И снова комплименты. Впрочем, их никогда не бывает много, особенно из ее уст.
— Ну что же можно на это ответить? Очевидно, в тот день, когда дошла очередь до меня, Творец пребывал в хорошем настроении.
Хелена добродушно хмыкнула.
— Позвольте заметить, что запасы скромности в Его мастерской иссякли прежде, чем очередь дошла до вас.
— Пусть скромничают те, кто имеет на это веские основания, а я предпочитаю олицетворять собой хвалу Его всемогуществу и славе.
Хелена рассмеялась.
— Богохульствуете?
— Но ведь вам нравится, — пожал плечами Дэвид.
Она посмотрела серьезно.
— Будем стоять здесь весь день или, может быть, все-таки проводите наверх?
Сердце дрогнуло — на сей раз не от страха.
— С удовольствием.
Хелена понизила голос:
— Не могли бы вы произнести это не столь многозначительно?
— А вы не могли бы не придавать моим невинным словам иного значения? — шепотом парировал Дэвид.
Хелена лукаво взглянула и молча покачала головой. Дружелюбие и искреннее душевное расположение согрели сердце. Милли дала дельный совет: надо было давным-давно признаться в своих чувствах. Тогда он не оказался бы в западне и не дрожал бы от страха за свое хрупкое счастье.
Они поднялись по лестнице рядом, рука об руку, а возле двери Дэвид заключил любимую в объятия. Словно ожидая подходящего момента, Хелена тут же обвила его шею руками и спрятала лицо у него на груди.
— Хм, мне нравится ваш запах.
— И чем же я пахну?
— Твидом, книгами в кожаных переплетах и табаком — совсем чуть-чуть. Как будто вы — это не вы, а старомодный сквайр.
Ладони медленно скользнули по рукавам, откровенно ощупывая мускулатуру.
— Кстати, — вставил Гастингс, — если вы не заметили, я еще и безупречно сложен.
Она шутливо похлопала его по щеке.
— Это к вопросу о скромности.
В зеленых глазах светилась нежность. Сердце остановилось: об этом взгляде он мечтал всю сознательную жизнь.
Едва войдя в апартаменты, Хелена сразу устремилась к книжному шкафу.
— Сначала в спальню, — распорядился Дэвид.
Она обернулась.
— Кажется, создавая вас, Творец забыл и о душевной тонкости?
— Нет, не забыл. Но вот вас, дорогая, он явно наделил грязными помыслами. Хочу всего лишь показать спальню, а не использовать ее по назначению.
— А что, эта комната отличается особой красотой?
Гастингс пожал плечами.
— Надеюсь.
Хелена открыла дверь.
— Значит, даже если мне не понравится, все равно придется старательно выражать восторг по поводу…
Голос замер. Она остановилась перед панорамой, над которой Дэвид работал много лет, изливая тоску и безнадежность.
— Вы заказали эту роспись профессиональному художнику? — благоговейно проговорила Хелена после долгого молчания.
Сердце наконец-то вернулось к обычному ритму.
— Нет. Сделал сам.
— Поразительно. Невероятно. — Она повернулась, словно не веря тому, что услышала. — Для меня?
— Конечно.
Она подошла к той стене, где вдалеке текла река, и осторожно прикоснулась пальцем к натянутой между домов веревке с выстиранным бельем.
— Боже мой, так вы срисовали это с тех гравюр, которые я привезла из Тосканы? Узнаю подробности.
— Ну вот, теперь вы все помните.
Наведываясь в Хэмптон-Хаус, Дэвид нередко заставал Хелену погруженной в глубокую задумчивость перед итальянскими гравюрами. В детстве она ездила в Тоскану с матерью и навсегда сохранила восторженную любовь к прекрасному краю.
— А раньше не помнила?
— Нет.
— Гравюры потерялись?
— По-прежнему висят на своих местах. Но вы много лет не были дома. А когда приезжали, вряд ли обращали на них внимание. Мы часто проходим мимо привычных вещей, не замечая их присутствия.
Он и сам давным-давно превратился в привычную вещь.
Хелена на миг задумалась, а потом подошла и пристально посмотрела ему в глаза.
— С моей стороны было непростительной оплошностью не узнать эти пейзажи раньше. Поверьте, преступная невнимательность вовсе не свидетельствует против вашего мастерства.
Порой Гастингс в отчаянии спрашивал себя, за что любит эту возмутительно невосприимчивую, нечуткую, холодную особу. Однако сейчас сомнения рассеялись.
— Смею надеяться, что роспись вам нравится?
