Глава 5. Джан Мария
Через неделю после встречи с племянницей Гвидобальдо граф Аквильский, рана которого к тому времени почти зажила, въезжал ранним утром через главные ворота в город Баббьяно. Начальник стражи отдал ему честь и позволил себе заметить, что его светлость очень бледен. Впрочем, гадать о причинах перемены в лице графа не пришлось, ибо на четырех шестах, выставленных над воротами Сан-Бакколо, красовались в окружении вороньей стаи человеческие головы.
Вид этих застывших физиономий, ощерившихся в леденящей душу улыбке и с развевающимися волосами, еще издалека привлек внимание Франческо. Приглядевшись повнимательнее, он понял, что эти головы совсем недавно были на плечах храброго Феррабраччио, Амерпно Америни и еще двух дворян, которых в ту ночь захватили в плен на горной тропе.
Словом, в прошедшую неделю Джан Мария не сидел сложа руки, а допрашивал заговорщиков, после чего пришел к выводу, что с ними все ясно. Тогда он приказал отрубить им головы и выставить на всеобщее обозрение, дабы устрашить тех, у кого в головах могли зародиться подобные мысли.
На какое-то мгновение у графа возникло желание незамедлительно повернуть назад. Но врожденное бесстрашие не позволило ему натянуть поводья лошади, и он продолжил свой путь, отогнав прочь дурные предчувствия. Что известно Джану Марии о его участии в том совещании в пастушьей хижине? Знает ли герцог о том, что ему, графу Аквильскому, предложили сменить кузена на троне Баббьяно?..
Страхи на самом деле оказались напрасными. Джан Мария принял графа с распростертыми объятьями — он всегда прислушивался к мнению Франческо, сейчас же как никогда нуждался в его помощи.
Франческо застал кузена за столом, накрытым в дворцовой библиотеке среди несметных сокровищ искусства и науки. Джану нравился этот зал, но использовал он его отнюдь не по назначению, а для своих низменных утех — герцог питал отвращение к грамоте и мог потягаться в невежественности с обычным деревенским пахарем.
Джан Мария уютно устроился в большом кресле, обитом алой кожей, перед ним же на столе искрились драгоценные хрустальные чаши и кувшины с вином, сверкали золотые и серебряные блюда, полные всевозможных яств. И пахло в библиотеке не лежалой пылью толстых фолиантов, а свежими пряными ароматами.
Несмотря на молодость, Джан Мария уже изрядно располнел и, будучи коротышкой, обещал в скором времени превратиться в настоящего толстяка. На круглом, бледном и обрюзгшем лице блестели синие, слегка выпученные глаза, губы говорили о чувственности натуры и о жестокости сердца. Лиловый камзол герцога с разрезами на рукавах, что соответствовало испанской моде, был оторочен мехом рыси, на груди, облаченной в рубашку дорогого римского сукна, висела цепь с ладанкой, в которой хранился кусочек креста Господня — Джан Мария был ревностным христианином.
Для Франческо немедленно поставили второй прибор, однако от еды граф отказался, сказав, что недавно поел. Герцог уговорил его выпить мальвазии. Когда слуга наполнил из золотого кувшина чашу, Джан Мария приказал всем оставить их одних.
Им не пришлось говорить о всякой ерунде, ибо Франческо довольно быстро коснулся интересующей его темы.
— Ходят странные слухи о заговоре в твоем герцогстве, а на стене над Сан-Бакколо я увидел сегодня утром четыре голоеы людей, которых я когда-то знал и уважал.
— Они обесчестили себя, а посему их головы стали пищей для ворон. Полно, Франческо! — По телу герцога прокатилась волна дрожи, и он перекрестился. — Не пристало говорить за столом о покойниках.
— Тогда давай поговорим об их преступлении. — Граф Аквильский избрал окольный путь. — Итак, что они натворили?
