального душку-мужа, который любит жену больше всех своих любовниц вместе взятых. Он видел ее на гламурных вечеринках, театральных премьерах, самостоятельно разбирающей стиральную машинку гаечным ключом…
Любуюсь, как зеркало, твоим отражением.
Сравнил бы с оригиналом, но проблема в цене.
Ты должна быть празднична, как царевна.
Ты должна быть счастлива, но не мне.
Елена Сергеевна, выйдя из задумчивости медленно повернулась к Роме. Их взгляды встретились. «Ну как ты?» – кивком головы молча спросила она. «Нормально», – кивком головы ответил Рома. «Видишь какие дела», – Елена Сергеевна кивнула в сторону Горца. «Вижу. Он не умрет», – взглядом ответил Рома.
Елена Сергеевна ушла. Рома остался один. Вместо казачьего хора вступил хор задорных бабулек, типа, «Золотое кольцо». Пели они веселую плясовую – настолько русскую, что хотелось березу грызть. «Эх, как бы тебя, жаренные ложки. Эх, тварь-автомат, блошки-неотложки», – весело горланили бабки. Рома захотел улучшить частушки. Он долго подбирал рифму, получилось только: «эх, чпок об песок злые табуретки, эх, дырявый носок, жирные салфетки». Хор с радостью подхватил новый текст, но быстро вернулся к «жаренным ложкам». «Жаренные ложки» однозначно были лучше.
Устав от бабок, Рома заполз в пещеру что бы снова подумать о своей смерти. Но как он не пыжился, пытаясь снова почувствовать страх, получалось не очень. Тут Рому торкнуло. «Это же сюжет для книги, балбес! Готовый сюжет. То, что с тобой происходит можно записать и будет круто! Бог тебе дарит сюжет. Сколько можно сочинять всякую чушь. Еще жалуешься, что никто не читает. А тут ничего придумывать не надо. Короче, чувак, типа, тебя, только не ты, алкаш конченый, бухает день и ночь, а лучше с утра до вечера, и попадает в реанимацию. Ему все говорят умрешь, умрешь, а он не верит. А рядом с ним все умирают. Один за другим. И тут главврач – звезда экрана, типа Скарлетт Иохансон… Хотя причем здесь Скарлет Йохансон? Ну так Бог тебе дает. Не отказывайся. И что? Романчик у них? Секс королевы с моргающей кроватью? Да ну. Чушь. Давай без порно. Тут про то, что чувак не верит, что умрет, а все вокруг умирают, потому что это реанимация. И чем все заканчивается? Получается чувак тоже умирает. Просто сдохнет и все. Будничная смерть, как утренняя каша. Ему сделают аккуратное вскрытие, накроют покрывалом и повезут по коридору. Только окоченевшая пятка будет торчать и покачиваться. Потом придет жена за трупом… Сейчас, наверное, трупы не забирают домой, а сразу в печку. Хорошо бы в печь, а то еще хоронить меня потащит. Она любит бесполезные подвиги. Блин, столько денег, хлопот. Бедная. Лучше бы сожгла меня, в 1000 раз лучше – сожгла и забыла. А то застрянет моя душа в реанимации, придется в здешний оркестр записываться. У них как раз гитары не хватает…»
Приведением становится не хотелось. По глючному радио бабулек снова сменили казаки. Сердце Горца по-прежнему стучало два раза в минуту, скрипка играла, аппарат пищал. Рома закрыл глаза и, попытался уснуть – не получалось. И когда он наконец задремал, его разбудил грохот. В палату вбежали 3 молодые девицы в халатах. Они хохотали и прыгали. Они были похожи на ведьмочек.
– Наконец, Витек, свалил, – прокричала одна из них, другие засмеялись. Рома натянул одеяло на голову пытаясь спрятаться от яркого света. Очень хотелось спать. Одна из ведьмочек притащила в палату ведро и стала мыть пол. Другая шарила в железной тумбочке. Третья начала мыть больных. Она мочила тряпку в мыльной воде, обтирала тело, меняла постель. Начала она с тетки, что была напротив. Рома как обычно был в очереди последним. Девицы громко переговаривались между собой и постоянно хохотали.
– Уйдите, уйдите, мрази, – со слезами прошипела тетка-сатанистка, когда ее стали расталкивать.
– Сама ты мразь, дурында, – смеясь ответила ведьмочка, стягивая с больной одеяло. – Воняешь же. Протухнешь – никто не заметит.