— Мало сказать «нравится»! — Хелена отошла и снова принялась рассматривать пейзажи. — В жизни не видела ничего прекраснее.
Затаив дыхание, Дэвид наблюдал, как она бережно прикасается к миру, который он создал для нее с любовью и преклонением.
— Спасибо. Это единственное, что имеет значение.
Хелена не могла понять странного томления.
Каждым своим взглядом, словом, жестом, движением муж вызывал в душе искреннее восхищение. Каждая минута общения доставляла наслаждение, а внимание и преданность безмерно радовали. В таком случае, почему же она не сияла улыбкой? Почему постоянно балансировала между смехом и слезами?
— Хотите посмотреть книги, которые издали?
— Вы храните их здесь?
— Конечно.
На многие вопросы Дэвид коротко отвечал «конечно», как будто ни о чем ином и не думал. Как будто другого жизненного пути для него никогда не существовало. Как будто на свете не было никого, кроме нее.
Они спустились по лестнице — снова рука об руку. Хелена то и дело смотрела на мужа. Его классически правильный профиль окончательно лишил спокойствия и заставил еще острее ощутить непонятную сладкую боль.
Кабинет выглядел именно так, как и должен выглядеть кабинет: набитые книгами застекленные шкафы от пола до потолка, массивный письменный стол перед окном, удобный уголок для чтения, аромат кожи с едва заметными нотками книжной пыли.
Из ящика стола Дэвид достал ключ и открыл шкаф, содержимое которого скрывало матовое стекло. На полках ровными рядами стояли книги — должно быть, около полусотни.
Хелену охватил восторг созидателя: вот он, нетленный труд ее жизни. Однако стоило взглянуть на корешки, как радость тут же померкла.
— Внизу стоят книги, рожденные тщеславием авторов: вы издавали их за деньги, — пояснил Гастингс. — В середине — те, которые пользовались коммерческим успехом и приносили хорошую прибыль. Ну а на верхней полке собрано то, что издано по велению души.
— Слава Богу, — с облегчением вздохнула Хелена. — Здесь столько руководств по спиритическим сеансам, что я испугалась: неужели верила в разговоры с духами? И что же, эти выдумки хорошо продаются?
— Судя по всему, да.
Она присмотрелась к верхней полке. Книги, посвященные образованию и личной свободе женщин, она, безусловно, одобряла и сейчас, но некоторые названия вызывали сомнение.
— Вы уверены, что ничего не перепутали? История восточной Англии действительно представляет серьезный научный интерес? Или это результат страстного увлечения Средневековьем в выпавшие из памяти годы?
— Трудно сказать. Одно знаю точно: автор этих книг был вашим близким другом.
Ответ прозвучал несколько скованно. Хелена взглянула с любопытством, а потом достала один из томов. Да, средств на издание было потрачено немало: кожаный переплет с золотым тиснением, прекрасная мелованная бумага.
Имя автора гласило: «Э.Д.Ф. Мартин».
— Я его не помню — если это, конечно, «он».
Послышался звук остановившегося экипажа. Виконт подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Мистер Мартин был моим сокурсником по колледжу Крайст-Черч. Я вас и познакомил — привез его в Хенли-Парк, когда Фиц с женой устраивали первый прием.
Да, муж действительно говорил как-то странно. Хелена посмотрела с особым интересом.
— Этот человек вам не нравится?
Дэвид отпрянул от окна, как будто увидел что-то крайне неприятное.
— Какая разница?
Дышал он тяжело, словно только что с риском для жизни спасся от бандитов.
— Кажется, у нас посетитель.
Неужели часы визитов так изменились?
— Уже поздно. Мы не обязаны никого принимать.
Лицо Дэвида исказилось гневом, однако ответ не допускал сомнений.
— Обязаны. Во всяком случае, вы обязаны. Приехал ваш автор и ваш друг.
Вошел дворецкий.
— Леди Гастингс, вас хочет видеть мистер Эндрю Мартин.
Хелена вопросительно посмотрела на мужа:
— Тот самый «Э.Д.Ф. Мартин»?
Дэвид повернулся к слуге.
— Можете проводить сюда мистера Мартина через пять минут, не раньше.
— Зачем заставлять гостя так долго ждать?
Ответом послужил поцелуй — на этот раз такой, который вполне сгодился бы в качестве первого. Его можно было принять за слова, вот только слоги превратились в легкие прикосновения губ. Сейчас эти слова означали, что он любил ее нежно и преданно, что готов был посвятить ей всю свою жизнь и всю жизнь мог бесконечно целовать.
