— Хун Чол. — Он слышал ее голос словно издалека, постепенно погружаясь в сон. Мама осторожно провела рукой по его волосам. Она села и коснулась рукой его лба. — Прости меня. — Мама быстро отдернула руку, чтобы вытереть слезы, но они упали на его лицо.
Когда он проснулся на рассвете, мама подметала полы в офисе. Хун Чол попытался остановить ее, но мама сказала, что ей все равно нечем заняться, и, словно ее могли наказать за безделье, она вымыла полы влажной тряпкой и тщательно вытерла пыль со столов. Мама тяжело дышала, и ее опухшая нога выпирала из голубой пластмассовой сандалии. Пока они дожидались, когда откроется ближайшая закусочная, где готовили суп из ростков фасоли, мама навела в офисе идеальную чистоту.
Тот дом по-прежнему здесь. Глаза Хун Чола расширяются от удивления. Он бродит по узким улочкам и скверам в поисках мамы. Солнце уже высоко стоит в небе, и вот он обнаруживает, что набрел на дом, где снимал комнату тридцать лет назад. Не веря своим глазам, он дотрагивается до ворот. Длинные стальные стержни, напоминающие стрелы с заостренными наконечниками, по-прежнему красуются на верхушке ворот. Женщина, которая любила его когда-то, но в конечном счете бросила, не застав его дома, оставляла для него на воротах пакет с китайскими булочками. Все соседние дома давно заменили на таунхаусы или квартиры-студии.
Он читает объявление на воротах:
«100 000 вон в месяц, гарантийный залог — 10 млн вон.
или 150 000 вон в месяц с залогом 5 млн вон
Стандартная раковина, душевая кабина в ванной комнате.
Недалеко от Намсан, отличное место для занятий спортом.
20 минут до Каннам и 10 минут — до Чонгно.
Минусы: крошечная ванная. Но вам ведь не придется в ней жить. Едва ли вы найдете что-то дешевле в Юнсан.
Я переезжаю, потому что приобрел машину и мне необходимо место для парковки. Пожалуйста, оставьте записку или пришлите e-mail. Я сдаю комнату лично, чтобы сэкономить на агентском вознаграждении».
Прочитав объявление, он осторожно толкает ворота. Ворота распахиваются. Хун Чол заглядывает внутрь. Дом в форме подковы все тот же, что и тридцать лет назад, комнатные двери выходят во внутренний дворик. Дверь в комнату, в которой он когда-то жил, заперта на висячий замок.
— Есть кто-нибудь дома? — кричит он, и на его голос тут же распахиваются две-три двери.
Две молодые женщины с короткими стрижками и два парня лет по семнадцати внимательно смотрят на него. Хун Чол входит во двор.
— Вы не видели эту женщину? — Сначала он показывает фотографию женщинам, а затем быстро протягивает ее мальчишкам, которые уже собираются скрыться за дверью. Из их комнаты выглядывают две девчонки примерно того же возраста. Мальчишки, вообразив, что он заглядывает в их комнату, резко захлопывают дверь. Снаружи здесь все выглядит как и тридцать лет назад, но каждая комната теперь превратилась в крошечную квартирку-студию. Владельцы, должно быть, все перестроили, объединив кухоньку и комнату. Он замечает раковину в углу одной из комнат.
— Нет, — говорят ему женщины и возвращают листовку. У них заспанный вид, наверное, они отдыхали после обеда. Они наблюдают, как он бредет обратно к воротам. Он уже выходит на улицу, как вдруг распахивается дверь комнаты мальчишек и кто-то кричит:
— Подождите! Мне кажется, что эта бабушка несколько дней назад сидела около ворот.
Когда Хун Чол возвращается обратно, другой паренек высовывается из комнаты и заявляет:
— Да нет же, говорю тебе, это не она. Эта женщина еще молодая, а та была совсем старуха. И волосы у нее совсем другие, это была нищенка.
— Но у нее те же глаза. Ты только взгляни на ее глаза, они в точности, как у той женщины… Если мы ее найдем, вы действительно дадите нам пять миллионов вон?
— Я дам вам немного денег, если вы хотя бы расскажете, что видели. — Он просит ребят выйти из комнаты.
Молодые женщины, которые поначалу закрыли дверь в свою комнату, снова выглядывают наружу.
— Это женщина из бара в конце улицы. Ее задержали, потому что, похоже, она совсем помешалась, вышла из дома и потерялась. Хозяин бара приехал и отвез ее домой.
— Это не та женщина. Эту женщину я точно видел. Она поранила ногу, из раны сочился гной. Она отгоняла мух… хотя я не очень внимательно приглядывался, потому что она была очень грязной и от нее ужасно разило.
— И? Вы видели, куда она пошла? — спрашивает мальчика Хун Чол.
