Никто не узнает его сестру, чья фотография время от времени появляется в газетах в разделе о культуре, когда выходит в свет ее очередная книга. Судя по всему, гораздо эффективнее привлекать внимание прохожих громкими криками и одновременно совать им в руки листовки, как поступает сестра. Люди не выбрасывают ее листовки, стоит им отойти на несколько шагов. Не так уж и много мест, куда мама могла бы отправиться, и на самом деле, возможно, она могла пойти к кому-нибудь из его братьев. В этом-то как раз и заключается их проблема. Если бы они знали, куда именно могла пойти мама, то сосредоточили бы поиски именно в этом направлении, а так им приходится прочесывать весь город. Когда сестра спросила его, зачем маме понадобилось идти к офису, он не сразу вспомнил, что свою первую работу в этом городе он нашел как раз в офисе Юнсан Ту-дун. Потому что было это тридцать лет назад.
Ветер посвежел, но Хун Чол словно не ощущает холода, капли пота стекают по лицу. Ему слегка за пятьдесят, он — маркетинговый директор в крупной компании, занимающейся строительством жилых домов. Сегодня суббота, выходной день, и, если бы мама не исчезла, он сейчас был бы в экспериментальном доме в Сондо. Сейчас его компания рекламирует квартиры в большом жилом комплексе, который вскоре будет сдан в эксплуатацию. Хун Чол работал круглые сутки, чтобы обеспечить стопроцентный объем продаж. Всю весну он руководил рекламной кампанией, подбирая обычных домохозяек для съемок в рекламе, вместо того чтобы воспользоваться услугами профессиональных моделей. В то время он не возвращался с работы раньше полуночи, так сильно был занят на строительстве экспериментального дома и привлечением на свою сторону журналистов, которых приходилось угощать и всячески задабривать. По воскресеньям он частенько сопровождал генерального директора компании и прочих важных шишек на игру в гольф в Сохо или Хунсун.
— Хун Чол! Мама пропала! — Настойчивый голос его младшего брата в летний полдень расколол надвое привычную жизнь, словно он неосторожно ступил на тонкий лед. Когда брат сказал, что позвонил в полицию, Хун Чол сначала решил, что он излишне драматизирует. И только спустя неделю разместил объявление в газете и принялся обзванивать больницы. Каждый вечер они обходили приюты для бездомных, но все без толку. Мама, оставшаяся одна на станции метро, исчезла, словно призрак. Ее как будто не существовало вообще, и порой ему даже хотелось спросить отца, действительно ли она приехала с ним в Сеул. Прошло десять дней с момента исчезновения, затем две недели, и вот уже минул целый месяц, как их семья в растерянности мечется по городу, словно повредившись рассудком.
Он протягивает листовки сестре:
— Я собираюсь все выяснить.
— Насчет Юнсан?
— Да.
— У тебя есть какие-то предположения?
— Я жил там какое-то время после приезда в Сеул.
Он наказывает сестре не отключать сотовый, потому что позвонит ей, если что-нибудь выяснит. Но это совершенно необязательно говорить, потому что сестра, до которой раньше дозвониться было невозможно, теперь хватает трубку после первых двух гудков. Он направляется к стоянке такси. Мама постоянно беспокоилась о его сестре Чи Хон, которая в свои без пяти минут тридцать лет оставалась закоренелой холостячкой. Порой мама звонила ему рано утром и начинала причитать:
— Хун Чол! Ступай скорее к Чи Хон, она не берет трубку. Она не берет трубку и не звонит мне, я уже целый месяц ничего о ней не знаю.
Когда он пытался успокоить маму, убеждая ее, что сестра наверняка заперлась дома и пишет или же, по своему обыкновению, куда-нибудь уехала, мама продолжала настаивать, чтобы он сходил в квартиру к сестре и все разузнал.
— Она совсем одна, возможно, девочка заболела или упала в ванной и не может подняться…
Слушая самые разные предположения о том, что может произойти с одиноким человеком, он мало-помалу начинал думать, что все это вполне реально. И перед работой или во время обеда заезжал к сестре и обнаруживал у нее под дверью кипу газет, свидетельствующую о том, что сестра куда-то укатила. Он подбирал газеты и засовывал в мусорную корзину. Когда около двери не было газет или молока, он начинал изо всех сил трезвонить в дверь, зная, что она там, и вот, наконец, сестра высовывала из-за двери свою всклокоченную голову и ворчливо спрашивала:
— Ну, что еще?
Однажды, когда он вот так названивал в ее дверь, рядом с ним появился человек, очевидно тоже желавший навестить Чи Хон. Этот мужчина даже робко с ним поздоровался. И прежде чем Хун Чол успел спросить, кто он такой, мужчина сказал:
— Вы с Чи Хон так похожи, что мне даже не надо спрашивать, кто вы.
