Фанфулла вздохнул. Взгляд его затуманился.
— Мне достает ума, чтобы понять, почему вы сегодня так мрачны. Эти мысли посетили вас, потому что вы познакомились с ней.
Франческо глубоко вздохнул.
— Кто знает? Те несколько фраз, которыми мы успели обменяться, те короткие минуты, что провели вместе, возможно, нанесли мне куда более глубокую рану, чем та, которую Валентина помогла мне залечить.
Что касается предстоящего союза, то в целом граф Аквильский был прав. Он лишь слегка сгустил краски, утверждая, что главные действующие лица лишены возможности выбора. Такую возможность им предоставили на балу, устроенном Гвидобальдо в честь будущего родственника, через три дня после прибытия последнего в Урбино. Там Джан Мария впервые увидел Валентину. Ослепительная красота девушки приятно поразила герцога, и его. охватило нетерпение поскорее получить законное право обладать ею. Валентине же Джан Мария крайне не понравился. Следует отметить, что замужеству она противилась с самого начала. А уж внешность герцога вызвала у девушки такое отвращение, что она поклялась вернуться в монастырь святой Софьи и постричься в монахини, если у нее не будет иного выбора.
На праздничном обеде Джан Мария сидел рядом с Валентиной и в перерывах между блюдами — а поесть, как мы помним, он любил — одаривал девушку комплиментами, от которых ее передергивало. И чем больше он старался ублажить ее с присущей ему грубоватостью манер, тем сильнее отвращал от себя. Наконец даже этот толстокожий болвап понял, что девушка не испытывает к нему ничего, кроме отвращения, и пожаловался своему радушному хозяину, дяде Валентины. Жалобы его, однако, остались непонятыми.
— Неужели вы принимаете мою племянницу за простую крестьянку? — сурово спросил Гвидобальдо. — С чего бы ей хихикать или улыбаться на каждый ваш комплимент? Ваша светлость, она выходит за вас замуж, а все остальное вряд ли имеет какое-то значение.
— Но я хочу, чтобы она хоть немного полюбила меня, — промямлил Джан Мария.
Гвидобальдо глянул на герцога, подумав при этом, что этот бледнолицый, одутловатый толстяк слишком высокого о себе мнения.
— Не сомневаюсь, что так оно и будет, — уверенно заявил он. — Ухаживайте с пылкостью, но не забывая о такте, и разве кто сможет устоять перед вами? Пусть вас не отпугивает скромность, столь приличествующая девушке.
Напутствие Гвидобальдо вдохновило Джана Марию на новые подвиги. Он уже полагал, что холодность Валентины всего лишь завеса, атрибут ее девичьего наряда, предназначенный для сокрытия сердечных устремлений. Умственные способности Джана Марии оставляли желать лучшего, а поэтому он решил, что чем сильнее избегает его Валентина и чем откровеннее выражает свое отвращение при встрече с ним, тем жарче ее любовь. В конце концов герцог пришел в восторг от сих затейливых девичьих причуд.
Всю неделю в Урбино шли своим чередом соколиные и псовые охоты, спектакли, балы, обеды, банкеты. А затем веселье внезапно прекратилось. Из Баббьяно было получено известие о прибытии посла Чезаре Борджа с письмом для Джана Марии. Об этом ему сообщил Фабрицио да Лоди, присовокупив настоятельную просьбу незамедлительно вернуться для переговоров с представителем герцога Валентипо.
Теперь Джан Мария не мог оставить без внимания опасность, исходящую от Борджа, с каждым месяцем расширявшего свои владения, не мог отмахнуться от рекомендаций ближайших советников. Неожиданный приезд посла герцога Валентино — хотя, возможно, и не такой неожиданный, ибо прибыл он аккурат перед заключением союза Баббьяно и Урбино, чтобы помешать достижению соглашения, — изрядно напугал Джана Марию.
И вот Джан Мария, уединившись в отведенных ему во дворце роскошных апартаментах, обсудил печальное известие с двумя дворянами, сопровождавшими его в поездке в Урбино, Альваро де Альваре и Джизмондо Санти. Оба они убеждали герцога последовать совету да Лоди и вернуться в Баббьяно, предварительно договорившись о дате свадьбы.
— Тогда, ваша светлость, — заметил Санти, — вам будет что сказать представителю Валентино.
Спорить Джан Мария не стал. Он поспешил к Гвидобальдо, сообщил о полученных новостях и предложил незамедлительно определить день бракосочетания. Гвидобальдо внимательно его выслушал. Как и многие в Италии, он боялся Чезаре Борджа, а потому стремился к скорейшему созданию союза его противников.