— Нет. Она пыталась войти внутрь, и я захлопнул ворота…
Никто больше не видел маму. Мальчишка идет за ним по пятам, повторяя:
— Но я действительно видел ее! — Он заглядывает в окрестные переулки, обгоняя Хун Чола. На прощание Хун Чол дает мальчику купюру в сто тысяч вон. Глаза мальчишки загораются от радости. Хун Чол просит мальчика отвести женщину к себе домой, если она снова появится здесь, и сразу же позвонить ему. Не слишком внимательно слушая, что ему говорят, паренек спрашивает: — И вы дадите мне пять миллионов вон?
Хун Чол кивает. Парень просит дать ему еще листовок. Он говорит, что расклеит их на бензоколонке, где подрабатывает время от времени. Мальчишка добавляет, что если Хун Чол найдет свою маму, то ему надо наградить именно его, потому что это произойдет благодаря его стараниям. Хун Чол обещает, что так и поступит.
Он не сдержал обещание, которое дал себе в ту ночь, когда они с мамой спали на полу в комнате для дежурств и, чтобы защитить его от сквозняков, она поменялась с ним местами, сказав, что привыкла спать у стены. Свое обещание, что в следующий свой приезд в город мама будет спать в теплой комнате.
Хун Чол достает из кармана сигарету. Он точно не помнит, когда это произошло, но в какой-то момент его чувства перестали ему принадлежать. Он плыл по жизни, почти забыв о маме. Что я делал в тот момент, когда мама осталась одна на незнакомой станции метро, не успев войти в вагон вслед за отцом? Хун Чол еще раз бросает взгляд на офис и поворачивает в обратную сторону. Что я делал? Он идет, уныло повесив голову. За день до того, как пропала мама, он отправился выпить с коллегами, и все это закончилось не очень хорошо. Его коллега Ким, который обычно вел себя очень вежливо и уважительно, после нескольких рюмок слегка подколол его, назвав «ловкачом». Хун Чол отвечал за продажу квартир в Сондо и в Инхоне, а Ким контролировал продажи квартир в районе Юнджин. Замечание Кима касалось идеи Хун Чола раздавать концертные билеты как рекламные подарки для людей, пришедших осматривать экспериментальный дом. Вообще-то эта идея принадлежала не ему, а сестре-писательнице. Когда Чи Хон приехала к ним в гости, его жена предложила ей коврик для ванной, который стал рекламным подарком во время последней продажи квартир. И тогда сестра сказала:
— Не понимаю, почему компании считают, что хозяйкам нравятся подобные вещи.
Он не представлял, что выбрать в качестве рекламного подарка на этот раз, и потому спросил:
— Ну и что же, по твоему мнению, может стать памятным подарком?
— Не знаю, но мне кажется, что люди быстро забывают о таких вещах. Не лучше ли подарить авторучку или что-нибудь в этом роде? Подумай об этом. Как ты считаешь, твоя жена обрадуется, если ты подаришь ей на день рождения кухонные принадлежности? Если вы получите в качестве рекламного подарка коврик для ванной, то просто забудете о нем. Но меня приятно удивила бы книга или билет в кино, и я наверняка не забыла бы о таком подарке.
На следующей неделе на собрании кто-то вспомнил о рекламных подарках. Всем понравилось его предложение об интеллектуальном подарке. Как раз по счастливому стечению обстоятельств певец, обожаемый публикой средних лет, выступал в это время с концертами, и Хун Чол приобрел билеты. Босс лично одобрил его инициативу, возможно, ему тоже нравился этот певец. По данным опросов, билеты на концерт повысили рейтинг компании. Благодаря чему квартиры в Сондо почти полностью раскупили, в то время как объем продаж в Юнджине, которыми занимался Ким, составил 60 процентов. Поэтому, когда Ким подколол его, Хун Чол расхохотался в ответ, заметив, что ему просто повезло. Но после еще нескольких рюмок Ким вдруг заявил, что если Хун Чол применил бы свой блестящий ум в других областях, то вполне мог бы стать верховным прокурором. Ким знал, что Хун Чол учился в юридическом колледже и готовился к экзамену на адвоката, поэтому съязвил, что не знает, какие рычаги использовал Хун Чол, чтобы так быстро подняться по службе, ведь он не закончил ни университет Юнсей, ни университет Коро, в отличие от большинства сотрудников компании. В конце концов, Хун Чол молча осушил очередной бокал, предложенный Кимом, и ушел. В то утро, когда жена сказала, что собирается навестить их дочь Чин, вместо того чтобы ехать на Сеульский железнодорожный вокзал, он решил сам встретить родителей. Отец хотел остановиться у младшего сына, который только что переехал на новую квартиру. Хун Чол должен был забрать родителей и отвезти их к брату, но днем неожиданно почувствовал озноб и головную боль. И отец заверил его, что сам найдет дорогу… Вместо того чтобы ехать на вокзал, Хун Чол отправился в сауну недалеко от работы. В тот момент, когда он потел в сауне, которую всегда посещал на следующий день после обильных возлияний в баре, отец сел в вагон метро без мамы.