– Не трогай меня, – больная стала со слезами махать руками.
– Не боись. Не изнасилую. Давай-ка повернемся.
Ведьмочка схватила больную, повернула на бок и тереть ее тряпкой. Тетка охала и рыдала. Расправившись с теткой, медсестра подскочила к Горцу.
– Ну что разлегся? Давай умоемся, – Горец лежал неподвижно. – Эй, смотрите, помирает что ли?
К медсестре тотчас подлетели ее подружки.
– Не трогай его. Он видишь к аппарату подключен.
– Ну ладно. Только пыль смахну.
Девицы опять заржали. Ведьмочка с тряпкой подошла к Роме. Она стянула одеяло, задержалась взглядом на Ромином члене и стала тереть грязное тело мыльной тряпкой. Было приятно. Рому помыли со всех сторон, поменяли простынь и одеяло. После чего ведьмочки с хохотом выскочили из палаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. Свет за собой они так и не выключили.
10. Самый длинный день в жизни
Знаешь ли ты, что я больше не пью?
Не торможу, не гоню, не пою?
Знаешь, что больше тебя не люблю?
Знаешь ли ты, что я умер?
– Григорий, Григорий, вы слышите меня? Григорий, вы меня слышите? Пошевелите рукой.
Рома открыл глаза. Елена Сергеевна стояла над Горцем и пыталась его разбудить. Похоже, он так и не умер. За окном светало. Было тихо. Глючное «радио» не работало.
«Что он может слышать?» – подумал Рома, и тут же Горец неожиданно зарычал. Елена Сергеевна испуганно отшатнулась. Похоже она сама не ожидала, что больной откликнется.
– Григорий, хорошо. Молодец, – сказала Елена Сергеевна и быстро вышла из палаты. Вскоре она вернулась с медсестрой. Горцу снова подключили капельницу.
Потом был обход. Рома ждал его с нетерпением. Он хотел услышать приговор – будет он жить или нет. Докторов в этот раз было больше, человек 15. Все они еле поместились в палате.
– Не выписывайте меня, пожалуйста. Мне здесь так хорошо, – залепетала тетка, лежащая напротив. Тетку решили оставить еще на день. Следующей была шипящая сатанистка. Ее решили перевести в другое отделение и тут же получили порцию проклятий в свой адрес. Возле Горца врачи остановились надолго. Елена Сергеевна подробно объясняла про операции и лечение. То, что Роману показалось чуть ли не чудом воскрешения в медицинских терминах звучало вполне обыденно. Некоторые доктора трогали Горца, звали его по имени. Горец откликался.
Наконец доктора дошли до Ромы. Елена Сергеевна стала рассказывать про болезнь и лечение. Слова были непонятными, но звучали успокаивающе. Если бы он умирал, доктора бы проявили к нему больший интерес, а так они скорее зевали, чем слушали. Наконец Рома услышал приговор. «Наблюдается устойчивая положительная динамика», – закончила отчет Елена Сергеевна и доктора устремились в коридор.
«Устойчивая положительная динамика, – обрадовался Рома. – Я буду жить. Я буду жить. …»
У Елены Сергеевны закончилась смена. Перед уходом она снова заглянула в палату навестить Горца. Горец уже во всю шевелился и кивал. Елена Сергеевна была довольна. Уходя, она посмотрела на Рому. Рома ей улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и ушла.
«Мы бы с ней подружились, – неожиданно решил больной. – Пусть мы с ней из разных миров, но мы – похожи. Мы с ней похожи, потому что она мне нравится. Хотите доказательств? Нате. Итак, почему именно она мне нравится, а ни какая-нибудь другая Дженнифер Лопес? Потому что она находит отклик во мне, резонанс происходит. И если я резонирую от нее, то и она будет резонировать от меня. Физика, блин, переходящая в химию. Мы бы с ней точно подружилась. А если взять глобально, то настоящая любовь не может быть не взаимной. Любовь без взаимности – это… это… правильно, это – не любовь. Взаимность – главный и единственный признак истинной любви».
«А другая половинка правды в том, – добавил Рома, после паузы, – что мы с ней никогда не подружимся. Потому что не ей это не нужно, ни мне».
