Оторвавшись от явно нелюбимой для него писанины, он удивленно посмотрел на меня.
– Все правильно, это я и есть, – ответил прадед Лехи.
А вот мне было не так весело от узнавания, потому как я точно знал, что капитан Борюсик служил в совершенно другом полку.
– Ты что, меня знаешь? – спросил меня капитан, заметив, что я задумался.
– А? Что? А да… Нет, не знаю просто фотографию видел. Вы там стоите с женой, родителями, и двумя летчиками. Капитаном и лейтенантом.
– Точно это нас в Москве сняли, в тридцать девятом году, – обрадовался капитан.
– Да, ваша жена еще младенца держала, – припомнил я.
«Прадед Лехи!» – подумал я.
– Точно у меня же Костик в Москве родился, когда у моих родителей гостила, едва в роддом увезти успели.
– Это да. Но мне сказали, что вы в другом месте служите в Старом Быхове?
– А, это я в другом полку служил. Наш семнадцатый, всего месяц как сформирован, вот и понадергали народу с разных частей. Самолетов дали, и служим, – пояснил капитан.
Вот это новость. Нет, я конечно номера действующих бомбардировочных полков не знаю, но то что перед самой войной было сформировано несколько, был в курсе. И то, что капитана Борюсика перевели в один из них, ни в каких документах не значилось. Да и про семнадцатый полк я не помнил, скорее всего сгорел в первые дни войны, а формировать новый не стали, и такое бывало.
– А откуда ты про меня знаешь?
– Летчик один семьей хвастался, вот в фотоальбоме я вашу фотографию и увидел, он рассказывал про вас, мельком, но я запомнил, память хорошая. Хотя честно говоря вспомнил я вас не сразу.
– Это наверное Львов, или лейтенант Камов.
Я пожал плечами, сказав, что с летчиком знаком лишь мельком, просто поболтали и разбежались.
– А как он выглядел?
Припомнив, как выглядел капитан Львов, погибший двадцать третьего июня во время бомбардировки аэродрома, я достаточно точно описал его.
– Ну точно, Сашка Львов, вы когда виделись‑то?
– Да в сороковом и виделись, он кстати хороший специалист по технике пилотирования.
– Это точно, он на своем «ястребке» в небе Испании шестерых свалил.
– Вот и я о том же.
Поболтав о том о сем, капитан пообещал все сделать быстро и вышел, оставив меня в тяжелых раздумьях.
«Параллельный? Да нет, не может быть. Тут все как у нас, никакой разницы нет! Или все‑таки?»
Вот за такими мыслями и застала меня военврач Лютикова.
– Больной я же не велела вам двигаться.
– Устал лежать, – ответил я уклончиво, и сел на скамейку.
– Через час будет баня, после вы получите свежее белье, а сейчас я вам покажу вашу кровать в стационаре. До конца лечения вы будете находиться там.
– Хорошо.
Меня без всяких проволочек устроили на койке в соседнем помещении, гордо называемом «стационаре», где было всего четыре койки, и велели ждать бани, за мной пришлют вестового.
После баньки, сделанной бойцами БАО из старой палатки, и печурки, я одел свежее белье, и накинув больничный халат направился обратно в санчасть, как мое внимание привлекла красная ракета, и звуки запускаемых авиационных моторов. Мимо пробегали летчики и члены экипажей, устремляясь к самолетам, некоторые на бегу бросали на меня заинтересованные взгляды.
– Вить, что случилось? – поймал я за рукав «вечного дежурного».
– Срочный вылет. Немцы почти у города, нужно разбомбить переправу, – успел ответить он и побежал куда‑то в сторону нескольких спецмашин, стоящих группой под масксетью.
– А я как же? А меня?
Развернувшись и придерживая полы халата, я побежал в штаб.
– Товарищ майор! Почему без меня? – сразу же спросил я.
