Рома открыл глаза. Заходящее солнце раскрасило стены оранжево-желтыми переливами. Было тихо. Ни хора, ни медсестер. Даже назойливая скрипка молчала. Только раздавался размеренный стук. Это молодой парнишка, студент, друг Айболита что-то резал на железной тумбочке.
«Готовятся меня пытать», – подумал Рома. Он был крепко привязан к кровати. Одна рука крепче, другая – послабей. Рома стал ногтями рвать по нитке бинт, который послабей. Хотелось освободить руку. Нитки рвались легко, но их было слишком много. Рома бросил это занятие.
Студент взял со шкафчика несколько пробирок и понес их в сторону окна.
– Развяжи меня, – миролюбиво попросил Рома
– Не развяжу, – спокойно ответил молодой человек, не останавливаясь. Вернувшись, он снова стал что-то резать на шкафчике.
– Зачем меня связали? – спросил Рома
– У тебя белая горячка.
– Какая еще белая горячка? Я уже говорил, что у меня все нормально с мозгами. У меня не может быть белой горячки.
Студент, не слушая, подошел к нему с маленьким шприцом и аккуратно сделал инъекцию в плечо, после чего вернулся к шкафчику и снова стал методично стучать…
Наконец палату стали заполнять медсестры, ведьмочки, санитары. Они, похоже, приготовили наконец свой концерт. Студент стал настраивать фотокамеру. Он собирался устроить on-line трансляцию Роминого позора. Все стали кружить вокруг него как вокруг ёлки. Потом в него кидали шарики с краской, плевали, мазали чем-то отвратительным. Веселый энтузиазм прошел. Песен не было. Так, играло что-то за окном. Роме не было больно. Было неудобно и противно. Время стало вязким, как кисель. Рома повернул голову и посмотрел на листок со своей фамилией, приклеенный над кроватью. Листок был изрисован. «Роман Бугаев» было зачеркнуто и сверху написано карандашом «козел орловский». Дата рождения была исправленная на гораздо более раннюю. К диагнозу «панкреатит» было дописано «вонючий». «Не смешно. Так не смешно», – подумал Рома. Ему стало грустно. Он не понимал где находится. Это был первый этаж многоэтажки. Обычная квартира. Входная дверь была открыта. Из подъезда постоянно заходили все новые и новые люди. На улице было лето. Ветка с огромными зелеными листьями качалась в окне. Подъехала старенькая ржавая Скорая Помощь. Медсестры стали собираться по домам, но все никак не уходили....
Рома открыл глаза. Была ночь. Только в коридоре горел свет. Раздавался размеренный стук. У шкафчика чернел силуэт студента. Рома повернул голову и в полумраке разглядел листок. Роман Бугаев было написано на листке, ниже была дата его рождения и диагноз «панкреатит». Никаких смайликов. Это было похоже на реальность. Это и была реальность. Бесконечная тьма во все стороны. Рома понимал, что он в реанимации, но кто он и который сейчас час/день/месяц/год не понимал. Он только знал, что остался один в черном космосе и что этот черный космос – реальность, причем самая реальная из всех возможных.
Ему почему-то вспомнилось, как он с младшим братом идет с банкой к реке. В банке была рыба, которую купила мама в магазине. Рыба была замороженной, но дети пустили ее в ванную, и она ожила. Теперь они шли на реку, чтобы отпустить ее на свободу. «Было это или нет? Черт с ней с рыбой, а есть ли у меня братья, родители? Или все это глюки? Школа, институт, работа – было или нет?». Отчаяние стало бесконечным и ледяным, как труп. Во вселенной не было ничего за что можно было бы зацепится.
«Реальности не бывает 100-процентной, как и 100-процентного бреда. Каждое событие, мгновение, то более реальное, то менее. Сейчас самое реальное мгновение твоей жизни – 99,99 процента. Что бы дальше не происходило, в любую секунду может что-то щелкнуть снаружи. И ты окажешься здесь, в реанимации, привязанным к кровати и вокруг будет тьма и ничего кроме. Только студент будет стучать своим ножиком…»
Студент повернулся и с маленьким шприцом подошел к больному.
– Ты меня не развяжешь? – без особой надежды спросил Рома
– Нет.
– У меня была белая горячка?
Студент кивнул.
– Я тут, наверное, орал на всю реанимацию?
Студент кивнул.
– Это было смешно?
– Нет, – сказал студент и, сделав инъекцию, вышел в коридор.
Рома лежал неподвижно и не о чем не думал.
Тут из темноты выплыло лицо Айболита.
– Ну, ты как? – с улыбкой спросил он.
– Нормально. У меня была белая горячка.
– То-то же. Ладно, отдыхай. Завтра утром тебя развяжут и отпустят домой.