Но он все-таки остановился. Вытер ей губы большим пальцем и судорожно вздохнул, когда она этот палец лизнула.
— Давайте попросим мистера Мартина приехать завтра, — прошептала Хелена. — Не хочу видеть никого, кроме, вас.
— К сожалению, это невозможно. — Дэвид бережно положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза. — Что бы ни случилось, не забывайте, что я вас люблю. И всегда любил.
Он решительно повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Хелена осталась стоять в полной растерянности — она не предполагала, что придется принимать неведомого мистера Мартина наедине.
Почему так?
Человек, вошедший минуту спустя, выглядел вполне приятным, интеллигентным и слегка смущенным. Судя по всему, отсутствие лорда Гастингса немало удивило и его.
— Хелена… то есть, леди Гастингс, рад вас видеть. Как поживаете?
— Очень хорошо, благодарю. А как вы, мистер Мартин? Не желаете ли присесть?
Он робко устроился на краешке кресла и посмотрел на дверь, словно ожидая появления хозяина дома. Минута прошла в неловком молчании. Но вот наконец гость откашлялся и обратил внимание на собеседницу.
— Прекрасно выглядите, Хе… леди Гастингс. Надеюсь, болезнь окончательно отступила?
Хелена почувствовала себя немного увереннее: кажется, особым красноречием этот человек не обладал, однако в его поведении чувствовалась искренняя доброжелательность.
— Да, уже все хорошо, спасибо. Но к сожалению, вынуждена предупредить, что в результате несчастного случая я потеряла память и знаю о вас только то, что успел сказать муж: я занималась изданием ваших книг, а познакомил он нас несколько лет назад в поместье брата, графа Фицхью.
На лбу мистера Мартина выступили капли пота.
— Вы… вы потеряли память?
— Видите ли, зачем-то выбежала на дорогу, угодила под экипаж и получила удар копытом по голове.
Гость вытащил из кармана белоснежный платок и вытер лицо.
— Хотите сказать, что я для вас незнакомый человек?
— Боюсь, что так.
Казалось бы, Хелена с самого начала объяснила свое состояние, и все же Мартин опешил: платок застыл в воздухе и в эту секунду напоминал белый флаг, поднятый в знак капитуляции.
— Мм… понятно.
— Пожалуйста, не стесняйтесь сообщить все, что считаете нужным. Лорд Гастингс рассказал, что я с радостью издавала ваши книги. Уверена, любая информация окажется интересной.
Мистер Мартин с трудом перевел дух.
— Собственно… особенно говорить нечего. Я все время хотел писать об истории, а когда вы организовали издательскую фирму, сразу предложили мне — можно даже сказать, заставили — передать рукописи для публикации. Книги были очень тепло встречены читателями, и я вам чрезвычайно признателен.
— Что ж, приятно это слышать. Рада, что смогла принести пользу одному из друзей лорда Гастингса.
Мистер Мартин опустил глаза и взял с подноса чашку. Рука заметно дрожала.
— О, прошу прощения, — тут же поправилась Хелена. — Муж сказал также, что между нами завязались теплые отношения. Крайне опрометчиво с моей стороны называть вас только его другом.
— Нет-нет, что вы! Если кто-то и должен просить прощения, то исключительно я. Насколько понимаю, несчастный случай произошел, когда вы спешили на встречу со мной — скорее всего чтобы обсудить новую работу.
Он негромко рассмеялся, но не весело, а скорее с неловкостью и виновато.
— Мне крайне неприятно чувствовать себя причиной столь серьезных физических страданий.
Что ж, теперь, во всяком случае, нашлось логическое объяснение его смущению. Каково это — осознавать непосредственную причастность к дорожной аварии? Хелена испытывала сочувствие, но в то же время не могла избавиться от ощущения, что репетировала одну пьесу и вдруг попала на сцену в середине другой.
— Как я могу обижаться на вас за собственную невнимательность на улице? И вы тоже не должны себя винить.
Мистер Мартин осмелился поднять голову.
— Это проще сказать, чем сделать.
Хелена заметила, что у гостя тоже рыжие волосы, только не такие яркие, как у нее.
— Я жива, здорова и, честно говоря, не особенно огорчена тем обстоятельством, что не все помню.
Лицо, и без того растерянное, исказилось болью. Почему же и он, и Гастингс так остро реагируют на каждое слово? Может быть, этот человек просто боится потерять надежного издателя?
— А мы с вами не подписывали контракт на издание новых сочинений?