– Так, боец. Как нужно обращаться к старшему по званию, – нахмурив брови рявкнул седовласый капитан, который склонился над картой.
– Извините. Товарищ майор, разрешите обратиться? – спросил я у Никитина
– Обращайтесь, – хмуро ответил он.
– Почему бомбардировщики вылетают без прикрытия? Я готов к вылету!
– Готов? А вот Лютикова сообщила что ты еще неделю не сможешь летать, раны будут беспокоить.
– Пятерых сбил, не беспокоили, а тут будут, да?
– Ты самолет осмотрел? Пробный вылет для ознакомления сделал? Карты местности изучил? Я тоже понимаю, что могут не все вернуться, но ты пойми. Просто так я тебя выпустить не могу. Вот изучи пока карты нашей зоны ответственности, – всучил мне карты майор и выпроводил из штаба.
Прижав к груди тоненький сложенный лист, я несколько секунд постоял, после чего развернувшись направился к взлетной площадке.
На моих глазах восемь бомбовозов по одному тяжело оторвались от поверхности взлетной полосы, и натужно гудя моторами стали набирать высоту создавая боевой строй.
Проводив их взглядом пока они не скрылись с глаз, я прошел мимо часового и направился к стоянке самолетов, именно там по моему мнению должен находиться мой ястребок.
– Стой, кто идет? – отреагировал второй часовой. Что хорошо, так это то, что аэродром хорошо охранялся, видимо что‑то было, раз приняли подобные меры.
– Свои, – отреагировал я.
– Пароль?
«Ого, у них тут еще и пароли есть?»
– Не знаю. Я в санчасти лежу, мне его не говорили.
Из‑за одной из палаток выглянул молодой паренек и с подозрением уставился на меня. У стоянки находилось три палатки, вот их‑то и охранял часовой.
– Товарищ лейтенант, тут какой‑то подозрительный шастает, – обратился он к кому‑то, не спуская с меня взгляд.
Из‑за палатки вышел Виктор, и посмотрев кто тут «шастает», велел часовому пропустить меня.
– Ты чего ходишь? Тут смотри, с охраной у нас строго, стрельнут еще ненароком.
– Да истребитель свой хотел осмотреть, – сознался я, шмыгнув носом.
– А‑а‑а. Ну тогда сейчас Семеныча крикну, он будет твоим механиком.
И действительно, через минуту ко мне подошел сорокалетний старшина, на ходу вытирая измазанные маслом руки масляной тряпкой.
Несколько секунд мы изучали друг друга. Семеныч мне понравился, была в нем какая‑то жилка, надежность. Было видно, что с моим самолетом все будет в порядке. А вот я механику по‑видимому не понравился. Озадаченно оглядев меня, он спросил с сомнением:
– Так это вы будете сержантом Суворовым?
– А что не похож? – спросил я выпятив грудь.
– Не похож. Мал еще.
– Говорят, со временем это проходит, – вздохнул я в ответ, протягивая руку.
– Сержант Суворов. Вячеслав. Можно просто Слава, или Сева, я привык.
– Кхм. Старшина Морозов. Виктор Семенович. Все меня зовут Семенычем, так что и вы можете так же.
– Ну что вы Виктор Семенович, разве так можно? Воспитание, будь он неладно, крепко вбито ремнем отца, так что не обессудьте.
Рукопожатие у старшины было крепким, но и я был не слабак, так что в изучающем меня взоре механика появилось искреннее удивление.
– Ладно. Самолет осмотреть хочешь?
– Ну да, мне же на нем летать.
– Пойдем тогда.
Истребитель находился не на стоянке бомберов как я думал, а отдельно под маскировочной сетью, немного в стороне.
С механиком нужно дружить и я понимал это как никто другой. Поэтому разглядывая устранимые повреждения довольно кивал головой. И не притворялся, работа была сделана мастерски.
– По крылу прошло и кабине?