Доктор Айболит снова исчез в темноте. «Завтра меня отпустят домой», – повторил Рома про себя и улыбнулся. Звучало сказочно. Это было похоже на чудо. Жизнь снова приобрела направление. «Завтра будет завтра, а вчера было вчера. И я не буду лежать здесь вечность. Завтра я буду дома».
Потолок растаял, как туман, и Рома увидел звездное небо. Стало так хорошо, что ничего больше не хотелось. Звезды становились, то бардовыми, то голубыми. Рома плыл среди них. Словно потоки воды обрушились на него, смывая грязь и паутину…
14. Еще один самый длинный день в жизни
Ранним утром в палату вошла медсестра. Первым делом она подошла к Роме.
– Ты где находишься? – сурово спросила она.
– В реанимации, – спокойно ответил Рома.
– А номер больницы?
– 65 вроде.
– Через 5 минут я тебя развяжу.
Медсестра принялась наводить порядок. Рома никуда не торопился. Вскоре медсестра взяла ножницы и перерезала бинты на запястьях. Рома оставил руки там, где они лежали и даже не поменял позу. Ему было хорошо…
Потом был обход.
– Пришел в себя. Даже раскаивается, – заключила рассказ о Бугаеве Татьяна Владимировна. Рома с улыбкой кивнул. Он полностью вернулся в реальность и не собирался ее покидать. Вчерашний день вспоминался более-менее четко, хотя и остались провалы. Дольше всего не отпускала история с Верой. Он несколько раз порывался спросить в какой палате она лежит и как себя чувствует. Но каждый раз останавливал себя. Постепенно до него дошло, что история с женой была частью его бреда. Это было хорошей новостью.
Музыка почти стихла. Только скрипка никуда не делась вместе с флейтой. И женский голос иногда нараспев пел его имя. Голос был странный. Роме показалось, что именно так поют эльфы.
Главное, «радио» выключилось. Никаких больше хоров не звучало и оркестр ушел отдыхать. Рома был рад этому. Ему перестало нравится все, что отличается от обычной реальности. Он даже на кровати больше не хотел кататься. Правда, пару раз все-таки не удержался.
Рома все утро ждал, что за ним приедут и поднимут наверх. Но никто за ним не приходил.
– А когда за мной приедут? – спросил он Татьяну Владимировну, когда она забежала в палату по своим делам.
– Завтра, – с улыбкой сказала врачиха.
– Почему завтра? – расстроился Рома, хотя ответ его не удивил.
– Выпишем тебя, а ты начнешь на людей кидаться. С тобой должен еще психиатр поговорить.
Тем временем в палате появился новый больной. Это был настоящий бомж с ножевым ранением. Его положили в дальний от Ромы угол. Бомж кричал, ругался и постоянно какал под себя. Санитарки перестилали кровать каждые 2 часа. Из этих двух часов простыни были чистыми минут 15-20, не больше. «Зачем его только сюда привезли? Это же цивилизованное место», – подумал Рома сначала, но быстро понял, что он сам в сущности не очень-то отличается от этого бомжа.
Вокруг Горца снова началось шоу. Его все-таки решили заморозить. Два пожилых врача долго стояли рядом с кроватью больного и с юношеским энтузиазмом обсуждали технические нюансы. Потом Алексей с грохотом прикатил в палату огромный аппарат. Так как он не влезал между кроватями, Рому подвинули ближе к двери. Судя по разговорам этим аппаратом пользовались первый раз. Аппарат включили, и он затарахтел, как стиральная машина при сушке. Горца стали замораживать. Начали с пяток. Врачи были возбуждены и, похоже, получали удовольствие от процесса.
Медицинская необходимость в заморозке Горца, может и была, но казалось, что врачам просто не на ком было протестировать чудо-машину. Горца заморозили по пояс и аппарат был выключен. То ли потому что дальше морозить было нельзя, то ли потому что надоело. Аппарат увезли. Только сейчас Рома смог посмотреть на больного. Заморозка не была абстрактной. Горец действительно был покрыт по пояс слоем льда.
В палату вошла невысокая симпатичная женщина лет 40. Она подошла к Роме и села на край кровати.
– Вы меня помните? – спросила она.
Рома ее не помнил, но на всякий случай взял паузу.
– Не помню, но тут много людей ходит, а у меня плохая память на лица.
– А вчера вы мне сказали, что у вас глаза забиты пенопластом и вы ничего не видите.
– Да? – удивился Рома. – Вы – психиатр?
Женщина кивнула и улыбнулась.
– Как вы себя чувствуете?
– Хорошо. Только…
– Хорошо. Только…
– Что?
– Лежать устал. А так все хорошо.
Психиатр стала задавать вопросы. Рома сказал фамилию, имя, отчество, адрес прописки. Он все помнил.
– У вас был классический алкогольный делирий, – заключила психиатр.
– Белая горячка?
– Да.
