Джад вдруг резко закрыл лицо ладонями. Сначала Луис подумал, что у старика внезапный приступ боли, и встревоженно приподнялся со стула, но потом увидел, как судорожно вздымается его грудь, и понял, что тот пытался удержать слезы.
— Да, но не только поэтому, — сдавленно проговорил Джад. — Я сделал это по той же причине, что и Стэнни Би, и Лестер Морган. Лестер отвел туда Линду Лейвскью, когда ее собаку сбила машина. Причем отвел уже после того, как прикончил своего проклятого быка, когда тот совсем озверел и начал гоняться за детьми. Но он все равно это сделал, Луис, он все равно это сделал, — почти простонал Джад. — Господи, и вот как к этому относиться?!
— О чем вы говорите, Джад? — спросил Луис, встревожившись.
— Лестер и Стэнни сделали это по той же причине, что и я. Потому что оно тебя не отпускает. Это кладбище — тайное место, и тебе хочется поделиться с кем-нибудь этой тайной, и ты ищешь причины, которые кажутся убедительными и правильными, и ты… — Джад убрал руки от лица и посмотрел на Луиса. В глазах старика словно поселилась вековая усталость. — Ты берешь и делаешь. Ты выдумываешь причины… они кажутся правильными… но основная причина в том, что тебе хочется это сделать. Или приходится сделать. Отец не отвел меня в это место, потому что он про него слышал, но никогда там не бывал. Стэнни Би там бывал… и привел туда меня… и вот прошло семьдесят лет… и как-то вдруг, сразу… — Джад покачал головой и сухо откашлялся, прикрыв рот ладонью. — Послушай. Послушай, Луис. На моей памяти бык Лестера был единственным животным, которое стало по-настоящему злобным. Насколько я знаю, чау-чау миссис Лейвскью один раз укусил почтальона, уже потом, после… и я слышал еще о нескольких случаях… когда животные безобразничали… но Спот всегда был хорошим псом. От него постоянно пахло землей — сколько бы его ни мыли, от него постоянно пахло землей, — но он был хорошим и добрым псом. Мать больше ни разу к нему не притрагивалась, но он все равно был хорошим. Хотя, Луис, если ты сегодня вернешься домой и убьешь своего кота, я ни слова тебе не скажу.
Это место… оно тебя не отпускает… и ты выдумываешь самые что ни на есть убедительные причины… но, возможно, я сделал что-то не то, Луис. Вот я о чем говорю. Я мог ошибиться. Лестер мог ошибиться. Стэнни Би мог ошибиться. Черт, я тоже не Господь Бог. Но возвращать мертвых к жизни… не значит ли это воображать себя Богом?
И вновь Луис открыл рот и тут же закрыл. То, что он собирался сказать, прозвучало бы очень неправильно, очень неправильно и очень грубо: Джад, я прошел через все это не для того, чтобы снова убить этого проклятого кота.
Джад допил пиво и аккуратно поставил пустую бутылку к другим.
— Да, пожалуй, что так, — проговорил он. — В общем, я все сказал.
— Можно задать вам один вопрос? — спросил Луис.
— Ну давай, — сказал Джад.
— А там когда-нибудь хоронили людей?
Рука Джада судорожно дернулась; две пустые бутылки упали со стола, и одна из них разбилась.
— Боже правый! — воскликнул он. — Нет! Кому бы такое могло прийти в голову? Даже не заводи разговор о подобных вещах, Луис!
— Я просто поинтересовался, — смущенно пробормотал Луис.
— Некоторыми вещами лучше не интересоваться вообще, — отрезал Джад Крэндалл, и Луис Крид подумал, что никогда раньше тот не казался ему таким старым и дряхлым, словно и сам был уже на краю могилы.
А потом, уже дома, ему вдруг пришло в голову, что Джад и вправду выглядел как-то странно.
У него был такой вид, будто он лгал.
27Луис понял, насколько он пьян, только когда зашел в гараж.
На улице светили звезды и холодная долька луны. Недостаточно света, чтобы отбрасывать тень, но хватает, чтобы видеть дорогу. Войдя в гараж, Луис как будто ослеп. Где-то был выключатель, но он не мог вспомнить где. Он осторожно пошел вперед, не отрывая стоп от пола. Голова кружилась. Он боялся удариться обо что-то или наткнуться на какую-нибудь игрушку, опрокинуть ее, испугаться грохота и грохнуться самому. Велосипед Элли. Ходунки Гейджа.
Где же кот? Он что, оставил его в доме?
Каким-то образом он сбился с курса и налетел на стену. В ладонь вонзилась тонкая щепка, Луис крикнул: «Черт!» — но даже на его собственный слух возглас вышел скорее испуганным, чем раздраженным. Гараж, кажется, тихо повернулся вокруг невидимой оси. Теперь Луис не мог отыскать не только выключатель, но и вообще ничего, включая дверь в кухню.
