Внутренняя отделка была выполнена не хуже, чем в приемном зале графа Малаги. Подвал тоже переделали полностью. Пол, стены и потолок армировали прутьями из толедской стали (довольно устойчивой к коррозии), забутовали крупным щебнем и залили крепким цементным раствором. Работу эту делали долго и демонстративно, чем привлекли немалое количество любопытствующих дворян, торговцев и прочих мещан. Именно их рассказы о толщине стен, а впоследствии и слухи о количестве доставленного золота способствовали процветанию всех моих предприятий.
Банкира Давида Пуйоля, бухгалтера и двух кассиров, а также страхового агента и страхового инспектора Карлоса Басору рекомендовал управляющий компанией Паша Гихон. А семерых отставных солдат из гарнизона алькальда привел инспектор Басора. Басора сказал, что охрана банка и поддержка реноме страхового агентства, даже при необходимости физического воздействия, работа для них привычная.
С Давидом и Карлосом вел длительные и частые беседы. При этом вспоминал о своих отношениях с банками и страховыми компаниями и многие моменты доносил до их сведения. Мое знание банковского и страхового дела неглубоко для человека XXI века, но колоссально для века нынешнего, и поэтому оказалось для них настоящим откровением. И если наш будущий бизнес пойдет таким образом, о каком сейчас свидетельствуют их широко открытые глаза, придется нам выкупать в разных городах Европы как минимум по зданию в год, при этом нанимать не семь человек охраны, а целую армию.
Проблем с получением денег тоже не было никаких. Прибыл в банк, предъявил сертификаты князя Вишневецкого и метрическую выписку на князя Каширского Михаила, сына Иоакима, составленную на латыни, двумя экземплярами которой обзавелся еще дома. Деньги в сумме четыреста пятьдесят шесть тысяч золотом были выданы, сосчитаны и погружены на принадлежащий страховой компании корабль. Отчалили мы немедленно и в Малагу прибыли без происшествий.
Текучка затянула настолько, что счет дням потерял. Правда, изредка ездил в гости к Изабель, а еще на адрес компании частенько приходили письма из Мадрида, от наших девчонок. Любушка и Танюшка писали о своих радостях и огорчениях. Многим девочкам уже хотелось сбежать, но я им отвечал, что мы их любим и ждем с победой через год и три месяца. А сейчас этих писем собрался целый мешок.
Казалось бы, только что ребята вернулись с грузами из Толедо, а на внутреннем рейде порта бросил якорь «Алекто». С удивлением понял, что три месяца уже прошло. Тогда-то я и узнал множество новостей, а среди них – новость о том драматическом, но победном бое, произошедшем на острове Ла Пальма в начале этого лета.
Грузились три дня. Забили не только трюмы, но и свободные места на палубе. Различных товаров натащили столько, что утонула даже ватерлиния. Команда работала споро, несмотря на то, что все тридцать три члена экипажа, если не учитывать меня, Кривошапко и Васюню, были новичками. Но ничего, серьезных штормов не предвиделось, поэтому в том, что благополучно дойдем до пункта назначения, даже не сомневался. Тем более что из вновь изготовленного оружия Иван выделил на мой корабль двадцать две винтовки, а револьверов – тридцать три, то есть снабдил каждого матроса. А холодное оружие у каждого воина имелось свое собственное.
На второй день после прибытия распрощался с обитателями замка, с падре и сельскими старостами, забрал Луизу с ребенком, ее отца и младшего брата и убыл в Малагу, где поселился в собственной каюте. Уж очень хорошо старый вдовец Педро набил руку на изготовлении винтовочных прикладов и револьверных щечек. Когда ему намекнул, что могу организовать свободную и безбедную жизнь, он ни минуты не сомневался, оставил хозяйство старшему сыну и последовал за мной.
На палубе меня уже ожидал и Энцо Раванелли с двумя помощниками. Это младший сын венецианца-краснодеревщика, который два года назад обустраивал замок в феоде Сильва. Кстати, спальный гарнитур и кабинет изготовил именно Энцо. В мастерской отца из-за старших братьев ему стало слишком тесно, и он решил уйти на собственные хлеба. Мой заказ подвернулся как нельзя более кстати.
На следующий день подошли девятнадцать корабельных плотников. Собственно говоря, это были завербованные мной младшие сыновья мастеров, которые получили аванс по пять золотых дукатов и просто светились от счастья, получив возможность пристроить к делу своих отпрысков. Пробиться на верфях Малаги им было невозможно.