— Что? — переспросил Джан Мария. — К сожалению, мне известно далеко не все. Твое любопытство мог бы удовлетворить Мазаччо. Он знал о заговоре с самого начала, но не стал посвящать меня в подробности, даже не назвал имена заговорщиков, давая измене вызреть. Потом он вознамерился их арестовать. Причем не ожидая встретить серьезного сопротивления. Мне он всего лишь сказал, что предателей шестеро и они намерены встретиться с седьмым. Оставшиеся в живых после ночной стычки подтвердили, что нападавших было то ли шестеро, то ли семеро, но они изрядно потрепали швейцарцев. Девятерых убили, с полдюжины изувечили. Швейцарцы уложили всего двоих, а еще двоих взяли в плен. Отсюда и четыре головы над воротами Сан-Бакколо.
— А Мазаччо? — полюбопытствовал Франческо, — Неужели он не назвал тебе имена тех, кому удалось бежать?
Герцог ленивым движением взял с блюда оливку.
— В том-то и беда. Стервец мертв. Его убили в ту самую ночь. Пусть он сгниет в аду за его ослиное упрямство, ибо тайну заговора, а также имена предателей он унес с собой в могилу. Впрочем, что это я так? Конечно, своим молчанием он мне навредил, но по натуре я человек добрый, а посему помолюсь за него Богу. Упокой, Всевышний, грешную душу Мазаччо.
Граф опустился на стул, надеясь, что испытанное им облегчение не отразилось на его внешности.
— Но все-таки что-то Мазаччо успел сказать?
— Почти ничего. Оп никогда не раскрывал своих карт. Черт бы его побрал. Он заявлял мне в глаза, что я не из тех, кто способен хранить тайну. Представляешь себе такую наглость? С принцами, право, так говорить не следует. Он сообщил лишь о существовании заговора, цель которого — свергнуть меня с трона, пообещал захватить и заговорщиков, и человека, которого они уговаривали занять мое место. Подумай только, Франческо, сколь чудовищные планы роятся в головах моих подданных! Они хотят свергнуть меня, едва ли не самого доброго правителя во всей Италии! Святой Боже! Стоит ли удивляться, что я вышел из себя и приказал отрубить им головы и водрузить их над воротами.
— Но если я тебя правильно понял, двоих заговорщиков взяли живыми?
Герцог кивнул — его рот был полон едой.
— И что выяснилось на суде?
— На каком еще суде? — Джан Мария запил еду вином. — Никакого суда не было. Говорю тебе, их неблагодарность до такой степени разъярила меня, что я даже забыл о существовании пыток. Как только их привели ко мне, я велел отрубить им головы.
— И ты отправил этих людей на смерть? — Франческо встал, не сводя глаз с кузена. В его взгляде было удивление и гнев. — Ты хочешь сказать, что без суда отдал в руки палачу столь знатных дворян? Джан Мария, ты, должно быть, сошел с ума, коль смог так легко взять и пролить благородную кровь!
Герцог съежился в кресле, но его уже душила ярость.
— Ты понимаешь, с кем ты говоришь?
— С тираном, считающим себя самым мягкосердечным правителем Италии, которому недостает мудрости осознать, что он своими руками раскачивает свой трон. Ты не подумал о том, что можешь спровоцировать восстание? Ведь ты совершил убийство! Да, герцоги в Италии частенько прибегают к этому средству, но ты сделал это уж слишком откровенно!
— Я не боюсь бунта, — уверенно ответил Джан Мария. — Командование охраной я передал Мартину Армштадту, он нанял отряд из пятисот швейцарских ландскнехтов, ранее служивших в Перудже Бальони.
— И на этом зиждется твоя безопасность? — Франческо пренебрежительно улыбнулся. — Доверить охрану трона иностранным наемникам, которыми тоже командует иностранец!
— Меня охраняют не столько они, сколько милосердие Божье, — последовал благочестивый ответ.