Медсестра поставила в Ромину капельницу пакет с глюкозой. Эта была первая «еда» за 3 дня. Глюкоза была очень вкусной. Каким образом он чувствует вкус раствора, капающего в артерию, Рома не понимал, но глюкоза была сладкой и пузыристой, как газировка.
Появился новый медбрат. Звали его Алексеем. Рост у него был под 2 метра. Он был толстым и очень энергичным. Передвигался медбрат исключительно бегом, как будто все время опаздывал. Тяжело сопя, он навел порядок на железной тумбочке. Потом стал брать у больных кровь на анализы. Подойдя к Роме, он взял его за руку, потер ваткой палец и хотел уколоть, но Рома одернул руку.
– Что еще? – недовольно пробурчал медбрат.
Рома вместо ответа снова протянул руку. На этот раз он не дернулся
Алексей взял кровь, что-то написал в тетрадь и убежал.
Рома решив, что уже не умирает, захотел немедленно вернутся в хирургию. Лежать в реанимации ему надоело. «В принципе мне тут только вливают растворы через артерию, уколы делают, да анализы берут. Все это можно и в хирургии делать. Надо позвать кого-нибудь главного и попросить, чтобы перевезли меня наверх. Я тут только место занимаю. Жаль, Елена Сергеевна ушла. Но кто-то же должен остаться за нее».
В палату вошла медсестра-кореянка в очках, которая с Айболитом вставляла ему иглу в позвоночник.
– Подождите, можно спросить? – остановил ее Рома. Девушка с готовностью подошла к нему.
– Позовите, пожалуйста, кого-нибудь главного?
– Кого?
– Ну, главного врача или как у вас тут называется. Заведующего, может быть.
– Зачем?
– Поговорить надо. Просто у меня уже все хорошо. Что я тут лежу зря.
Даже сквозь очки было хорошо видно, как округлились глаза медсестры.
– Да я в хирургии буду также лежать. Какая разница где, – стал разъяснять Рома. Недоумение девушки судя по глазам увеличилось. Она подняла взгляд на листок А4, который был приклеен над Роминой кроватью. На этом листе было написано его имя-фамилия, год рождения, диагноз и дата поступления.
– Если вы здесь, значит надо, – сухо ответила она и, цокая каблучками, ушла.
Снова пришел медбрат Алексей. Подойдя к Роминой кровати, он нырнул вниз.
– Привязать тебя надо, – пыхтя, сказал он.
– Зачем? – спросил Рома, привстав в кровати. Он пытался разглядеть, что там делает огромный медбрат.
– На случай «белочки», – ответил Алексей.
– Белочки? – переспросил Рома.
– Белая горячка. На слышал, что ли?
– Слышал.
– Ты же запойный. А после запоя на 3-4-й день приходит к вашему брату весёлый зверек. Так что надо привязать, – Алексей, сопя, встал. – Расслабься. Я просто твой горшок привязал к кровати, на случай если захочешь побегать.
– Я сто раз выходил из запоя, и никогда ничего со мной не было, – решительно сказал Рома.
– Сто раз не было, а на сто первый обязательно. Был у нас один такой герой. Сиганул из окна. Хорошо у нас второй этаж. Только конечности сломал, но все сразу – две руки и две ноги. Надо ж было так извернутся.
«Белочка приходит на 3-4 день, а я уже больше недели не пью, так что не надо, – продолжил беседу Рома сам с собой, когда медбрат убежал. – Точно неделю? Или сколько?»
Рома стал считать дни с того времени, как его забрала «скорая». Получилось всего 3 дня.
Алексей вернулся.
– Будешь есть? – спросил он.
– Буду. А что?
– Кашу.
Медбрат показал желтый пакет. Он повесил его на капельницу, взял трубочку, торчащую из носа больного и подсоединил к пакету. Этот провод насколько помнил Рома вел через нос в глотку и шел напрямую в кишечник. Желтая жидкость медленно потекла по трубочке.
– Это пшено? – спросил Рома.
– Нет. Просто каша.
– Она хоть вкусная?
– А зачем? – засмеялся Алексей.
Каша была противной. Каким-то образом Рома чувствовал ее вкус. В горле стало першить.
На пустующее место в палату привезли новую пациентку. Если предыдущая не могла говорить и только шипела, то новая голосила во все горло. Сначала просто были причитания, типа «больно мне, больно», потом пошли стоны страсти. Рома приподнялся и увидел, что «красавица» засунула руку себе между ног и занимается «как бы это сказать, любовью с собой».