В отношении собственных корабелов больших иллюзий не питал, с полгода только древесину придется готовить. Но все равно, каждый из четырех должен будет заложить по два флейта. Сомневался, что к выпуску капитанов они успеют построить хоть один каркас, поэтому в Малаге разместил заказы на семь кораблей, а в Барселоне – на девять, и все по типу моего флейта. Ну а остальное придется покупать, благое дело, в средствах не стеснен.
Вечерами, пока шла подготовка к отправлению, ребята, расположившись у выносного столика на квартердеке, рассказывали мне о жизни на острове и обо всех других новостях. Оказывается, когда прибыли батюшки, у нас начались массовые венчания. Так что ни одной взрослой свободной девчонки не осталось, все вышли замуж. Правда, Иван и Рита пока не обвенчались, только объявили помолвку. Иван сказал, что если его посаженым отцом согласился стать доктор, то посаженым отцом его невесте никто, кроме меня, быть не может.
К сожалению, наметился серьезный демографический перекос, три сотни воинов на неопределенное время остались без потенциальных невест. И хоть Иван их предупредил, грозя самыми страшными карами, чтобы не терроризировали мужиков и не шастали к их бабам, но все равно с этим придется что-то делать. В самое ближайшее время.
– Все четыре шебеки отремонтированы полностью, – Петро рассказывал о судьбе трофеев, добытых островитянами в бою с берберийскими пиратами. – Три месяца мы на них тренировались и выходили в море. Далеко не уходили, так как слишком штормило, но весла для плавания при таком волнении – это очень умное дело. Главное, причаливать удобно.
– К твоему сведению, Петро, на западном побережье Африки постоянно штормит. Потому-то и прижились здесь парусно-гребные суда. Но молодцы ребята, захватить с берега целых четыре шебеки – это подвиг. Всех повышу в звании до сержанта, а Стоянову дам лейтенанта.
– Да, сир, Стоян воин серьезный, у нас его уважают. Так они пятое суденышко тоже вытянули, правда, сейчас от него ничего не осталось, все растащили на ремонт других шебек, но ни одна пушка не утонула, – уточнил он.
– А каронады льют или нет?
– Да, сир! Все задачи, поставленные в Хаджибее, выполняются. Считайте, с «Ирины» мортирку и те шесть дрянных пушечек убрали; двадцать четыре с трех выкупленных шхун, восемьдесят с шебек и шестнадцать пушек с флейта сняли и все переплавили. После литья получилось сто девяносто девять каронад. Так что у нас пятьдесят три ствола в запасе, но укомплектовать смогут только штук двадцать, господин полковник говорит, что твердого дерева на лафеты не хватит.
– Ничего страшного, мы сейчас грузим африканскую древесину на мебель для дворца, скажу, чтобы загрузили немного больше. А те орудия с двадцатипушечного флейта отложили?
– Не отложили! Уже установили! По пять на два укрепления в порту и по четыре на два укрепления у цитадели. И по одному на бак каждого флейта. Даже запальные замки везде поставили. Провели испытания, так эти орудия лупят новыми снарядами точно так же, как и наши, на полторы мили. Тем более что калибр одинаков. Теперь безнаказанно войти в бухту ни одна эскадра не сможет, а с нашим оружием – и со стороны пляжей никто никогда не прорвется.
– Отлично. Но мне удивительно, что артиллерийские бастионы уже готовы.
– Сир! Весь световой день никому нет ни минуты покоя, ни лыцарям с женами, ни казакам с казачками, ни мужикам с бабами. Рассказать вам о нашем распорядке дня? – Дождавшись моего утвердительного кивка, Петро продолжил: – Подъем с рассветом, в шесть утра, абсолютно для всех, кроме непраздных казачек и баб. Пока воины бегают и занимаются комплексом физподготовки, все остальные обязаны взять в каменоломне по три камня и перенести в заранее намеченное архитектором место. Мужики тащат большие, килограмм по пятнадцать – двадцать, а женщины – маленькие, килограмм по восемь – десять. На три захода уходит ровно один час. Затем и нам, воинам, приходит очередь таскать камни. Тоже по три захода, но мы управляемся за полчаса. Точно такой же моцион, как вы, сир, говорите, получаем и вечером. Так вот мы подсчитывали, три с половиной тысячи работоспособных людей, особо не напрягаясь, в среднем за день приносят туда, куда укажет архитектор, до трехсот тонн камней, по-другому это сто сорок кубометров. А за три месяца мы уложили не меньше двенадцати с половиной тысяч кубов. Так что, сир, уже не только все четыре бастиона полностью построены, но и причал и волнорез. Даже цементным раствором залиты. Теперь в бухту может войти не полтора десятка кораблей, а все три. Портовую площадь выложили камнем давно, а сейчас заканчивают мостить дорогу к цитадели.