— Ха! — Франческо терпеть не мог лицемерия. — Завоюй доверие своих подданных. Постарайся, чтобы они стали твоей защитой.
— Ш-ш-ш! — прошептал герцог. — Не богохульствуй. Да разве не этому я посвятил всю свою жизнь? Я живу ради моих подданных. Но, клянусь душой, они требуют от меня слишком многого, когда просят умереть за них. И если я воздам по заслугам тем, кто покушался на мою жизнь, как воздал предателям, о которых ты говоришь, кто меня осудит? Уверяю тебя, Франческо, попади мне в руки двое сбежавших, и я поступлю с ними точно так же. Клянусь Богом, так оно и будет! Что же касается человека, которого они прочили на мой трон… — Жестокая улыбка, искривившая губы герцога, была красноречивее его слов. — Интересно, кто бы это мог быть? Я поклялся, что, если небеса помогут мне его разыскать, я целый год буду каждую субботу ставить свечу в Санта-Фацко и поститься перед всеми праздниками. Кто… кто он, Франческино?
— Откуда мне знать? — Граф постарался уйти от прямого ответа.
— Тебе известно многое, дорогой мой Чекко. У тебя прозорливый ум, тем более в делах политики. Скажи, они могли обратиться к герцогу Валентино?
Франческо покачал головой.
— Если Чезаре Борджа пожелает захватить твое герцогство, он обойдется без заговора. Придет со своей армией, а ты почтешь за благо отдать ему корону.
Франческо покачал головой.
— Если Чезаре Борджа пожелает захватить твое герцогство, он обойдется без заговора. Придет со своей армией, а ты почтешь за благо отдать ему корону.
— Боже и все святые, защитите меня! — воскликнул Джан Мария. — Ты говоришь так, будто его армия уже идет на Баббьяно.
— Вот об этом и давай поговорим. Поверь мне, такое очень даже возможно. Прислушайся к моим словам, Джан Мария! Я приехал из Аквилы не для того, чтобы позавтракать с тобой. Эту неделю у меня гостили Фабрицио да Лоди и Фанфулла дельи Арчипретти.
— У тебя? — И без того маленькие глазки герцога превратились в щелочки. — У тебя? — Он пожал плечами и развел руками. — Фу! Вот, оказывается, как может ошибиться такой неискушенный человек, как я. Видишь ли, Фрапческо, узнав об их отсутствии после злополучной ночи, я было решил, что они тоже участвовали в заговоре.
Джан Мария потянулся к сотам с медом.
— Во всем герцогстве не найти более верных тебе сердец, — последовал ответ. — Их привел ко мне страх за судьбу Баббьяно.
— Ага! — На бледном лице Джана Марии появился интерес.
И тут граф Аквильский пересказал герцогу Баббьяно все то, что говорил ему в пастушьей хижине Фабрицио да Лоди. Об угрозе, исходящей от Борджа, о полной неготовности к сопротивлению, о пренебрежительном отношении Джана Марии к дельным советам. Отсюда, подвел он итог, и брожение в умах его подданных, и жгучее желание исправить положение. Когда он закончил, герцог, забыв о еде, долго смотрел в тарелку.
— Не правда ли, Франческо, это так просто, заявить человеку: «Это не так. И это не так». Но кто, скажи на милость, поможет мне все наладить?
— Если ты согласен, то это мог бы сделать я.
— Ты? — воскликнул Джан Мария. На его обрюзгшем лице отразилось негодование. — И как же, дорогой кузен, ты намерен все наладить?
В тоне герцога слышалась насмешка.
— Я бы поручил сбор налогов мессеру Деспальо, ограничил бы расходы на содержание дворца, а вырученные деньги направил на создание собственной армии. Я обладаю некоторым опытом военачальника, это могут подтвердить многие из правителей. Я возглавлю твою армию, заключу договоры с сопредельными государствами, и они, поняв, что мы вооружаемся, увидят в пас силу, с которой надобно считаться. Человек строит дамбу, пытаясь остановить ревущий поток, а я попытаюсь организовать оборону, способную противостоять армии Борджа. Назначь меня своим гонфалоньером [3], и через месяц я скажу тебе, смогу я спасти твое герцогство или нет.