— Все будет, как вы того желаете, — ответил Джану Марии правитель Урбино. — О свадьбе объявим сегодня, чтобы представитель Борджа понял: это дело решенное. Выслушав послание герцога Валентино, постарайтесь дать ответ поуклончивее. И не позднее чем через десять дней возвращайтесь в Урбино. А мы пока будем готовиться к торжествам. Но сперва ступайте к мои по Валентине и расскажите обо всем ей.
Уверенный в успехе, Джан Мария поспешил в покои племянницы Гвидобальдо. Наткнулся на слоняющегося без дела пажа и послал его к монне Валентине испросить аудиенции.
Когда паж открыл дверь, до Джана Марии донесся сочный мужской голос, выводящий любовную песенку под аккомпанемент лютни.
Пение внезапно прекратилось, смолкла и лютня. Появился паж и, отдернув сине-золотистую портьеру, пригласил Джана Марию войти.
Он оказался в комнате, красноречиво свидетельствующей о богатстве и тонком вкусе семейства Монтефельтро. Фрески на потолке, бесценные гобелены на стенах. Над затянутым в алое аналоем серебряное распятие работы знаменитого Аникино из Феррары. Картина кисти Мантеньи, дорогие камеи, хрупкий фарфор, множество книг, цимбалы, которые с интересом разглядывал светловолосый паж, у окна арфа — ее Гвидобальдо привез племяннице из Венеции.
Там-то и увидел Джан Мария монну Валентину в окружении ее подруг, шута Пеппе и полудюжины дворян, придворных мессера Гвидобальдо. Один из них, тот самый Гонзага, что привез монну Валентину из монастыря святой Софьи, в белом, расшитом золотом камзоле, сидел на низком стуле с лютней в руках, и Джан Мария догадался, что именно его голос слышал он, стоя за дверью.
При появлении герцога все встали, за исключением монны Валентины, но не выказали радости, чем в немалой степени охладили пыл Джана Марии. Он приблизился к ним и, запинаясь чуть ли не на каждом слове, попросил оставить их с монной Валентиной наедине. Скорчив страдальческую гримаску, она отпустила дам и кавалеров. Джану Марии пришлось долго ждать, пока последний из них не скрылся за стеклянными дверьми, ведущими на просторную террасу, где в солнечных лучах сверкали струи мраморного фонтана.
— Моя госпожа, — начал Джан Мария, когда они остались вдвоем, — новости, полученные из Баббьяно, требуют моего немедленного отъезда. — И сделал еще один шаг в ее сторону.
То ли скудоумие, то ли ослепившая его любовь помешали Джану Марии увидеть, как блеснули глаза монны Валентины, а на лице отразилось безмерное облегчение.
— Мой господин, — ровным, сдержанным голосом ответила девушка, — мы будем сожалеть о вашем отъезде.
Вот тут герцог проявил себя полным идиотом! Если б он подольше варился в придворном котле, его уши наверняка бы научились отличать слова, за которыми ровным счетом ничего не крылось. Но для него было так непривычно слышать вежливые фразы, а посему едва Валентина закрыла рот, как он упал на колени и схватил своими грубыми руками ее божественные руки.
— Правда? — Взгляд его лучился любовью. — Вы действительно будете сожалеть?
— Ваша светлость, прошу вас, встаньте. — Холодность в ее голосе сменилась тревогой, ибо робкая попытка освободить руки окончилась неудачей.
Она дернула сильнее, но Джан Мария держал ее мертвой хваткой, полагая, что продолжается все та же игра в скромность.
— Господин мой, умоляю вас! — воскликнула Валентина. — Вспомните, где вы находитесь…
— Я останусь здесь до Судного дня, — ответствовал снедаемый любовью герцог, — если только вы не соблаговолите выслушать меня.
— Я вся внимание, мой господин. — Валентина и не пыталась скрыть отвращение, которое вызывал в ней Джан Мария, но тот ничего не замечал. — Только при этом совсем необязательно держать мои руки и стоять на коленях.
— Необязательно? — воскликнул Джан Мария. — Ну что вы, моя госпожа. Наоборот, всем нам, и принцам, и вассалам, иной раз полезно преклонить колени.
— В молитвах, мой господин, да.
— А разве человек не молится девушке, за которой ухаживает? И может ли он найти лучший храм, чем ноги своей дамы?
— Отпустите меня, — Валентина продолжала вырываться. — Ваша светлость утомляет меня и ведет себя нелепо.
— Нелепо? — Его рот открылся, краска залила щеки, маленькие синие глазки злобно сверкнули. На мгновение он застыл, затем поднялся. Отпустил руки Валентины и тут же заключил ее в объятья. — Валентина, — голос Джана Марии дрожал. — Почему вы столь жестоки ко мне?