– Ну это два часа светового дня. А все остальное время что делали?
– Сразу после завтрака химики, механики, кузнецы, литейщики и дежурная смена крестьян, которые работали на мехах, шли в пещеры, там они построили лабораторию, мастерские и печи, а для всех остальных проходило боевое слаживание. Команды осваивали новые корабли; когда не очень сильно штормило, выходили в море, правда, недалеко. Капитан Полищук занимался с сухопутными подразделениями, то есть с морским десантом, совместно с матросами отрабатывал абордажи. Потом в дальней маленькой бухте сделали так, как вы говорили: вылили на поверхность воды земляное масло, подожгли, затем прыгали в огонь и плыли под водой к чистому от пламени месту. Через это испытание абсолютно все казаки прошли по четыре раза. Да! Страшно было, особенно сначала. Еще стреляли. Лыцари – совсем мало, а новички делали по восемнадцать выстрелов из револьвера и по четырнадцать выстрелов из винтовки. У госпожи Риты с порохом напряженка.
– О! Вот как вы ее стали называть! Раньше была Ритка, а сейчас уже госпожа.
– Ага! Господин полковник за «Ритку» уже одному умнику по кумполу треснул.
– Понятно. – Отучить Ивана от укоренившегося в его мозгах отношения к воспитанию вообще и ставших привычными мер воздействия за кривое, по его мнению, слово, было невозможно. Впрочем, любые его начинания и действия мною поддерживались безоговорочно. – Вообще-то Рита действительно достойна самого высокого уважения. Но ладно, рассказывай дальше.
– А что дальше? Вон сержант Васюня все три месяца пушкарей гонял.
– И как твои, Степан, успехи? – повернулся к Васюне. – Будут у нас хорошие бомбардиры или как?
– Почему будут? Уже есть. Даже в этой нашей новой команде пятеро казаков, то бишь матросов, показывают очень неплохие результаты. Правда, двадцать стофунтовых бочек черного пороха сожгли и две тонны железа в море выплюнули, но косоруких и косоглазых отбраковали, сорок девять перспективных пушкарей определили. Мы их по трое-четверо распределили на каждый корабль. И четверых на бастионы порта и цитадели поставили, по одному на каждый. Надо бы их всех поощрить, я обещал.
– Обещания надо выполнять, подай список, поощрим. Вижу, засиделся ты в командирах отделения, Степа. – При этом заметил, как Петро еле заметно утвердительно кивнул. – Однако об этом потом. Давай, Петро, рассказывай об учебе. Вижу, оба говорите на славянском языке почти правильно.
– Еще бы, стараемся соответствовать. А учатся все по той методике, по которой вы велели. Даже крестьяне учатся. Когда вы в Хаджибее сказали, что освобождаете их от всех податей на три года, а знающих арифметику и разговаривающих на нашем языке – на пять, заниматься начали прямо на кораблях.
– А батюшки учатся?
– А как же! Они уже и сами все учителями стали, правда, трое – отец Герасим и те двое, которые постарше, отец Михаил и отец Василий, все что-то пишут. Говорят, Евангелие и молитвослов переводят. А еще капитан Полищук отобрал две сотни малолеток, в основном из числа казацких сирот. По правде говоря, среди них только десятка два воинов-казаков, а остальные – малышня обыкновенная. Даже есть несколько совсем маловатых, лет по восемь – десять. Капитан живет с ними под одним навесом, занимается фактически круглосуточно, гоняет с утра до вечера. Дисциплину среди этих бывших малолетних бандитов завели правильную, розгами бьют по заднице за любую провинность. И в огонь малышня прыгала вместе со всеми взрослыми казаками.
– Но кормят пацанов хорошо, – добавил Васюня, – и спать днем дают. А вначале им было нелегко, во время сиесты обедали, мыли свои миски, затем приползали под навес, падали и вырубались. А сейчас ничего, втянулись. Нас-то воинами воспитывали с детских лет, а этих бродяжек кто учил? Но будет, будет из них толк.
Методика, по которой я обучал своих бойцов, а они в свою очередь стали обучать других, называется английской. Как-то прочел о ней еще в той жизни. Респонденты считали ее вполне эффективной для применения не только при необходимости ликвидации массовой неграмотности, особенно среди диких аборигенов, но и при изучении других языков.