Мужчина объяснил, что пришел, потому что Чи Хон внезапно перестала отвечать на его звонки. Когда Хун Чол рассказывал маме, что сестра уехала или сидит дома в добром здравии, мама обычно вздыхала и говорила:
— Если с ней что-нибудь случится, мы и не узнаем об этом. — А потом добавляла: — А чем именно она занимается?
Сестра писала романы и в процессе творчества исчезала на пару недель, а иногда на целый месяц. Когда он спрашивал, неужели это ей так необходимо, она в ответ бормотала, что в следующий раз обязательно позвонит маме. Все происходило именно так. И хотя мама продолжала настаивать на своем, пропасть между семьей и его сестрой продолжала расти. После того как он несколько раз проигнорировал мамины просьбы проведать Чи Хон, мама перестала просить его об этом. Лишь однажды она заметила:
— Думаю, ты слишком занят, чтобы слушать меня.
Но поскольку сестра продолжала внезапно исчезать, он посчитал, что кто-то другой должен выполнять мамины требования. Когда мама пропала, сестра призналась ему:
— Возможно, это наказание для меня…
Между Сеульским железнодорожным вокзалом и Женским университетом Сукмун очень оживленное уличное движение. Он смотрит из окна такси на серые здания, нависающие над тротуарами. Внимательно разглядывает людей, которые спешат по своим делам. Возможно, где-нибудь в толпе вдруг появится знакомая мамина фигура.
— Сэр, вам нужен офис Юнсан Ту-дун, правильно? — переспрашивает таксист, поворачивая перед университетом в сторону средней школы Юнсан, но он не расслышал вопроса.
— Сэр?
— Да?
— Вам нужен офис Юнсан Ту-дун, правильно?
— Да.
Тридцать лет назад он ходил по этой улице каждый день, но нынешний вид за окном ни о чем ему не напоминает. Он даже начинает задумываться, правильно ли они едут. Но, на самом деле, было бы неестественно, если бы этот район вообще не изменился за тридцать лет.
— Сегодня суббота, и офис, скорее всего, закрыт.
— Думаю, что так.
Таксист собирается сказать что-то еще, но Хун Чол достает из кармана листовку и протягивает ему:
— Если увидите похожую женщину, пожалуйста, сообщите мне.
Таксист смотрит на фотографию:
— Это ваша мать?
— Да.
— Как ужасно…
Прошлой осенью он не удосужился ничего предпринять, несмотря на то что сестра позвонила и рассказала, что мама ведет себя очень странно. Хун Чол подумал, что в столь преклонном возрасте у мамы наверняка полно хронических болезней. Сестра сокрушенно поведала, что у мамы случаются обмороки из-за сильных головных болей, но, когда он позвонил домой, мама тепло и радостно приветствовала его:
— Хун Чол!
Он спросил:
— Что у тебя там происходит?
Мама в ответ рассмеялась и сказала:
— Хотелось бы мне, чтобы хоть что-нибудь произошло! За нас не беспокойся, что может случиться с двумя стариками, вроде нас с отцом? Лучше берегите себя.
— Приезжайте к нам в Сеул.
Мама пообещала приехать, и на этом дело и закончилось. Сестра, взбешенная его безразличием, ворвалась к нему в офис и швырнула в лицо результаты маминой томограммы. Она рассказала, что, по мнению врача, у мамы случился инсульт, но мама не поняла этого. Когда он спокойно выслушал ее, нисколько не разволновавшись, сестра воскликнула:
— Хун Чол! Ты на самом деле Юн Хун Чол? — и пристально посмотрела ему в глаза.
— Но ведь мама сказала, что все в порядке, к чему тогда весь этот шум?
— И ты веришь ей? Мама всегда так говорит. Это у нее вроде мантры, ты же знаешь. Тебе известно, что она чувствует себя виноватой из-за того, что может стать для тебя обузой?
— Почему она чувствует себя виноватой? Что я такого сделал?
— Мама уже давно говорит об этом, и ты это знаешь. Позволь мне узнать, почему, черт подери, мама чувствует себя виноватой по отношению к тебе?
* * *
Тридцать лет назад, сразу после того, как Хун Чол сдал экзамен пятого уровня по гражданской службе, первое место работы, которое он получил, располагалось в офисе Юнсан Ту-дун. Когда после школы он не поступил ни в один из университетов в Сеуле, мама просто не могла в это поверить. Ведь с первого и до последнего класса он всегда считался лучшим учеником в своем классе. До тех пор пока не провалил экзамены в колледж, Хун Чол всегда получал высшие баллы и с успехом проходил все тесты. В шестом классе он получил высший балл на вступительном экзамене при поступлении в среднюю школу, что позволило ему учиться бесплатно. Целых три года он слыл лучшим учеником и мог не платить за учебу. И в последних классах он также поражал всех блестящими успехами.