— Господин мой, умоляю вас! — воскликнула Валентина. — Вспомните, где вы находитесь…
— Я останусь здесь до Судного дня, — ответствовал снедаемый любовью герцог, — если только вы не соблаговолите выслушать меня.
— Я вся внимание, мой господин. — Валентина и не пыталась скрыть отвращение, которое вызывал в ней Джан Мария, но тот ничего не замечал. — Только при этом совсем необязательно держать мои руки и стоять на коленях.
— Необязательно? — воскликнул Джан Мария. — Ну что вы, моя госпожа. Наоборот, всем нам, и принцам, и вассалам, иной раз полезно преклонить колени.
— В молитвах, мой господин, да.
— А разве человек не молится девушке, за которой ухаживает? И может ли он найти лучший храм, чем ноги своей дамы?
— Отпустите меня, — Валентина продолжала вырываться. — Ваша светлость утомляет меня и ведет себя нелепо.
— Нелепо? — Его рот открылся, краска залила щеки, маленькие синие глазки злобно сверкнули. На мгновение он застыл, затем поднялся. Отпустил руки Валентины и тут же заключил ее в объятья. — Валентина, — голос Джана Марии дрожал. — Почему вы столь жестоки ко мне?
— Ну что вы, — слабо запротестовала она, отстранив свое лицо подальше от этой толстой, мерзкой физиономии. — Мне не хотелось бы, чтобы ваша светлость выглядел глупо, а вы представить себе не…
— А вы, вы представляете себе, сколь страстно я вас люблю? — прервал ее герцог, сжимая в объятьях.
— Мой господин, вы причиняете мне боль!
— А вы думаете, вы не делаете мне больно? — парировал Джан Мария. — Да как можно сравнить синяк на руке с теми ранами, что наносят мне ваши взгляды? Вы…
Валентина вырвалась и молнией бросилась к двери на террасу, куда вышли ее придворные.
— Валентина! — То был рык зверя, а не оклик кавалера. Джан Мария схватил девушку в охапку и силой затащил обратно в комнату.
Терпение Валентины лопнуло. Никогда не доводилось слышать, чтобы с женщиной, занимающей столь высокое положение, как она, обращались подобным образом. Она не намеревалась высказывать свое презрение герцогу, полагая, что отстоит свободу с помощью дяди. Но Джан Мария, видать, принял ее за прислугу и дал волю рукам. А раз он не понимает, что ей следует выказывать должное уважение, и не знает, что люди благородной крови и хорошего воспитания еще должны обладать и утонченной душой, то и она не желает больше выносить его ухаживания. Снова освободившись из рук герцога, Валентина влепила ему звонкую оплеуху, отчего герцог очутился на полу.
— Моя госпожа! — выдохнул он. — За что вы так обижаете меня?
— Разве вы не заслужили этого, подвергнув меня таким страданиям? — фыркнула Валентина, и Джан Мария сжался под ее гневным взглядом.
Она возвышалась над ним, преисполненная праведного гнева, и Джан Мария не так боялся, как любил ее такой, и сгорал от желания жениться и приручить Валентину.
— Что я — переметная сума, чтобы вы смели так обращаться со мной? — бушевала Валентина. — Не забывайте, я — племянница Гвидобальдо, из рода Ровере, и с самой колыбели окружена уважением мужчин. Всех, независимо от их происхождения. К сожалению, сейчас мне приходится говорить, что у вас, рожденного править людьми, манеры конюха. И потому зарубите себе на носу, раз уж вы не поняли этого ранее, что ни один мужчина, кроме того, кому я разрешу это сама, не смеет касаться меня руками, как это только что сделали вы!
Ее глаза сверкали, голос звенел все раздраженней. Джану Марии не оставалось ничего, как просить пощады.
— Пусть я и герцог, но я полюбил вас, — промямлил он. — Герцог тоже человек и, как самый ничтожный из его подданных, должен как-то выражать свою любовь. И при чем тут благородство крови?
Валентина вновь направилась к двери. На этот раз Джан Мария не решился удержать ее силой.
— Моя госпожа, — воскликнул он, — умоляю, выслушайте меня. Через час я буду в седле, на пути в Баббьяно.
— Мессер, это самая лучшая новость, которую я услышала после вашего приезда. — И Валентина скрылась на террасе.
На секунду-другую Джан Мария остолбенел, но потом его охватила злость от испытанного унижения, и он последовал за Валентиной.
Но в дверях наткнулся на горбуна Пеппе, неожиданно появившегося перед ним с насмешливой улыбкой на лице, звякая своими колокольчиками.