Казаки мои были довольно образованны, поэтому система обучения оказалась исключительно действенной. Вначале из общего числа слушателей выделялись лучшие ученики, которые начинали помогать учителю обучать более слабых. Таким образом можно было охватить достаточно большое количество учащихся. Затем в группах этих учеников, которые передавали другим полученные от учителя знания, появлялись более успешные слушатели, которые, в свою очередь, начинали помогать преподавателю.
Большие группы дробились на отделения (не более десяти человек), помощники старших учеников становились так называемыми мониторами, а более знающие – помощниками учителя в этом отделении. Самые опытные и надежные делались старшими помощниками учителя или надзирателями над младшими мониторами, они контролировали правильность проведения урока-штурма и порядок в группах.
Обычно во время урока десяток учеников сидели или стояли полукругом напротив учителя. Таким образом чтение, письмо, арифметика и Закон Божий даже на совершенно незнакомом ранее языке усваиваются очень быстро и неплохо.
После каждого урока успевающих нужно поощрить, а нерадивых заклеймить. По настоящей английской методике нерадивые ученики подвергаются экзекуции, им задирают рубаху, снимают штаны и лупят палками. Но из уважения к женщинам решил этот пункт не применять. А вот главный учитель Антон для своих воспитанников березовой каши не жалел. И правильно. Мне нужно из этих мальчишек вырастить не лежачих инертных телков, а настоящих, стремящихся к цели соколов.
…Вахтенный отбил на рынде шесть склянок[6]. Стало заметно, что наши преследователи добавили парусности и резко увеличили ход, стремясь обойти наш корабль с двух сторон. Минут через тридцать они должны были выйти на дистанцию выстрела из носового орудия.
Мы со старпомом самым тщательным образом обсудили всевозможные нюансы предстоящего морского боя, первого в нашей жизни. И если меня в военно-морской школе действиям в различных ситуациях, в том числе и в похожей, натаскивали неплохо, то в Барселоне ничему подобному вообще не учили. Это я уже намного позже по пути к Хаджибею провел восемнадцать уроков и постоянное боевое слаживание со всеми нашими новоиспеченными мореманами. Попытался донести до их сведения абсолютно все, чему меня учили. Но все равно, главный учитель – это жизнь, а главный экзаменатор – настоящий бой.
– Лейтенант, – повернулся к Кривошапко, – пора!
– Боцман! – закричал он в рупор. – Свистать всех наверх! Боевая тревога! Щиты и абордажные снасти к правому борту! Всем гражданским – в трюм, ма-арш!
По звуку боцманской дудки матросы резво спустились в кубрик, похватали концы с кошками и металлические щиты размером шестьдесят на семьдесят сантиметров и вынырнули из люка обратно на верхнюю палубу. Затем они вынесли щиты за ограждение борта, сверху прицепили к перилам крючками, а снизу подвязали к стойкам. По тому, как слаженно, быстро и без суеты все делалось, стало понятно, что молодыми матросами подобная команда выполнялась по меньшей мере в сто первый раз.
Вообще-то если к щитам как к защите придраться сложно, то абордажных кошек на судне иметь не положено. Изготовление сих девайсов – лично моя инициатива. Точно как и боцманские дудки, которых мы с Иваном отлили полсотни штук. Ну не «свистали» никого наверх в те времена, просто боцман глотку рвал и кулаками работал.
– Слушать меня! – подошел к перилам квартердека, поднял руку вверх и показал большим пальцем за спину. – Вон тем двум голландцам понравился наш корабль. В связи с тем что пиратство повсеместно запрещено, а свидетели никому не нужны, тем более у побережья Европы, живыми нас оставлять не планируют. Это если нас смогут захватить. Но мы – сильнее! У нас самое лучшее в мире оружие! Мы самые лучшие воины! Братья казаки! Вы отлично дрались на суше! Теперь вы стали моряками и будете побеждать в море! Мы победим!
– Победим! Победим!
– За Богородицу! – обнажил и поднял шпагу.
– За Богородицу! – раздались слитные крики с палубы, вверх взметнулись абордажные палаши.
– Командуйте, лейтенант, – повернулся к Петру.
– Внимание, товарищи матросы! Расчетам – занять боевые посты! По местам!
Пушкари побежали к трапу, ведущему на орудийную палубу, откуда очень хорошо было слышно, как Васюня отдает команды открыть портики и зарядить каронады. Две пары пулеметчиков забрались на ют[7] и на бак[8] и приступили к установке станков с прикрепленными под углом рамками, на которых крепили свои щиты. Между ними оставили трехсантиметровую щель, сквозь которую и прицельные приспособления, и саму цель можно было видеть прекрасно.