— Хотелось бы мне хоть раз заплатить за обучение Хун Чола! — с гордостью восклицала мама. Ей было сложно понять, как лучший ученик в классе мог провалить вступительный экзамен в колледж. Когда они узнали, что Хун Чол не только не оказался в числе лучших учеников, но вообще не сумел сдать экзамен, мама была сильно озадачена.
— Если ты не можешь сдать, то кто тогда может? — задавала она вопрос. Хун Чол ведь собирался столь же усердно учиться и в колледже, чтобы по-прежнему оставаться лучшим учеником. И это был его личный выбор. Но добиться своего не удалось, и ему пришлось выбирать другую дорогу. Хун Чол даже не мог позволить себе решиться на пересдачу в следующем году и вскоре придумал, как поступить: он сдал два экзамена для поступления на государственную гражданскую службу, и весьма успешно, а затем уехал в город, согласившись на первую же работу, которую ему предложили. А несколько месяцев спустя выяснил, что в Сеуле есть вечерний юридический колледж, и решил подать туда документы. Хун Чол узнал, что для поступления в колледж необходим аттестат об окончании средней школы. Но если он отправит письмо с просьбой выслать копию, то потеряет слишком много времени и не успеет представить аттестат к вступительным экзаменам. Поэтому Хун Чол написал письмо отцу и попросил его передать копию аттестата с кем-нибудь, кто поедет в Сеул на междугороднем автобусе. Он также попросил отца позвонить ему на работу после того, как тот отправит копию, и сообщить, когда автобус прибудет в город, чтобы он мог сходить на автовокзал и забрать свой аттестат. Хун Чол долго ждал, но отец все не звонил. И вот посреди ночи, когда Хун Чол ломал голову, что же делать с заявлением, ведь крайний срок его подачи истекал как раз на следующий день, кто-то постучал в дверь офиса, где он тогда ночевал в комнате для ночных дежурств. Непрерывный стук продолжался, словно кто-то вознамерился выбить дверь, и, когда Хун Чол распахнул ее, он увидел на пороге в темноте незнакомого молодого человека.
— Это ваша мать?
За спиной у молодого человека, дрожа от холода, стояла мама. Не успел он и слова сказать, мама воскликнула:
— Хун Чол! Это я! Мама!
Молодой человек взглянул на часы и произнес:
— Осталось семь минут до начала комендантского часа! — и, поспешно попрощавшись с Хун Чолом и мамой, ринулся в темноту, чтобы успеть проскочить до установленного правительством срока.
Отец, когда пришло письмо, был в отлучке. Когда сестра прочитала маме письмо Хун Чола, та разволновалась и сразу отправилась в школу, взяла копию его аттестата и села на поезд до Сеула. Тогда она впервые в жизни путешествовала на поезде. Тот молодой человек заметил маму, когда она спрашивала у людей на вокзале в Сеуле, как добраться до Юнсан Ту-дун. Услышав, что она непременно должна вечером передать своему сыну нечто чрезвычайно важное, он не мог пройти мимо и привез ее к офису. В самый разгар зимы на ногах у мамы были голубые пластмассовые сандалии. Осенью, во время уборки урожая, она косой поранила ногу рядом с большим пальцем, и, поскольку рана не зажила полностью, эти сандалии стали единственной обувью, которую она могла носить. Мама оставила сандалии при входе в комнату для дежурств.
— Я так боялась опоздать! — воскликнула она, доставая его аттестат. Ее руки окоченели. Крепко сжимая мамины руки, в тот момент он поклялся, что сделает эту женщину счастливой, чего бы ему это ни стоило. Но он укорил ее в том, что она доверилась первому встречному, который предложил ей помощь.
— Как ты можешь жить, не доверяя людям? — укорила его мама в ответ. — Хороших людей гораздо больше, чем плохих! — И она улыбнулась своей обычной жизнерадостной улыбкой.
Хун Чол стоит около запертого офиса и разглядывает здание. Мама не могла сюда приходить. Если бы она сумела добраться сюда, значит, нашла бы дорогу и к своим детям, размышляет он. Женщина, которая якобы видела здесь маму, запомнила ее глаза. Она сказала, что на маме были голубые пластмассовые сандалии. Хун Чол вдруг вспоминает, что в момент исчезновения на ней были бежевые сандалии на низком каблуке. Это рассказал ему отец. Но женщина, которая видела, как мамины сандалии впивались в ее кожу, потому что она, судя по всему, очень долго шла, утверждала, что сандалии были голубого цвета. Он вглядывается в окна офиса, а затем обводит взглядом улицы, ведущие к женской школе Пусун и к церкви Юнсун.
Интересно, осталась ли в этом офисе комната для ночных дежурств?