– Точно, – довольно кивнул Семеныч, сам он смотрел не на самолет, а отслеживал мою реакцию.
– Хорошо сделано, отлично даже. Однако, то что он стоит открыто мне не нравится. Нужно сделать капонир для самолета, и бочек с бензином. Это ведь бензин?
– Да, восемь бочек по двести литров.
– Так вот вырыть капонир, укрытие для горючего, и противовоздушные щели, а то я их видел только у штаба.
– Хорошо, сделаем. Только вот капонир… Не приходилось делать.
Я быстро объяснил, как они делаются и на какую глубину.
– Самолет готов к взлету?
– Да. Баки полные, боезапас тоже. Полное техобслуживание он тоже прошел.
– Понятно. Кстати, а что это там дымится?
– Где? А, это утром «мессершмитты» налетели, вот и подожгли пару машин и поврежденный Пе‑2. Потушить все не могут.
– Вот для этого капониры и нужны, они боятся только прямого попадания.
– Сделаем, – кивнул старшина.
В общем встреча удалась. Он показал что специалист, и я тоже, что не лыком шит и многое знаю, так что мы остались довольными друг другом.
Пока Семеныч, записывал мои требования, я изучал машину. Было жарко, поэтому я скинул халат, повесив его на сучок на одном из деревьев, и сверкая свежей повязкой, продолжил осмотр.
Попросив подержать карту, я залез в кабину, и немного повозившись на жестком без мягкого парашюта сиденье, стал осматривать управление.
«То же самое что и в нашем ЛаГГе. Ну никакой разницы» – понял я, осмотревшись. Рука привычно легла на рукоятку газа.
– Виктор Семенович, я попробую запустить двигатель. Отойдите от винта.
Дождавшись, как только старшина отошел в сторону, я нажал на пуск стартера, и сжатым воздухом запустил мотор. Выдав холодный дымный выхлоп, истребитель заорал на высоких оборотах. Сбавив обороты, я стал понемногу газовать, внимательно слушая мотор. Убедившись, что он прогрелся, убавил обороты до минимума и вылез из кабины. Осторожно спустившись на землю, я под любопытным взглядом старшины подошел к капоту, и прижался к нему плечом, вслушиваясь в работу мотора.
– Виктор Семенович, я попробую запустить двигатель. Отойдите от винта.
Дождавшись, как только старшина отошел в сторону, я нажал на пуск стартера, и сжатым воздухом запустил мотор. Выдав холодный дымный выхлоп, истребитель заорал на высоких оборотах. Сбавив обороты, я стал понемногу газовать, внимательно слушая мотор. Убедившись, что он прогрелся, убавил обороты до минимума и вылез из кабины. Осторожно спустившись на землю, я под любопытным взглядом старшины подошел к капоту, и прижался к нему плечом, вслушиваясь в работу мотора.
– Ну что? – спросил он, как только я отошел в сторону.
– Норма, – кивнул я и только сейчас заметил Никифорова который прислонившись плечом к стволу березы с интересом наблюдал за нами.
Это напомнило мне, что я под плотным колпаком, не удивлюсь что Никифоров знает наш разговор с Борюсиком до мельчайших интонаций.
«Во вляпался!» – успел подумать я, как в это время над аэродромом пронеслись две стремительные тени, с таким знакомым ревом моторов, который даже заглушил работу моего истребителя, в рев вплеталось странное тарахтение, и только через несколько секунд я сообразил, что это работают пулеметы.
– Мессеры!!! – заорали где‑то рядом.
Стремительно развернувшись, я присел на корточки и пристально посмотрел на двух «худых», которые выходили из атаки.
«Сейчас они сделают круг и снова атакуют!»
– Самолет к бою, – заорал я, и метнулся к кабине.
– Куда? Стоять!!! – услышал я под рев ЛаГГа, но было поздно. Старшина уже убрал колодки, и я стронул истребитель с места.