Он снова пошел вперед, медленно и осторожно. Ладонь саднило. Так вот каково быть слепым, подумал он и вспомнил концерт Стиви Уандера, на который они с Рэйчел ходили… когда? Шесть лет назад? Как бы невероятно это ни звучало, но да. Рэйчел тогда была беременна Элли. Двое парней подвели Уандера к синтезатору, следя за тем, чтобы он не споткнулся о кабели, змеившиеся по сцене. А потом, когда он стал танцевать с одной из певиц, она бережно вывела его на свободный участок.
Танцевал он хорошо, Луис это отметил еще тогда. Танцевал он прекрасно, но нужна была рука, которая вывела бы его туда, где он мог это делать.
Вот бы и мне сейчас руку, которая вывела бы меня к двери в кухню, подумал Луис… и вздрогнул.
Если сейчас из темноты вдруг появится чья-то рука, он заорет во весь голос.
Он остановился, чувствуя, как колотится сердце. А ну перестань, сказал он себе. Что еще за идиотские мысли?
Где этот чертов кот?
Он все же ударился обо что-то, о задний бампер микроавтобуса, боль, пронзившая ногу, прошла волной по всему телу, на глаза навернулись слезы. Он схватился за пострадавшую голень и принялся растирать ее, стоя, как цапля, на одной ноге, но зато теперь он знал, где находится, и вновь ориентировался в собственном гараже. Плюс к тому глаза начали привыкать к темноте. В голове чуть прояснилось. Луис вспомнил, что оставил кота в доме, потому что ему не хотелось дотрагиваться до него, брать на руки, и выносить, и…
И тут горячее, пушистое тело Черча скользнуло по его ноге, словно маленький водоворот на мелководье, отвратительный хвост змеей обернулся вокруг голени, и Луис закричал: широко открыл рот и заорал во весь голос.
28— Папа! — крикнула Элли.
Она бежала к нему через зал прилета, лавируя между пассажирами, как нападающий на игровом поле. Большинство людей уступали ей дорогу, улыбаясь. Луис был немного смущен ее пылом, но все равно чувствовал, как на лице расплывается широкая, глуповатая улыбка.
Рэйчел держала Гейджа на руках, и он тоже увидел Луиса, когда услышал вопль Элли.
— Папа! — восторженно завопил он и принялся вырываться из рук Рэйчел. Та улыбнулась (немного устало, отметил Луис) и поставила сына на ноги. Он побежал следом за Элли, деловито топоча ножками. — Папа! Папа!
У Луиса было время заметить, что на Гейдже новый свитер — похоже, дед раскошелился. И тут к нему подскочила Элли и вскарабкалась на него, как на дерево.
— Привет, папа! — Она радостно чмокнула его в щеку.
— Привет, солнышко, — сказал он и наклонился подхватить Гейджа. Усадил его на сгиб руки и обнял обоих детей. — Я так рад, что вы вернулись.
К ним подошла Рэйчел с дорожной сумкой и книжкой в одной руке и сумкой для подгузников Гейджа — в другой. На боку этой сумки красовалась надпись «Я СКОРО СТАНУ БОЛЬШИМ», призванная подбодрить скорее родителей, чем самого малыша, носящего подгузники. Рэйчел была похожа на профессионального фотографа, вернувшегося из долгой, изнурительной командировки.
Луис шагнул к ней и поцеловал в губы.
— Привет.
— Привет, док, — улыбнулась она.
— Вид у тебя усталый.
— Так я и устала. До Бостона долетели нормально. Пересадка тоже прошла нормально. Взлет — без проблем. Но когда самолет делал круг над городом, Гейдж посмотрел вниз, сказал «класота», и его стошнило так, что он весь изгваздался.
— О Боже.
— Пришлось переодевать его в туалете. Не думаю, что это вирус или что-то такое. Просто его укачало.
— Поехали домой, — сказал Луис. — Я приготовил чили.
— Чили! Чили! — радостно завопила Элли прямо в ухо Луису.
— Чиви! Чиви! — завопил Гейдж в его другое ухо, что хотя бы уравновесило звон в ушах.
— Пойдемте, — сказал Луис. — Забираем багаж и рвем когти.
— Папа, а как там Черч? — спросила Элли, когда Луис поставил ее на ноги. Он ждал этого вопроса, но совершенно не ждал, что у Элли будет такое встревоженное лицо и такой напряженный взгляд. Луис нахмурился и взглянул на Рэйчел.
— Она в субботу проснулась с криком, — тихо проговорила Рэйчел. — Ей приснился кошмар.
— Мне приснилось, что Черча сбила машина, — пояснила Элли.
— Мне приснилось, что Черча сбила машина, — пояснила Элли.