Та самая комната для ночных дежурств, где много лет назад он спал рядом с мамой, расстелив на полу одеяло. Рядом с женщиной, которая впервые в жизни одна села на поезд, идущий в Сеул, чтобы привезти сыну аттестат об окончании школы. Тогда он, наверное, последний раз вот так лежал рядом с мамой. Внутрь проникали ледяные сквозняки, для которых не служила преградой стена, выходящая на улицу.
— Я лучше сплю, когда лежу около стенки, — сказала мама и поменялась с ним местами.
— Здесь дует, — ответил он и поднялся, чтобы прислонить к стене свою сумку и книги и хоть немного защитить ее от потока холодного воздуха. Заодно он сложил у стены и свою одежду.
— Замечательно, — заметила мама и потянула его за руку. — Ложись спать, тебе ведь завтра рано вставать на работу.
— Ну и как твое первое впечатление о Сеуле? — спросил он, лежа рядом с мамой и глядя в потолок.
— Ничего особенного, — откликнулась мама и рассмеялась. Она повернулась, взглянула на него и вдруг начала вспоминать прошлое. — Ты мой первенец. Это не единственный поступок, который я впервые совершила ради тебя. Все, что ты делаешь, для меня подобно новому миру. Ты заставил меня все делать в первый раз. Ты был первым, кто появился в моем животе, первым, кого я кормила грудью. Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда я родила тебя. Когда я впервые увидела твое красное, потное личико с закрытыми глазками… Говорят, что, когда рождается первенец, матери испытывают удивление и радость, но я ощутила печаль. Неужели я действительно родила этого ребенка? И что мне теперь делать? Я была так напугана, что поначалу боялась даже дотронуться до твоих крошечных скрюченных пальчиков. И ты сжимал крошечные ладошки в кулачки. Если я одним пальцем разжимала твой кулачок, ты улыбался… Они были такие крошечные, что мне казалось, что они могут исчезнуть, если я стану касаться их. Я тогда ничего не знала о детях, да и вообще о жизни. Я вышла замуж в семнадцать и до девятнадцати лет не могла забеременеть. Тетя постоянно говорила, что, видимо, я не могу иметь детей, поэтому, когда я забеременела тобой, то несказанно обрадовалась, ведь теперь она, наконец, перестанет говорить о моем бесплодии. А потом я радовалась, наблюдая, как твои пальчики на руках и ногах растут день за днем. Устав за день, я склонялась над тобой и разжимала твои кулачки, касалась твоих пяточек. И эти прикосновения заряжали меня энергией. Когда я впервые надела на тебя ботиночки, меня охватил непередаваемый восторг. Когда ты заковылял в мою сторону, я счастливо рассмеялась, и, если бы даже передо мной разложили горы золота, серебра и драгоценных камней, я бы так не радовалась. Я была счастлива. А что я чувствовала, когда ты пошел в школу? Когда я приколола значок с твоим именем на твою курточку и положила в кармашек носовой платок, я вдруг почувствовала себя такой взрослой. Для меня ни с чем нельзя было сравнить радость от наблюдения за тем, как день ото дня растут твои ножки. Расти, моя детка, расти, напевала я каждый день. И вот настал день, когда ты перерос меня.
Он пристально смотрел на маму, которая впервые делала такие признания. Она прильнула к нему и нежно провела рукой по его волосам.
— И хотя я хотела, чтобы ты вырос высоким и крепким, когда ты меня перерос, я испугалась, хотя ты был моим родным ребенком.
Хун Чол откашлялся и уставился в потолок, чтобы скрыть слезы, навернувшиеся на глаза.
— Мне не требовалось все объяснять тебе, как другим детям. Ты все делал сам. Ты хорош собой, ты отлично учился в школе. Я так тобой горжусь, и порой мне не верится, что ты — мой сын, моя часть… Если бы не ты, разве я отважилась бы одна приехать в Сеул?
И тогда Хун Чол твердо решил, что заработает кучу денег, и, когда мама в следующий раз приедет в город, она сможет переночевать в теплом и уютном месте. Он больше не позволит ей спать на холоде. Они некоторое время лежали молча, и вдруг мама тихо прошептала:
— Хун Чол. — Он слышал ее голос словно издалека, постепенно погружаясь в сон. Мама осторожно провела рукой по его волосам. Она села и коснулась рукой его лба. — Прости меня. — Мама быстро отдернула руку, чтобы вытереть слезы, но они упали на его лицо.
Когда он проснулся на рассвете, мама подметала полы в офисе. Хун Чол попытался остановить ее, но мама сказала, что ей все равно нечем заняться, и, словно ее могли наказать за безделье, она вымыла полы влажной тряпкой и тщательно вытерла пыль со столов. Мама тяжело дышала, и ее опухшая нога выпирала из голубой пластмассовой сандалии. Пока они дожидались, когда откроется ближайшая закусочная, где готовили суп из ростков фасоли, мама навела в офисе идеальную чистоту.