С каждым словом Франческо подозрительность герцога возрастала, а когда он закончил, лицо Джана Марии перекосила злобная гримаса.
— Назначить тебя моим гонфалоньером? — пробормотал он. — С каких это пор Баббьяно стал республикой? Или твоя цель — сделать нас республиканцами с тем, чтобы самому утвердиться на самом верху?
— Ты меня превратно истолковал… — начал было Франческо, но кузен не дал ему договорить.
— Превратно? Нет, нет, мессер Франческино. Я все понял. — Неожиданно он поднялся. — До меня доходили слухи о растущей симпатии моих подданных к графу Аквильскому, но я позволил себе не придавать им особого значения. Этот негодяй Мазаччо перед самой смертью талдычил мне о том же, но в ответ я огрел его хлыстом по физиономии. Тогда я полагал, что поступаю правильно. Но позапрошлой ночью мне приснился сон… Ну да Бог с ним. Такое может случиться в любом государстве. Если появляется человек, которого подданные предпочитает тому, кто занимает трон, к тому же еще благородных кровей и знатного происхождения, как ты, он становится реальной угрозой правителю. — Герцог злобно ухмыльнулся. — Мне нет нужды напоминать тебе, как поступают Борджа с подобными личностями. Да и Сфорца в таких случаях принимают необходимые меры предосторожности. Дураков в нашем роду пока не было, и я не желаю быть первым из них, а поэтому не собираюсь вручать всю принадлежащую мне власть в другие руки. Как видишь, дорогой кузен, цель твоя мне предельно ясна. У меня острое зрение, Франческино, очень острое!
Джан Мария засмеялся, довольный собой.
Франческо сидел с непроницаемым лицом. Да, он мог бы сказать герцогу, что будь на то его желание, и он немедленно получит трон Баббьяно. Но предпочел избрать другой путь, все-таки надеясь уговорить представителя рода, в котором еще не было дураков.
— Как же плохо ты знаешь меня, Джан Мария, если думаешь, будто я охочусь за твоим троном. — В голосе графа слышалась горечь. — Уверяю тебя, собственную свободу я ценю куда выше герцогских привилегий. И советую прислушаться к моим аргументам. В противном случае наступит день, когда ты останешься и без тропа, и без герцогства, его заграбастает Борджа. Тогда будет поздно вспоминать о моем предложении спасти тебя, которое ты сейчас готов отвергнуть, как привык отвергать другие предложения своих умудренных жизнью советников.
Джан Мария пожал пухлыми плечами.
— Если под другими предложениями ты подразумеваешь совет жениться на племяннице Гвидобальдо, то могу обрадовать твою душу истинного патриота. Я согласился на этот союз. — Герцог снова рассмеялся. — Теперь, как видишь, мне не страшен сын Александра IV. Объединившись с Урбино и его союзниками, я смогу противостоять Чезаре Борджа. А сам буду мирно спать под боком у моей очаровательной женушки, надежно защищенной армией ее дядюшки. И мне не понадобится назначать моего кузена гонфалоньером Баббьяно.
Граф Аквильский изменился в лице. Джан Мария это заметил, но истолковал по-своему. И дал себе зарок повнимательнее приглядывать за шустрым кузеном, набивающимся ему в гонфалоньеры.
— Я поздравляю тебя с этим мудрым решением, — ответствовал Франческо без малейшей тени улыбки на лице. — Узнай я об этом раньше, я бы не стал докучать тебе своими предложениями о защите государства. Но позволь спросить, Джан Мария, что заставило тебя согласиться на брак, которому ты так упорно противился?