– Я сам догадался. У меня были глюки, галлюцинации, то есть.
«Ро-о-ма», – тут же пропела ему в ухо эльф, но Рома не подал виду.
– Значит сейчас все хорошо? – спросила врач.
– Да. Я в сознании. Всё помню. Все понимаю, – ответил больной. – Может меня сегодня выпишут?
– Нет. Завтра. Отдыхайте пока.
Психиатр встала.
– А что я говорил, когда бредил? Как вы сказали? – остановил ее Рома.
– Вы говорили, что у вас глаза забиты пенопластом и еще, что вам 64 года.
Психиатр улыбнулась и ушла.
«64 года – это много. Блин, этого я совсем не помню. Я хоть в сознании был? Наверное, да, раз беседовал. Что ж я там наговорил-то? Ничего, Ромка, тебя выпишут, и ты больше никогда их не увидишь и что бы ты не говорил останется в прошлом».
Тем временем в палате появилась новая санитарка. Точнее она была с утра, но Рома только сейчас обратил внимание насколько она хороша. А она была просто прекрасна. Прекрасна не внешне и не внутренне. Просто у нее было фантастическое качество, казалось бы, не возможное в этих стенах – она была заботливой. Ее звали Клава. Она никуда не торопилась и никуда не пропадала надолго. Она всех помыла, перестелила, следила за лекарствами. У нее можно было спросить сколько времени, холодно ли на улице. Она даже дала Роме воды в стакане. Рома выпил залпом. Глотать было больно из-за трубки, но вкус воды был удивительным.
К вечеру снова включилось глючное радио. Правда, репертуар сменился. На смену бабкам и казакам пришел хор Турецкого. Насколько он имел отношение к реальному хору, Рома так и не понял. Скорей всего никакого. Если казаки и бабки были очевидным глюком, то хор Турецкого был снаружи и доносился откуда-то сверху, над головой. Словно один из медицинских приборов поймал FM волну.
Что бы как-то себя занять Рома стал вспоминать что с ним произошло и насколько из этого можно сделать книжку. Воспоминаний была гора и Рома боялся, что к тому времени когда он сядет писать, все позабудется. Особенно жаль было тексты песен. В нормальном состоянии непросто будет такое сочинить. Рома попросил у Клавы ручку и листок бумаги, «если это не запрещено».
– Зачем? – спокойно спросила Клава. – Вообще-то у меня нет ручки.
– Да просто записать кое-что что бы не забыть. Но если нет, то и не надо.
Рома заметил во взгляде Клавы напряжение. До Ромы дошло, что все смотрят на него, как на сумасшедшего, что вполне объяснимо после вчерашнего.
«Успокойся. Молчи и не шевелись. Упрячут в дурдом. Ничего не требуй, ничего не проси. Рот не открывай вообще. Иначе останешься здесь навечно. Ты – больной. Ты – кровать. Лежи и не вякай», – приказал он себе. Тут же ему захотелось сказать Клаве, что «он больше не будет ничего просить, будет лежать, как кровать», но успел прикусить себе язык.
– Рома, Ро-о-ма-а. Пока-пока-а-а, – пропела эльф и больному показалось, что он заметил краешек ее крыльев.
Рома рассматривал потолок, когда во входную дверь позвонили. Был будний день, поэтому звонили нечасто. По коридору в сторону двери пробежала Татьяна Владимировна. Потом были шаги в обратную сторону. Вскоре в палату вошла Вера. Она остановилась в двух шагах от Роминой кровати. Татьяна Владимировна стояла за ней. Рома почти не удивился, увидев свою жену. Он давно ее ждал.
– Только одну минуту, – сказала врачиха.
– Привет, – сказала Вера. Она была серьезной.
– Привет, – заулыбался Рома, – а я видишь.
Рома стал показывать на провода, торчащие из него.
– Как самочувствие? – спросила Вера
– Хорошо. Завтра должны выписать. У меня тут телефона нет. Позвонить не могу. Ты с Лизой сходила на елку?
– Сходили?
– Ладно. Всё, – неожиданно сказала врачиха. Минута явно не прошла.
– Почту мою посмотри. Напиши, что я в больнице, что скоро выпишут, – протараторил Рома, пытаясь вспомнить, что еще сказать.
– Я уже всем ответила, – сказала Вера, собираясь уходить.
– Молодец.
– Мне надо идти.
– Пока.
Вера повернулась и ушла.
– Счастлив теперь? – с улыбкой спросила Клава. Она во время свидания стояла у железного шкафчика.
Рома кивнул.