— Я так думаю, это переедание. Слишком много сандвичей с индейкой, — сказала Рэйчел. — У нее был понос. Успокой ее, Луис, и поедем домой. За эту неделю я так насмотрелась на аэропорты, что мне хватит на следующие пять лет.
— С Черчем все хорошо, солнышко, — медленно проговорил Луис.
Да, с ним все хорошо. Он целый день лежит в доме и смотрит на меня своими странными, мутными глазами — словно видел что-то такое, что напрочь выжгло ему весь разум, какой вообще есть у котов. С ним все в порядке. На ночь я выгоняю его метлой, потому что мне противно к нему прикасаться. Не то чтобы я прямо его выметаю — так, легонько подталкиваю метлой, и он сам выходит. А сегодня, когда я вошел в гараж, там валялась дохлая мышь — вернее, то, что от нее осталось. Он ее распотрошил и позавтракал ее кишками. А я вот сегодня не завтракал, кстати сказать. Что-то не было аппетита. Но в остальном…
— С ним все хорошо.
— Ага, — сказала Элли, и ее нахмуренный лоб разгладился. — Это прекрасно. Когда мне приснился тот сон, я была уверена, что Черч умер.
— Да? — спросил Луис с улыбкой. — Сны бывают совершенно бредовые, правда?
— Сны-ы-ы! — закричал Гейдж во весь голос. Он сейчас проходил попугайский этап, который в свое время был и у Элли. — Сны-ы-ы! — И от души дернул Луиса за волосы.
— Ладно, бандиты, пойдемте, — сказал Луис, и они все направились в зал получения багажа.
Когда они уже походили к машине, Гейдж забормотал: «Класота, класота», — странным, икающим голосом. На этот раз его стошнило прямо на Луиса, который по случаю встречи семейства надел новые брюки. Очевидно, класота была у Гейджа кодовым словом, обозначавшим: Меня сейчас вырвет, прошу прощения, отойдите в сторонку.
Оказалось, что это все-таки вирус.
Они как раз подъезжали к дому, когда у Гейджа начался жар, и он заснул беспокойным, болезненным сном. Загоняя микроавтобус в гараж, Луис краем глаза заметил Черча. Тот крался вдоль стены, задрав хвост, и смотрел на машину своим странным, пустым взглядом. Потом он растворился в предвечерних сумерках, и Луис увидел распотрошенную мышь, лежавшую рядом с четырьмя летними шинами (пока семья была в отъезде, Луис сменил шины на зимние). Вывалившиеся внутренности влажно поблескивали в полумраке.
Луис быстро выскочил из машины и специально врезался в пирамиду из шин. Две верхние шины упали и закрыли мертвую мышь.
— Ой, — сказал он.
— Папа, ты недотепа, — весело откликнулась Элли.
— Что есть, то есть, — преувеличенно бодро отозвался Луис. На самом деле ему хотелось сказать: Класота, класота, — и потихоньку блевануть в уголке. — Папа у вас недотепа.
Насколько он помнил, до кастрации Черч лишь однажды убил щ>ысу; иногда он ловил мышей и играл с ними в жестокую кошачью игру, которая обычно кончается смертоубийством, но всякий раз Луис, Рэйчел или Элли успевали вмешаться и не дать ему довести дело до конца. А после кастрации он вообще не смотрел на мышей, как это почти всегда и бывает с кастрированными котами — во всяком случае, если их хорошо кормят.
— Ты гак и будешь стоять, погрузившись в мечтания, или все же поможешь мне с Гейджем? — спросила Рэйчел. — Возвращайтесь с планеты Монго, доктор Крид. Вы нужны людям Земли. — У нее был усталый, раздраженный голос.
— Прости, малышка.
Луис взял на руки Гейджа, горячего, как раскаленная печка.
Так что в тот вечер они ели знаменитое южное чили Луиса только втроем; Гейджа, вялого и больного, уложили на шване в гостиной, вручили ему бутылочку с теплым куриным бульоном и включили мультики по телевизору.
После ужина Элли подошла к двери в гараж и позвала Черча. Луис, который мыл посуду, пока Рэйчел разбирала чемодан наверху, очень надеялся, что кот не придет. Но тот пришел — медленно приковылял своей новой нетвердой походкой, — причем пришел почти сразу, словно сидел, затаившись, прямо за дверью. Затаившись. Это слово первым пришло на ум.
— Черч! — воскликнула Элли. — Привет, Черч!
Она подхватила кота и прижала к себе. Луис наблюдал за ней краем глаза: его руки застыли над раковиной с посудой. Он увидел, как радость на лице дочери сменяется растерянностью. Кот смирно лежал у нее на руках: уши прижаты, глаза смотрят прямо на Элли.