Герцог пожал плечами.
— Они буквально обложили меня, так что в конце концов я сдался. Я еще мог противостоять да Лоди и его соратникам, но когда к ним присоединилась моя мать с ее молитвами, а вернее, проповедями, пришлось признать свое поражение. Что ж, мужчина должен жениться. Тем более что в данном случае мое бракосочетание гарантирует безопасность государства.
Вроде бы графу Аквильскому следовало одобрить решение кузена и порадоваться за герцогство Баббьяно, приобретавшее столь могучих союзников. Но, покинув дворец, Франческо испытывал лишь горькую обиду за судьбу, которая любит преподносить подобные сюрпризы, жалость к девушке, суженой Джана Марии, да все усиливающуюся неприязнь к кузену.
Глава 6. Влюбленный герцог
Из окна дворца Баббьяно граф Аквильский наблюдал за суетой во дворе. Рядом с ним стоял Фанфулла дельи Арчипретти, вызванный графом из Перуджи. Со смертью Мазаччо Фанфулле больше ничего не угрожало.
Прошла неделя после памятного разговора с герцогом, во время которого Джан Мария известил кузена о своих намерениях, и нынче его высочество собирался в Урбино, дабы посвататься к монне Валентине. Вот почему по двору носились пажи и слуги, вышагивали солдаты, ржали лошади. На губах Франческо то появлялась, то исчезала горькая усмешка, его спутник, напротив, не скрывал радости.
— Слава Богу, его светлость наконец-то вспомнил о своем долге, — прокомментировал Фанфулла происходящее внизу.
— Мне часто приходилось сетовать на судьбу, — сказал Франческо, думая о своем, — за то, что ей угодно было, чтоб я родился графом. Но отныне я буду лишь благодарить его, ибо вижу, как худо было бы мне, родись я принцем, призванным править герцогством. Мне бы пришлось жить, как моему бедняге кузену, в пыпной праздности и притворном веселье.
— Но и в такой жизни есть свои преимущества! — воскликнул изумленный Фанфулла.
— Вы видите эту суматоху и, разумеется, догадываетесь, в чем тут дело. Какие уж тут преимущества?
— От вас, мой господин, я подобного не ожидал. Вы видели племянницу Гвидобальдо, так почему же спрашиваете, что выгадает Джан Мария, женившись на ней?
— Выходит, вы ничего не поняли? — На лице графа Аквильского промелькнула печальная улыбка. — И до вас не доходит вся трагичность происходящего? Два государства пришли к выводу, что их союз сулит обоим выгоды, а посему договорились о свадьбе. Это означает, что главные действующие лица, их правильнее назвать жертвами, не имеют права выбора. Джан Мария смирился. Он скажет вам, что это бракосочетание для него не сюрприз, ибо он всегда знал, что рано или поздно женится и подарит подданным наследника престола. Он долго сопротивлялся, но обстоятельства оказались сильнее его, и теперь женитьбу он воспринимает как обычное дело, связанное с управлением государством: коронацию, банкет, бал. И вас, надеюсь, уже не удивляет мой отказ принять трон Баббьяно. Говорю вам, Фанфулла, я на месте кузена не стал бы держаться за корону и пурпурную мантию, из-за которой становишься жалкой марионеткой в руках других людей. Чем терпеть глумление судьбы, уж лучше быть простым крестьянином или вассалом. Я бы обрабатывал землю, жил тихо и скромно, зато во всем бы поступал по велению собственной души и благодарил Бога за дарованную мне свободу, право выбирать друзей, жить где и как хочется, любить, кого пожелаю, и, когда призовет Господь, умереть в полной уверенности, что жизнь прожита не зря. А эта несчастная девушка, Фанфулла! Подумайте о ней. Ей придется вступить в союз без любви с таким грубым, бесчувственным человеком, как Джан Мария. Разве вам не жалко ее?