Когда был уже глубокий вечер и хотелось спать, с Ромой случилась авария. Дело было так. В капельнице кончился раствор. Клава куда-то вышла и Рома решил ей помочь. Он скрутил гайку с катетера на шее, чтобы отстегнуть провод. Но гайка оказалась не той и Рома быстро прикрутил ее назад. «Хватит дергаться» – зло сказал он себе и тут же почувствовал что-то липкое на ладони. Рома посмотрел и увидел кровь. Рома заерзал на кровати и обнаружил, что лежит в лужи крови. Похоже, она вылилась из артерии, пока он крутил гайки. «Блин! Ты что делаешь! Тебя же не выпустят!» – испугался Рома. «Все же было хорошо. Зачем ты это сделал? Что тебе не лежалось?» Рома стал паниковать, хотя понимал, что паниковать нельзя ни в коем случае. Рома стал заталкивать простынь под себя, но крови было слишком много.
В палату забежал Арапчонок. Так Рома прозвал про себя маленького кудрявого врача восточной внешности, который уже второй день бегал по реанимации. Он был молодой, похож на интерна. Арапчонок уже несколько раз заходил в палату и спрашивал у всех, как дела. Заметив вопросительный взгляд Ромы, он подошел к нему.
– Я тут чуть разлил случайно это, – стал бормотать Рома, показывая на кровь. Арапчонок, увидев кровь, нахмурился.
– Так. Лежи и ничего не трогай.
– Может убрать как-то, что б никто не увидел.
– Так. Слушай меня. Лежи и ничего не трогай, а то останешься тут навсегда, – решительно сказал он и ушел.
Рома понимал, что надо просто лежать, но это было сложно сделать. Он несколько раз хотел окликнуть медсестёр или врачей, проходящих по коридору, еле сдерживался.
Потом пришла Клава и стала перестилать больных. Подойдя к Роме и увидев кровь, она ничуть не удивилась, просто побросала старую постель в мешок, помыла теплой тряпкой тело Ромы и перестелила постель. Рома чувствовал себя спасенным.
– Спасибо большое, – сказал он Клаве. Клава улыбнулась в ответ. Рома хотелось долго и много благодарить спасительницу, но он твердо решил больше 2-х слов за один раз не говорить.
Потом был долгий вечер. Персонал отмечал Новый Год. Пару раз в палату заходил пьяный Дед Мороз. Бомж называл его «братом» и просил выручить. Дед Мороз обещал помочь, но так и не вернулся. Кинул, короче. Потом Рома уснул.
15. Реабилитация лузера
Когда Рома проснулся была ночь. Свет был выключен, только в коридоре горел неярко. В палату вошел Алексей.
– Как ты? – спросил он Рому, увидев, что тот не спит.
– Нормально, – ответил Рома.
Алексей с пониманием кивнул. Он что-то взял со шкафчика и вышел в коридор. Алексей ушел в соседнюю комнату. Судя по голосам там была медсестра и, они были вдвоем. Они долго разговаривали и, похоже, выпивали, отмечали Новый год. Рома не слышал их беседы, только время от времени до него долетали обрывки фраз. Но потом разговор пошел на повышенных тонах. Медсестра стала смеяться над Алексеем. «Да ты, лузер! Чего ты достиг? Посмотри на Серегу, это я понимаю, а ты?» Короче, обыкновенный бабский треп. Видимо у них были близкие отношения. Вспоминая доносившееся до него обрывки разговора, Рома решил, что Алексей предлагал барышне руку и сердце и получил отказ. «А может быть руку или сердце на выбор. Ха-ха. Или начать с Нового года жить вместе. Или просто переспать однажды. Или перепихнутся по-быстрому, пока нет никого. В любом случае, облом».
Тут в соседней комнате раздался грохот. Похоже, Алексей вышел из себя. Учитывая его габариты, это могло быть разрушительно. Медсестра тоже вошла во вкус. «Ну, давай, герой, ударь меня. Что еще ты можешь?». Алексей выскочил в коридор и через мгновение появился в палате. На его глазах блестели слезы. Руки были сжаты в кулаки. Он был в невменяемом состоянии. Рома напрягся.
– Эй ты. Мне плохо, – крикнул из угла бомж. Алексей резко развернулся в его сторону. «Сейчас забьет его до смерти. С такими кулаками и силу применять не надо», – подумал Рома. Алексей сдержался и вернулся к шкафчику.
– Сейчас. Сейчас ты узнаешь меня, – бормотал Алексей. Звучало зловеще. Медбрат вытащил откуда-то большую банку с жидкостью, и набрал большой шприц. Потом ловко перетянул себе руку жгутом и сделал инъекцию.
– У меня 15 минут. Успею, – пробормотал он, бросая жгут в сторону.
«Офигеть, он себя убил? Черт!» – испугался Рома.
– Эй, ты, козел. Сделай что-нибудь. Мне плохо, – продолжал кричать бомж. Алексей развернулся. Слезы у него лились из глаз. Взгляд был бешеным.
– Сейчас сделаю, – буркнул он, достал шприц, набрал в него раствор из той же банки, взял жгут и быстро пошел к бомжу.