— Подписывали. Планировали выпустить еще два тома по истории Англии.
— В таком случае непременно выполню обязательства. Обещаю прочитать — или перечитать — все ваши книги, чтобы подготовиться к работе над новыми. Издательский контракт не должен пострадать от моей болезни.
Заверения, однако, лишь усугубили переживания гостя. Он медленно поставил чашку, встал и неловко поклонился.
— Вы очень добры. Рад видеть вас в добром здравии и не смею больше занимать драгоценное время.
— Неужели не хотите обсудить рабочие вопросы? — удивилась Хелена, окончательно сбитая с толку странностью поведения мистера Эндрю Мартина.
Но джентльмен уже удалился.
Гастингс давно хотел изобразить на фреске семейство Фицхью: крошечные фигурки с неразборчивыми, а потому неузнаваемыми лицами. Но все должны быть одеты по моде десятилетней давности и представлять собой группу английских туристов в Италии.
Он провел пальцем по спускающейся с холма дорожке. Можно нарисовать их здесь и позволить ветерку играть лентами на шляпах дам. Пусть все смотрят на разрушенный монастырь на соседнем холме. Все, кроме Хелены. Она повернется к зрителю — к нему.
— Неужели все посетители так странно ведут себя в моем присутствии? — послышался за спиной ее голос. — И неужели вы при каждом визите белеете как полотно и убегаете прочь из комнаты?
Дэвид наконец-то вздохнул полной грудью. К счастью, ничего страшного не случилось. Своим появлением Мартин не разрушил дамбу, сдерживающую поток ее памяти.
— Кто же все-таки этот человек?
Гастингс снова замер. Настойчивый вопрос показывал, что на этот раз подозрение зашло далеко; светлые локоны, даже самые упругие и шелковистые, не помогут отвлечь пытливое внимание.
— Не подскажете, почему автор книг по истории Англии счел возможным нанести визит в столь поздний час? И кстати, почему вы вели себя так странно?
Наступила пауза. Немедленного ответа не последовало.
Хелена заговорила более настойчиво:
— Что вы скрываете? По какой причине ни разу на меня не посмотрели? Известно ли вам, что выглядите так, словно считаете себя виноватым, хотя трудно предположить, в чем именно?
Кажется, пришло время открыть правду.
Дэвид провел пальцем по краю дубовой панели.
— Дело в том, что я тайно ревновал вас к мистеру Мартину. Вы проявляли к нему особый интерес, — признался Гастингс, все еще не осмеливаясь обернуться.
— Особый интерес к мистеру Мартину? — озадаченно переспросила Хелена.
— Да, к мистеру Мартину.
— Но замуж вышла не за него, а за вас. Разве это не доказывает явного предпочтения?
Дэвид вцепился в край панели, как будто искал в ней спасения.
— Мы не женаты, — с трудом шевеля губами, произнес он. — Только притворяемся супругами.
Хелена, кажется, поняла отдельные слова, но смысла сказанного уловить не смогла.
— Как можно притвориться супругами? Что, у нас была ненастоящая свадьба? И мои родные позволили устроить подобную шутку? — Она нервно вздохнула. — Или они ничего не знают?
— Знают, но не имеют возможности выбирать, а потому вынуждены поддерживать обман… во всяком случае, в глазах общества.
Хелена окончательно растерялась и не знала, как реагировать на невероятную историю: смеяться или обижаться.
— Объясните же скорее!
На миг Дэвид поднял глаза к потолку, как будто умолял высшие силы о помощи.
— В той жизни, которая стерлась из памяти, вы любили не меня, а мистера Мартина.
Хелена удивилась, что смогла твердо устоять на ногах.
— Не верю, — сказала она. А может быть, не сказала, а закричала, потому что Дэвид вздрогнул от внезапной силы ее голоса. — Я не могла любить мистера Мартина, потому что, увидев его, не почувствовала ровным счетом ничего!
— И все же любили с тех пор, как вам исполнилось двадцать два года, — меланхолично подтвердил Дэвид.
Что это? Нелепый сон, из которого никак не удается вырваться? Пять лет любить мистера Мартина?
— В таком случае почему же я не вышла за него замуж?
Дэвид пожал плечами.
— Обстоятельства помешали.
Хелена мучительно пыталась заглянуть в глубину сознания, за плотный занавес забвения, однако прошлое оставалось непроницаемым, как густой лондонский туман.
— Он джентльмен, я леди. Какие обстоятельства могли помешать нам вступить в брак, если мы того хотели?