В детстве Хун Чол решил стать прокурором, чтобы заставить маму вернуться домой. Она ушла, разочаровавшись в отце. Однажды весной, когда все вокруг расцвело буйным цветом, отец привел в дом женщину со светлой кожей, которая благоухала чем-то сладким, как пудра для лица. Когда женщина вошла через парадный вход, мама вышла через заднюю дверь. Эта женщина, пытаясь растопить сердце Хун Чола, каждый день готовила ему в школу яичницу-глазунью. Он пулей вылетал из дому с коробкой для обеда, которую женщина аккуратно оборачивала шарфом, и прятал ее за горшками для специй на заднем дворе, а затем шел в школу. Его сестры и брат тайком следили за ним и забирали еду, приготовленную женщиной. Как-то раз, туманным утром, по дороге в школу Хун Чол собрал своих сестер и брата около ручья рядом с кладбищем. Он вырыл ямку около плакучей ивы и заставил похоронить свои обеды. Брат пытался сбежать со своим свертком, но Хун Чол поймал и отлупил его. Сестры послушно закопали свои свертки. Он думал, что женщина больше не сможет готовить для них обеды, но та поехала в городок и купила новые контейнеры для обедов. И это были не желтоватые алюминиевые контейнеры, а особенные резервуары, которые сохраняли рис теплым. В благоговейном страхе его брат и сестры осторожно потрогали новые контейнеры. Когда женщина вручила им свертки с обедом, дети посмотрели на старшего брата. А Хун Чол запихнул свой сверток в дальний конец веранды и один отправился в школу. Брат и сестры дождались, когда он скроется из вида, а затем отправились в школу, осторожно неся в руках теплые свертки с обедом. Видимо, маме кто-то рассказал, что Хун Чол не берет обед в школу и вообще почти перестал есть, и она пришла к нему в школу. К тому времени прошло около десяти дней с тех пор, как незнакомая женщина поселилась в их доме.
— Мама! — Слезы брызнули из его глаз.
Мама повела его на холм за школой. Она стянула с него брюки, схватила прут и хлестнула его по ногам.
— Почему ты не ешь? Неужели ты думаешь, что я буду счастлива, зная, что ты голодаешь?
Мама хлестала его очень больно. Хун Чол огорчался, что брат и сестры не слушались его, а теперь не мог понять, за что мама лупила его. Его сердце разрывалось от тоски. Он не мог понять, почему она так рассердилась.
— Ты станешь брать обед в школу? Станешь?
— Нет!
— Ты маленький…
Мама принялась хлестать его еще сильнее. Но он не признавался, что ему очень больно, и мама начала уставать. Вместо того чтобы убежать, Хун Чол спокойно стоял на месте и терпеливо сносил побои.
— Даже теперь?
На ногах отпечатались кровавые полосы от ударов.
— Даже теперь! — завопил он.
Наконец, мама отбросила прут.
— Господи, ты ужасный, упрямый ребенок! Хун Чол! — воскликнула она, обнимая его и разражаясь рыданиями. Понемногу она успокоилась и попыталась убедить его. Он должен есть, говорила мама, не важно, кто приготовил еду, ей будет не так грустно, если он станет хорошо питаться. Грусть. Тогда он впервые услышал это слово от мамы. Хун Чол не мог понять, почему мама станет грустить, если он будет плохо есть. Ему казалось, что если мама ушла из дому из-за той женщины, то ей будет неприятно, если он станет есть то, что приготовила мамина соперница, но мама сказала, что все как раз наоборот. Ей будет не так грустно, если он станет хорошо питаться, даже если еду будет готовить та женщина. Хун Чол по-прежнему ничего не понял, но не хотел огорчать маму и ворчливо пробормотал:
— Ладно, я стану есть.
— Хорошо, мой мальчик. — Мамины заплаканные глаза озарила радостная улыбка.
— Тогда пообещай, что вернешься домой! — потребовал он.
Мама немного помолчала.
— Я не хочу возвращаться домой.
— Почему? Ну почему?
— Я больше не желаю видеть твоего отца.
Слезы покатились по его щекам. Мама вела себя так, будто на самом деле никогда не вернется домой. Ему вдруг стало по-настоящему страшно.
— Мама, я буду делать все, что скажешь. Я стану работать в огороде и на рисовых полях, подметать двор и носить воду. Стану молоть рис и разводить огонь. Я буду ловить мышей и сворачивать головы курам для семейных церемоний. Только вернись!