Мессеры еще не вернулись, и я воспользовался этим для взлета. Мы встретились с ними, когда шасси уже оторвались от земли, на встречных курсах. Приподняв нос, я дал длинную очередь из пулеметов и пушек. Самолет слушался меня как никогда. Кстати «почувствовать» технику у меня получалось почти сразу, что изрядно удивляло отца. Даже на сложном в управлении ЛаГГе, на котором отец крутился дня два, пока его не почувствовал, у меня таких проблем не было, технику я «понимал» сразу.
Один из мессеров наткнулся на мою очередь и огненным комком покатился по взлетной полосе.
«М‑да, на симуляторе было тяжелей!» – успел подумать я, мельком посмотрев на горящие обломки. Нужно набирать себе бонусы, как я только что сделал.
Воспользовавшись тем что второй «худой», ведомый пары, растерянно стал крутиться над аэродромом я ввел истребитель в горизонтальный полет, продолжая наращивать скорость.
Как бы там ни было, но немец решил отомстить, а не спастись бегством, как я думал, он сделает, по общей натуре немецких асов, если они получают по носу. Мы уже удалились от аэродрома километров на десять, как немец атаковал меня со стороны солнца. Но я ждал ее и был готов. Резко ушел в вираж. Он применили стандартную позицию для атаки, сверху со стороны солнца. Без очков и шлемофона было тяжело, но я справлялся. Развернувшись, я продолжая наращивать скорость старательно уходя от немца. Убегал я от него на высоте метров четыреста, как он снова атаковал. Резко бросив самолет в пике, я ушел в сторону и, пропустив немца, пользуясь тем, что он из‑за высокой скорости пронесся мимо, довернул истребитель и, поймав в прицел, нажал на гашетку, однако немец успел уйти из‑под атаки, и пушечные снаряды только подняли фонтанчики земли сбоку от пролетевшего мессера.
Из‑за пике я набрал нужную мне скорость и заняв позицию над «худым», и короткими очередями прижимая его к земле. Но немец оказался удивительно вертким и постоянно уходил из прицела до того как я нажимал на гашетки. Вот мессер пронесся прямо над штабом полка, едва не задев одну из палаток крылом, где стояли люди и махали рукам, я тоже пронесся над ними, стреляя из пулеметов.
«Надеюсь, там ни в кого гильзами не попадет!» – успел подумать я, когда пронесся мимо.
Подшиб немца, я в километрах шести от аэродрома, когда он попытался оторваться от меня на высоте, уйдя на вертикаль. Но я ждал именно этого, и успел поставить огненный заслон, на который он и напоролся. Заметив, что тот задымил и убавив скорость стал планировать на сбоившем моторе, почему‑то не пытаясь выпрыгнуть, хотя высота в двести метров позволяла это сделать. Подлетел сбоку и, уравняв скорости, показал пальцем на него и на свой аэродром.
Немец сделал вид что не понял, поэтому мне пришлось немного отойти от него и дать очередь над фонарем, после которой немец согласился повернуть к аэродрому.
«Блин, на это даже я не рассчитывал!» – весело подумал я, сопровождая немца к аэродрому. Тот выпустил шасси и стал планировать с заглохшим мотором на полосу. Убедившись, что его «приняли», и уже вытащили из кабины, повел истребитель на посадку.
С привычным шиком зайдя на глиссаду посадки, я опустился на все три колеса и без "козла", докатился до места стоянки, где меня уже ждали.
Когда вылезал из кабины, меня ослепила яркая вспышка. Проморгавшись, чуть в стороне, метрах в двадцати, рядом с «вечным дежурным» увидел старшего политрука, довольно что‑то крутившего в фотоаппарате, после чего он снова сделал снимок, когда я вылез на крыло. Потом меня принял «на руки» не очень добрый Никифоров.
– Сев, хлеба дай, – попросил Олег.