Через какое-то время — Луису оно показалось невероятно долгим — она опустила Черча на пол. Кот поплелся в сторону столовой, даже не оглянувшись. Истребитель мышей, подумал Луис, вспомнив сегодняшнюю находку. Господи, что же мы сделали в тот вечер?
Он честно пытался вспомнить, но те события уже казались смутными и далекими, как отвратительная смерть Виктора Паскоу на полу в приемной студенческой поликлиники. Он помнил только порывы ветра и мерцание снега на поле возле леса. И больше ничего.
— Папа? — позвала Элли глухим, тихим голосом.
— Что, Элли?
— От Черча странно пахнет.
— Правда? — спросил Луис, старательно сохраняя нейтральный тон.
— Да! — Элли явно была расстроена. — От него пахнет! От него никогда так не пахло! А теперь пахнет, как будто… как будто какашками!
— Ну, может, он где-то испачкался, солнышко, — предположил Луис. — Чем бы там от него ни пахло, это скоро пройдет.
— Очень надеюсь, — отозвалась Элли голосом вдовствующей королевы и вышла из кухни.
Луис нащупал на дне раковины последнюю вилку, вымыл ее и вынул затычку. Он стоял, глядя в темноту за окном, пока мыльная вода с глухим бульканьем утекала в сливное отверстие.
Когда вся вода утекла и перестала булькать, Луис расслышал свист ветра на улице, тонкий пронзительный свист северного ветра, приносящего зиму. Он вдруг понял, что ему страшно — просто страшно, без всякой причины, как иной раз становится страшно, когда тучи вдруг закрывают солнце и вдалеке слышится странное, необъяснимое тиканье.
— Сто три?[2] — переспросила Рэйчел. — Господи, Лу! Ты уверен?
— Это вирус, — отозвался Луис. Он пытался не раздражаться из-за голоса Рэйчел, в котором слышалось чуть ли не обвинение. Она устала. У нее выдался тяжелый день, она пересекла полстраны вместе с двумя маленькими детьми. Было уже одиннадцать, а день все не кончался. Элли спала у себя в комнате. Гейдж лежал на их кровати в состоянии, которое можно было бы определить как полубессознательное. Час назад Луис дал ему ликвиприн. — Аспирин к утру собьет температуру.
— А ты не дашь ему ампициллин или что-то подобное?
Луис терпеливо проговорил:
— Если бы у него было какое-то воспаление или стрептококковая инфекция, я бы дал ему антибиотик. Но от вирусов антибиотики не помогают. От них у него просто будет понос, а значит, обезвоживание организма.
— А ты уверен, что это вирус?
— Вообще-то я врач, если ты вдруг забыла, — огрызнулся Луис.
— Не ори на меня! — крикнула Рэйчел.
— Я не ору! — крикнул Луис в ответ.
— Нет, орешь. Ты ор-ор-орешь… — У нее задрожали губы, и она прикрыла лицо рукой. Луис увидел темные круги у нее под глазами, и ему стало стыдно.
— Прости, — сказал он, садясь рядом с ней. — Господи, даже не знаю, что на меня нашло. Прости меня, Рэйчел.
— «Никогда не извиняйся и никогда не оправдывайся», — произнесла она с бледной улыбкой. — Ты сам так однажды сказал. Паршивая была поездка. И я боялась, что ты психанешь, когда заглянешь в шкаф Гейджа. Наверное, лучше сказать об этом прямо сейчас, пока ты себя чувствуешь виноватым.
— С чего бы мне вдруг психовать?
Она улыбнулась все той же бледной, вымученной улыбкой.
— Мама с папой купили ему десять новых нарядов. Сегодня он был в одном из них.
— Я заметил, что у него новый свитер, — сухо отозвался Луис.
— Я заметила, что ты заметил. — Рэйчел изобразила сердитый взгляд, и Луис рассмеялся, хотя смеяться ему не хотелось. — И шесть новых платьев для Элли.
— Шесть платьев! — повторил Луис, очень стараясь не повышать голос. Он вдруг разозлился — нехорошо разозлился — и почувствовал жгучую, необъяснимую обиду. — Рэйчел, зачем? Почему ты ему разрешила? Нам не нужно… мы сами можем купить…
Он умолк, лишившись от ярости дара речи. На мгновение ему очень живо вспомнилось, как он тащил по лесу мертвого кота Элли, как перекладывал тяжеленный пакет из руки в руку., а тем временем Ирвин Гольдман, этот старый козел из Лейк-Фореста, пытался купить любовь его дочери посредством своей достопамятной чековой книжки.
Он чуть было не закричал: Он купил ей шесть платьев, а я вернул из мертвых ее проклятого кота, так кто из нас больше ее любит?!
Но он проглотил эти слова. Никогда в жизни он не скажет ничего подобного. Никогда в жизни.