Перед ритуальными церемониями или праздниками мама упрашивала отца или кого-нибудь из мужчин в их доме зарезать для нее курицу. Мама, которая отправлялась в поле после проливного дождя и целый день поднимала упавшие бобовые побеги, которая тащила на себе домой отца, когда тот напивался вдрызг, мама, которая колотила свинью палкой по спине, загоняя ее обратно в хлев, не могла сама зарезать курицу. Когда Хун Чол ловил в ручье рыбу, она не притрагивалась к ней до тех пор, пока рыба не засыпала. Когда каждому ученику наказали принести в школу по мышиному хвосту, чтобы подтвердить, что дети не остаются в стороне и борются с грызунами, мамы других учеников ловили мышей, отрезали им хвосты и заворачивали в бумагу, чтобы их дети могли отнести их в школу. Но его мама даже слышать об этом не могла. Крепкая и здоровая женщина, она тем не менее не могла себя заставить поймать мышь. Если мама шла в сарай, чтобы взять немного риса, и натыкалась на мышь, то с криками убегала прочь. Тетя неодобрительно смотрела на нее и сердито ворчала, когда мама, вся красная, выбегала из сарая. Но хотя он пообещал, что станет резать кур и ловить мышей, мама не согласилась вернуться домой.
— Я стану важным человеком, — пообещал ей Хун Чол.
— И кем ты хочешь стать?
— Прокурором!
У мамы засверкали глаза.
— Если ты хочешь стать прокурором, надо усердно учиться. Гораздо усерднее, чем ты думаешь. Я знаю человека, который мечтал стать прокурором и день и ночь учился, но так никогда не смог исполнить свою мечту и потому сошел с ума.
— Я сделаю это, если ты вернешься домой…
Мама посмотрела в его встревоженные глаза. Она улыбалась.
— Да. Ты можешь это сделать. Ты сказал слово «мама», когда тебе еще не стукнуло и полгода. И хотя никто не учил тебя читать, ты научился читать сразу, как только пошел в школу, и стал лучшим учеником в классе. — Она вздохнула. — И зачем я только ушла из дома, где остался ты, почему я не подумала об этом?
Мама смотрела на его ноги в пятнах крови, а затем вдруг присела на корточки, чтобы он взобрался ей на спину. Он непонимающе смотрел на нее. Мама нетерпеливо обернулась к нему.
— Залезай, — приказала она. — Пойдем домой.
Вот так мама вернулась домой. Она выгнала чужую женщину из кухни и начала готовить еду. А когда отец вместе со своей женщиной переехали в городок, мама дала понять, что вышла на тропу войны, ворвавшись к ним в дом, схватила кастрюлю с рисом, висящую над очагом, и зашвырнула ее в ручей. Когда отец и его женщина, не в силах выносить мамины преследования, вместе уехали из городка, мама позвала Хун Чола и села рядом с ним.
— Как ты сегодня позанимался? — спросила она.
Когда он показал ей тест, за который получил высший балл, мамины мрачные глаза озарились радостью. Она взглянула на листок, где учитель обвел красными кружками все правильные ответы, и крепко обняла его.
— О, мой мальчик!
Мама баловала его, пока отца не было дома. Она разрешала ему кататься на отцовском велосипеде, отдала ему отцовский матрас и одеяло. Насыпала для него рис в большую миску, из которой ел только отец. Первому наливала ему суп. Когда брат и сестры накидывались на еду, она отчитывала их:
— Ваш брат даже ложку не успел взять!
Когда появлялся торговец фруктами, неся резиновое ведерко, наполненное виноградом, она меняла полмиски кунжутных семян, сушившихся во дворе, на несколько кистей винограда, говоря другим детям:
— Это для вашего брата.
И каждый раз мама напоминала ему:
— Ты должен стать прокурором.
Он думал, что должен стать прокурором, чтобы удержать маму дома.
* * *
В ту осень мама сама, без помощи отца, собрала рис, очистила и высушила его. На рассвете она отправлялась в поле и, согнувшись, срезала стебли риса серпом, вышелушивала зерна и раскладывала на земле, чтобы высушить на солнце. Она приходила домой уже затемно. Когда Хун Чол пытался помочь ей, мама говорила, что он должен заниматься, и усаживала его за письменный стол. По воскресеньям, когда выдавались теплые деньки, мама брала с собой его брата и сестер на поле между холмами копать батат, но ему не разрешала вставать из-за стола. Они возвращались в сумерках, толкая тачку, доверху наполненную желтовато-коричневыми клубнями батата. Его брат, которому тоже хотелось остаться дома и позаниматься, но которого мама всегда брала с собой, устало склонялся над колодцем, вычищая грязь из-под ногтей.
— Мама, неужели Хун Чол для тебя важнее всех на свете?
— Да! Важнее всех на свете! — Мама слегка хлопала брата по затылку, даже не задумываясь над его вопросом.
— Значит, мы тебе не нужны? — Щеки брата раскраснелись на свежем воздухе.