– Ой, хорошо-хорошо. Ой, как хорошо-хорошо, – вопила она на всю реанимацию. На крик приходили врачи и персонал. Одна медсестра пыталась ее пристыдить, говоря, что «ее хорошо совсем нехорошо» и даже сделала попытку вытащить руку, вибрирующую между ног. Больная стала яростно сопротивляться, и медсестра удалилась. Закончилось тем, что Алексей по просьбе одной из врачих, сделал страстной барышне инъекцию, после которой она уснула.
Настало время процедуры под названием «клизма». Алексей ловко влил всем больным воды в задний проход и поставил тазики. Лежа в позе «ласточки» на тазике Рома чувствовал себя мерзко. Из него с грохотом выливалась грязная вонючая жидкость.
– Может накроешься? – спросил медбрат, остановившись напротив Ромы. Больной не накрылся одеялом и его причиндалы были открыты на общее обозрение.
– Я не знал, что можно, – сказал Рома, натягивая одеяло. Он и правда даже не задумался, что лежит голый.
– Можно, но не обязательно. Вдруг кто и клюнет на твой крючок? – засмеялся Алексей и ушел.
Когда процесс опустошения кишечника завершился, медбрат вернулся, собрал тазики, смыл содержимое в раковину и позвал медсестру, что бы вытерла всем задницы. Сам он брезговал.
Кроме прослушивания глючного радио, которое играло без перерыва, Рома нашел себе другую забаву. Он научился кататься на кровати. Это оказалось не сложно. Стоило закрыть глаза, пару раз качнуться из стороны в сторону, и кровать начинала движение. Кровать проплывала мимо соседок, потом в стене появлялся коридор, он прокатывался по коридору и выезжал в парк. В парке иногда была зима и сугробы, иногда лето и речка.
Когда за окном стали сгущаться сумерки, потусторонний оркестр зарядил новую мелодию, точнее ритмическую конструкцию. Ударных инструментов было штук пять, если не больше. Они рассредоточились по всей палате, в основном по углам. Кроме ритм-секции рядом с тумбочкой, как обычно, играла флейта, у окна по диагонали звенел ксилофон, из коридора выводили свою партию два или три саксофона. Скрипка была там, где всегда – за Горцем. Ритмическая конструкция было сложной, многоярусной. Рома даже видел ее: бамбуковые палки на веревках, разноцветные шары, что-то шершавое и зеленое, как мох, внизу…
Наконец, музыка надоела, и Рома захотел ее выключить. Музыка не выключалась. Наоборот, стала громче. И что еще хуже его тело стало вибрировать в такт. Роме это не понравилось. Он попытался смирить тело, но безрезультатно. То нога, то рука начинали ритмично двигаться.
– Как ты? – спросил его куда-то спешащий Алексей. Рома с трудом расслышал вопрос. Слишком громко пищали саксофоны.
– Все хорошо, – крикнул Рома, вцепившись ладонью в ногу. «Не хватало, что бы он заметил мои танцы. Скажет, что белочка пришла».
Алексей ушел. «Раз эта музыка у меня в голове, значит там же должна быть кнопка-выключатель», – думал Рома, шаря внутри своей черепной колобки. Ничего там не было. Рома стал взглядом обводить палату. «Может кнопка где-то снаружи?» Снаружи тоже ее не было. Музыка продолжала греметь.
Музыка выключилась неожиданно. В одну секунду. Словно кто-то ее выключил.
«Значит кнопка все-таки была. Кто же на нее нажимает тогда? Может это не мое радио. Чье же?»
Стало пугающе тихо. Слышно было далеко-далеко, даже ветер за окном. Судя по разговорам, на улице похолодало и выпал снег.
– Ой, смотрите какой трамвайчик с оленями – прокричал кто-то. Девушки в халатах побежали в соседнюю палату.
– Какой красивый.
– Давайте, прокатимся.
– Ага, будем орать Jingle Bells и пить виски из горла.
– Лучше пошли покурим.
Девушки посмеялись и пошли курить.
В палату зашла высокая, пожилая врачиха. Она с утра была на обходе, как самая главная. Во всяком случае Елена Сергеевна, рассказывая про больных, обращалась к ней. Врачиха уже несколько раз заходила в палату. Про себя Роман назвал ее донной Анной, хотя сам не понимал, что общего у нее с героиней моцартовской оперы.