— Прочь с дороги, шут! — прорычал герцог.
Но Пеппе не сдвинулся с места.
— Если вы ждете госпожу Валентину, то напрасно.
Джан Мария, проследив взглядом за пальцем шута, увидел, что девушку уже окружили дамы, а поэтому возможность поговорить наедине безвозвратно упущена. Он повернулся к шуту спиной и направился к двери, через которую вошел в покои Валентины. Пожалуй, было бы лучше, если б мессер Пеппе позволил ему спокойно уйти. Но шут, искренне любящий свою госпожу и во многом схожий с верным псом, тонко чувствующим отношение хозяина к окружающим, не смог устоять перед искушением пустить еще одну стрелу в поверженного, добавить соли на открытую душевную рану.
— Вижу, ваша светлость, что на вашем пути к сердцу моей госпожи встретились непреодолимые препятствия, — крикнул шут вслед. — Там, где слепа мудрость, глупость может оказаться очень даже прозорливой.
Герцог остановился. Человек с более развитым чувством собственного достоинства оставил бы реплику шута без внимания. Джан Мария же обернулся и посмотрел на приближающегося к нему горбуна.
— Ты хочешь сказать мне что-то такое, за что потребуешь с меня деньги, — догадался он о намерениях Пеппе.
— Сказать я вам могу многое, а денег мне не надо, господин герцог, — ответствовал тот. — Только умоляю, попросите меня об этом и улыбнитесь, ибо ничто не возрадует меня больше, чем ваша улыбка.
— Говори, — милостиво разрешил герцог, но лицо его осталось суровым.
Пеппе поклонился.
— Ваше высочество, завоевать любовь госпожи совсем просто, если… — тут он многозначительно замолчал.
— Продолжай, — не выдержал герцог. — Если…
— Если обладать благородной внешностью, высоким ростом, стройной фигурой, обходительной речью и светскими манерами, свойственными тому, о ком я веду речь.
— Ты издеваешься надо мной? — осклабился Джан Мария.
— О нет, ваша светлость. Лишь поясняю, что нужно вам для того, чтобы моя госпожа полюбила вас. Если б вам были присущи достоинства того, о ком я говорю, кого она видит во сне, у вас не возникло бы никаких проблем. Но раз Бог сотворил вас таким, какой вы есть, — незавидной наружности, толстым, низкорослым, занудным…
С диким ревом герцог бросился на шута, по ноги у того оказались так же проворны, как и язык. Он ускользнул от Джана Марии, пулей вылетел на террасу и нашел убежище за юбками своей госпожи.
Глава 7. Коварство Гонзаги
Пожалуй, не следовало мессеру Пеппе распускать язык перед Джаном Марией, ибо речь его только раззадорила герцога. Обидевшись, он обычно старался отомстить, а тут еще шут подсказал ему, как это сделать.
Он без обиняков сказал, что сердце Валентины занято другим мужчиной. И влюбленного, но отвергнутого герцога обуяла ревность. Кто-то, неизвестный ему, стоял у него на дороге, ведущей к девушке, и Джан Мария видел один-единственный выход — убрать это препятствие. Но первоначально требовалось установить личность этого человека, и в этом, с мрачной улыбкой подумал Джан Мария, шут мог бы оказать ему немалую услугу.
Поэтому, вернувшись в свои апартаменты, где вовсю шли приготовления к отъезду, герцог вызвал Мартина Армштадта, командира своей гвардии, и отдал ему короткий приказ:
— Возьми четырех человек и останься в Урбино. Выясни, где живет шут Пеппе. Схвати его и доставь в Баббьяно. Соблюдай осторожность, чтобы на нас не пала ни малейшая тень подозрений.
Наемник поклонился и, коверкая слова, ответил, что воля герцога для него закон.
Перед самым отъездом Джан Мария заглянул к Гвидобальдо, пообещал вернуться через несколько дней и обвенчаться с Валентиной. У правителя Урбино создалось впечатление, что молодые люди пришли к взаимному согласию, а это далеко не соответствовало действительности.
И только когда Джан Мария уже покинул Урбино, Гвидобальдо выяснил у самой Валентины подробности визита последнего к племяннице. Она нашла дядю в маленьком кабинете, где тот уединялся, если его мучила подагра или просто хотел отдохнуть от дворцовой суеты. Он лежал на диване с книгой Пиччинино в руке, красивый, одетый с иголочки, тридцати с небольшим лет от роду. По бледному лицу, темным кругам вокруг глаз Валентина поняла, что у дяди очередной приступ и ему сейчас не до пее, но не смогла сдержаться.