Потянувшись, что заставило меня поморщиться, я взял с тумбочки тарелку с разрезанным небольшими кусочками белым хлебом, и поставил на табурет рядом с Олегом.
Наворачивая манную кашу, он с интересом читал газету, вернее очерк обо мне. Утром привезли пачку газет, где была статья о Сталинском соколе, сбившем шесть, и принудившем к посадке седьмой самолет. Что ни говори, а тот старший политрук оказался профи, и статья действительно была написана хорошо. В заглавии была моя фотография, где я стоял на крыле истребителя держась одной рукой за кабину, в больничных штанах и с голой перевязанной грудью, с улыбкой на лице.
В общем‑то я тогда морщился, спина болела, но на фото почему‑то казалась, что это была обаятельная улыбка, ну да ладно.
В заглавии корреспондент написал.
«Даже ранеными наши летчики продолжают сбивать немецко‑фашистские самолеты!!!»
Сама статья брала за живое. С утра ее успели прочитать уже все в полку, так что до нас один из экземпляров дошел сильно замусоленным, однако не потерял своей привлекательности. Я трижды прочитал очерк, расположенный на двух страницах. Оказалось, корреспондент откуда‑то узнал, куда меня увезли, и захотел взять интервью, сейчас на фронте нужно было подобное, яркое. Чтобы показать как мы бьемся.
Вот он и приехал на аэродром, общаясь с майором Никитиным и капитаном Смолиным, оказавшимся начштаба полка. Комиссара не было, он улетел на бомбардировку, я в это время возился с ЛаГГом, как налетели немцы. Так что старший политрук стал свидетелем неравного боя, как было написано в статье. Мало того, он еще и успел сделать несколько снимков, не все они попали в газету, но четыре было. Это на заглавии, где я на крыле. Потом огненный комок сбитого немца, и мой истребитель, набиравший высоту, второй мессер в кадр не попал, успел уйти на вираж. Третий снимок, это когда мы пролетали над штабом. Снимок получился классным. Было видно улепетывающий «худой» и стреляющий по нему ЛаГГ. Ну, а четвертый, это понятное дело немецкий пилот, и на заднем фоне сам Ме‑109, в котором копались пара механиков. В снимок хорошо попали пулевые отметины на крыле и фюзеляже.
– М‑да, за такое ордена дают, – не без зависти сказал Олег, аккуратно сложив газету и вернув ее мне.
– Наверное, – пожал я плечам, что вызвало новую вспышку в ране.
Когда я вылез из кабины, у меня вся спина была в крови. Края раны разошлись во время перегрузок. Да и пару раз хорошенько приложился спиной о бронеспинку, что вызвало сильное кровотечение. Так что меня почти на руках унесли в лазарет, где Марина Викторовна ругаясь, наложила восемь швов. Как только она закончила, я попал в горячие руки корреспондента, после него и командованию полка. Даже секретарь комсомольской организации заглядывал. Правда заметив что я туплю на его вопросы в которых ничего не понимал, как‑то быстро собрался и исчез, а я удостоился от Никифорова, который заглянул позже, изучающего взгляда.
Меня не ругали, даже поблагодарили, теперь они на заметке у начальства, а это не могло не радовать их. Так что мне дали маленький втык, за то что взлетел раненым и велели лечиться. От полетов меня отстранили на время лечения, пока не заживет спина, и вот уже вторые сутки я лежу в стационаре вместе со штурманом одного из бомбардировщиков. С бомбардировки вернулось только шесть машин. Один сбили над переправой, второй сел на вынужденную, не дотянув до аэродрома десяток километров. Вот на нем и летел Олег. При приземлении, в отличие от остальных членов экипажа, он сломал пару ребер и вывихнул плечо, так что сейчас с тугой повязкой на груди он доел принесенный дежурным бойцом обед, и, убрав грязные тарелки на поднос, где уже лежали мои, и тихонько откинувшись на подушку, сказал: