— Ну окей, спасиба за заботу, отец ты мой родной.
***
Звоню бабе Славе.
Бабу Славу необходимо внести во все учебники по выживанию нелегалов.
В конце восмидесятых она купила путевку в Акопулько и перешла мексо-пендоскую границу в штате Аризона. Когда ее останавливают менты за превышение скорости, она показыват им профсоюзный билет и говорит :
«Вот юкрайн интернэшл лайсенс –разумиешь?»
Ее аргументы настолько весомы, что менты разводят руками и благословляют ее в путь.
Еще она знает два ходовых английских оборота — «С кузни» (excuse me) и «На сале» (For Sale).
Сразу по приезду она работала на грязном химпроизводстве — туда даже мексы с монголами не идут, заболела раком. Три с половиной года лечилась химтерапией, радиацией и еще какой хренью. Теперь она совершенно лысая и кокетливо носит некое подобие головного убора, сильно смахивающего на чалму Айятоллы Хомейни.
Она должна за все медицинские процедуры что–то около ста шестидесяти тысяч баксов, и у врачей-убийц хватает упрямства высылать ей счет вначале каждого месяца.
«Зроблю ишо трохи грошей — и тикати отседа» — мечтает она.
Я не думаю, что она добровольно уедет. Как говорит мой друг — на лицо синдром Бенджамина, зараза которая передается человеку через стодолларовые банкноты. Главный симптом — у вас в глазах начинают появляться долларовые значки $.
Итак в активе — неожиданный выходной, да еще и какой день — Хеллоуин — День всех долбанных святых, мать твою, ублюдак!
Поужинав можно куда–нибудь рвануть с Рафом, только не долбаный грейхаунд. Хватит спидить. Хватит. Хочется экзотики. Кроме того надо все же расширить горизонты мироздания для Рафа.
— Ну что Рафик, ты уже связями оброс на новом месте? Грибочков найти сможешь?
— Грибочков?
— Шрумз, Рафа, МАА- шрумз. Грибы. И место где можно трипануть без запала.
— Поедем к Никки, она и торгует и кушает их сама. Я у ней шалу брал. Добрая шала. У ней в доме останемся — там всегда кто-нибудь прибывает. Вечный хеппенинг.
— Хорошо сказал — вечный хеппенинг! Книжки писать попробуй — может выписишься в гения. И чё пачём?
— Унция — тридцатник
— Ну, к Никки, так к Никки, господа!
Возьму две унции. Унция — это нормально должно быть на такого верзилу как Раф. Пусть прочувствует до мозга костей по первому разу. И поближе познакомится со Вселенной.
***
Мы жрем грибы из бутербродных зиплоков запивая спрайтом из галлоновой бутыли. «Некола для Николы» -так и хочется брякнуть, а не поймет ведь. Уже скорее от тоски и культурного голода, отрыва от феербаховой сиськи матери-родины запеваю:
— Я в осеннем лесу, пил березовый спрайт!
Грибы вкусные. Но это не главное их качество. Теперь надо гнать по адресу, который продиктовала по телефону Никки — опухнуть на ночь. Адресок где-то в Лейквуде — двадцать минут езды от сюда. «Как раз доедим и вставит» — рассчитываю я. «Вот доедим и выправит».
Однако выправлять начинает значительно раньше.
Я схожу с хайвея и останавливаюсь на светофоре. Уоу, какой же красивый тут светофор. Он светит мне добрым красным светом. У света нет дна. Мне хочеться в нем раствориться без остатка. Все обламывает Раф — «зеленый же» -снова пихает меня локтем в бок. Сука, ща пакажу как нетепличные русские ездят –ваще хуй на светофорах буду останавливаться.
Парковка занимает минут десять — машина стала какой-то длиной и совершенно плоской. Раф сожрал всю свою унцию. Я не рискнул и сейчас прячу под сидение остатки грибов, бумажник и мобилу — кто его знает что там за друзья у Никки. Может уголовники какие. А то и вообще — негры. Хотя это должно быть интересное сочетание: уголовники-грибоеды, негры-психонавты.
На улице, на воздухе вроде совсем трезвею. Но это обманчиво. Грибы они волнами накрывают с нарастающей амплитудой. Отрезвеете, не ссыте. Только не сейсас — часиков эдак через шесть.
А эта Никки — ничо так себе, ноги только коротковаты, ну дак и я не Сабонис. Я скорее Даля Грибаускайте.
Карабкаюсь в кресло и тут приятная часть вечера сразу же и кончается. Моментально.
Сначала ковер под ногами превращаеться в извилистый, покрытый сосудами студенистый человеческий мозг. Я пытаюсь обратить внимание всех находящихся в комнате — человек пять, в основном студенты муницапального колледжа, ведущие светскую беседу. «Эй — гляньте — мы ходим по чьим то мозгам!»
Вместо этого из сушнякового горла вырывается мягкий шелест. Английский я забыл напрочь. Понимаю малость. Но чтоб сказать хоть слово…
— You gonna be fine, Russky. Take it easy. Easy.
Сильный Раф под руки выводит меня в другую комнату, а сам возвращаеться в зал, где по кругу уже путешествует изящная прозрачная трубка разноцветного стекла. «Шабят шалу» — меняя оттенки тембра в стереоэффекте тысячу раз произносит в ушах голос Рафа.
Потом его голос трансформируется в другой, похожий на голос «отсоветскогоинформбюро» Левитана.
— Давненько ждем тебя — голос говорит на чистейшем русском языке.
— Ой, кто это?
— Я майор вербовочного центра Вселенского Здравого Смысла. Ты нам нужен. Пришло время рассчитаться за долги.
— Fuck you!
Бегу в ванну и долго умываюсь холодной водой. Хотя внутри с ужасом понимаю — грибы этим не остановить. И Левитан тоже — будто читает мои мысли:
— Можешь еще побриться, все равно не поможет. Один вон даже брови сбрил. Ты нам нужен. Ты — наш спящий агент. Законсервированный. Полнота времени исполнилась. Пора, друг мой!
— Кому вам? Какая полнота? Что пора-а?
— Мы единственная разумная во вселенной цивилизация. Мы те кого вы называете грибами, и до сих пор не можете классифицировать — растения мы или животные.
— А люди?
— Мы создали людей с целью извлечения вакцины от грибного гриппа. Эксперимент частично вышел из под контроля. Нужна зачистка. Новый потоп. Новый ковчег. Наши агенты уже заканчивают свою миссию на Земле. Нам нужна твоя помощь.
Неужели я сошел с ума? Страх охватывает меня ледянной волной. Где-то в глубине я знаю, что это грибы долбят мой несчастный мозг, но раньше таких «информбюро» не было. Когда же кончится этот кошмар?
Ходу из этой комнаты, к людям!
На ватных ногах выхожу в другую комнату. Раф положил голову на стол и спит. Я трясу его, но его не разбудить. Мёртв! В ужасе понимаю я. Ебаный в рот — теперь еще и мокруху повесят менты. Отравил пацана!
Быстрее на улицу. На воздух. Господи, спаси и сохрани, защити меня Господи!
А там — богопротивный хеллоуин — со всех домов светят глазами жуткие тыквы. Полная луна освещает толпу ряженных мертвецов. Они кругом. Они выстраиваются вокруг меня в жуткий хоровод. Да что же такое?
Наверное я останусь психом на всю жизнь. Обычно от грибов было весело и светло. Что же это?
— Далеко убежал? — спокойный голос майора возвращает меня в действительность. Нет — действительность это вон та толпа мертвецов под Луной. Блин. Совсем запутался. Иду в хатку Никки.
Там черная подружка Никки, толстая как диван Мэри Лу говорит мне почему-то голосом Рафа: «Yoou goonna beee fine, Russkyiiii»
— Мы дадим тебе вечную жизнь. Всё о чем может мечтать ограниченный материализмом человеческий мозг. Ты станешь равноправным грибом. За маленькую услугу. А теперь посмотри на свои новые возможности:
Я оказываюсь в космосе и смотрю на Землю со стороны Луны.
— Только подумай где тебе хочеться очутиться — и ты уже там.
Мне ничего путного не идет в голову. А можно во дворец Туркменбаши?
— Конечно. Только имей в виду разницу в часовых поясах — он наверное уже спит.
На экране гиганского телевизора черно-белые кадры классики советского порна — «Приезд товарища Луиза Корвалана в город-герой Москву».
ДВД-плейер настроен так, что все время проигрываеться одна и та же сцена — У трапа Корвалана встречает Леонид Ильич Брежнев и долго, сочно, со вкусом целует его в губы.
В момент поцелуя отец всея Туркмении со стоном втягивает в рот блестящий, словно из китайского кожзаменителя, черный хуй ахалтекинского однолетка, приструненного тут же, к телевизору.
— А к Путину можешь?
— Эк куда махнул, друг. Да его штоп увидеть самому надо грибом стать. Это особа приближенная к Верховному Грибу. Подписал контракт с нами еще когда в КГБ ему пришлось штудировать работу «Ленин и грибник».
— Путин гриб?
— Гриб
— А Обама?
— Конечно же — гриб, не пори наивняк
— А Гитлер — гриб?
— И Гитлер гриб. Все люди чье имя всему миру известно — грибы.
— А Майкл Джексон? Неужели и он?
— А где ты еще негра видел который кожу отбеливает?
Все, все грибы. Кроме Туркменбаши. Он не подписывает контракт, потому что в Туркменистане нет грибов. Только подъёбка китайская.
Сегодня время и тебе принять решение. Сделай шаг в вечность.
— А как я бап иметь буду если я гриб?
— А как нефиг делать.
Только он это сказал — дверь открываеться и в комнату входит Никки. В каком-то сером, будничном платье. На стоптанных каблуках. Но желанная!
Она садиться на край моей кровати и смотрит мне в лицо.
— Oh, Nicky..- она закрывает ладонью мой рот и неловко начинает разбираться с ремнем моих джинсов.
Вот она нашла то что искала и нежно обвалакивает меня губами Анжелины Джоли. Ох как беспокоен ее упругий язычок — у меня сейчас сердце из груди выпрыгнет. Вот и подкатил тот момент, знакомый каждому, когда ты на на все 100 уверен — сейчас наступит, в это сладосный момент Никки вдруг смотрит на меня и говорит голосом Юлии Владимировны Тимошенко — будем подписывать?
После этого она выскакивает из комнаты. А я вроде снова — трезвею, говорю же волнами они кроют. Волнообразное движение — самое во Вселенной распространенное.
Блин. Натягиваю штаны находу и стремглав за ней — но Никки нигде нет.
В комнате только мёртвый Раф и люди в одежде бременских музыкантов.
— Никки! Где Никки?! — воплю я что есть сил
— У ней бэд трип — ей кажеться, что она в рот брала у незнакомого парня. Иностранца паходу. –обьясняет мне Мэри Лу
— No wonder she was gulpin’ them, goddam «shrooms like fuckin’ popcorn- а чо удивляться, коли грибы она как попкорн лупила? — вдруг совершенно трезвым голосом говорит Раф.
«Кажется, скоро отходняк» — добавляет он.
Действительно — вроде не глючит больше. Леваватые грибы у этой Никки.
Мы садимся смотреть мувиченнел, и в каждом фильме я снова слышу призыв вербовщиков. Я уже никогда не буду тем кем был до этих грибов. Слишком много знаю. Они покончат со мной при первой возможности. Имейте это в виду — если исчезну, сделайте милость — слейте в сеть, может и сгодится кому.
Скорее от страха, чем по свободе выбора я решаю подписать контракт. Это просто — нужно дойти до машины и влупить остатки грибов — и без спрайту проконают. Потом я получу подробные инструкции и задание.
***
Перерыл все. Нашел мобилу и бумажник. Грибов нет. Чёрт!
Думаю спиздил Раф. Пока Никки отвлекала и брала у меня в рот.
Ну и хрен с ним — кажется самой лучший в жизни кайф, это когда ты абсолютно трезв.
Сколько же можно страдать всякой хренью? Грибом заделаться или стать нормальным человеком — с женой и детьми. С Лилей!
Пора взрослеть.
***
Сегодня или никогда. Я иду в церковь. У меня нет просто другого выхода.
Попав в их святую среду, я соскочу с метамфетамина, он ведь так не ломает как гера. Тут важно отвлечься и найти новый интерес, чтоб жизнь скучной не казалась и все, и спрыгнешь. Зависимость на девяносто процентов психологическая. В первый раз что ли? Главное чтоб в последний. Стар уже для наркоэкспериментов.
Потом опять же Лиля — с «мирским грешником» она не то, что знаться не захочет — родители не позволят.
А она мне понравилась — Лиля. Лили. Лилия.
Тут ведь и очарование её невинной юности и моя твёрдая уверенность, что «там» у меня стопроцентный шанс. Это всегда окрыляет. Добычу даже не надо загонять, она уже в лапах, подраненная. Обвязываюсь крахмальной салфеткой.
Опять же схемка моя лёгкого обогащения на доверии. Хотя не думаю, что так легко все пойдет как у преподобного Шрилы Прапхупады. Тут наскоком не возьмёшь.
Псалом то он пел, конечно, бездарно, гнусаво, но глаза у этого дяди Саши, как у Гарри Каспарова. Холодные и умные. Слышали выражение — глаза-буравчики, это вот они самые и есть.
Схватка ещё впереди. Я её предчувствую.
Тащу с собой мычащего и упирающегося Рафа, одному такое не под силу. Он-то планировал покаяние не раньше светлого дня Пасхи. У меня нет времени ждать до Пасхи. Обещаю ему режим наибольшего благоприятствования на моем магазине ночью, лишь бы пошёл со мной в церковь.
Одному страшно до жути. Я всегда теряю уверенность при большом скоплении незнакомых людей.
***
В дороге Раф проводит блиц-инструктаж.
— Ты только на сестёр там не пялься!
— На твоих сестёр?
— Все женщины там — называются сестры, а мужчины — братья.
Раф поражён моей темнотой.
***
Это обычное для Америки здание протестантской церкви, напоминающее изнутри клуб в каком-нибудь райцентре. Таких церквей в Штатах миллионы. Где то слышал такую фразу — В Техасе больше церквей, чем бензоколонок. Хотя думаю когда там губернатором был маленький Буш, в Техасе больше было тюрем.
Кстати, большинство физиономий в церкви дяди Саши — тоже соответствуют клубу в райцентре, как будто кастинг проводил сам великий Эльдар Рязанов.
На всех мужиках — костюмы вышедшего из моды покроя и ни одного галстука. Человек в костюме без галстука, ещё и в рубахе, пошитой в расчёте на галстук, выглядит также нелепо, как человек в начищенных туфлях на босу ногу.
Бабы — все как одна в длинных до пола юбках и цветастых косынках. Гармошки не хватает. «Парней так много холостых на улицах Саратова…»
Сидят по отдельности справа от центрального прохода — мужики; слева, глазами в землю, бабье и дети. Детей просто безумное количество. Они везде кишат.
Ладно, не буду пока на них на всех глазеть, обещал же Рафу, побьют ещё за своих сестёр. Да и не разглядеть там ничего под косынками-то.
Заметно, что все приодеты, как на праздник. Я сделал глупость, одевши то, что на работу одеваю. Была же мысль одеться поприличнее. Хотя может и к лучшему — сейчас я одет как грешник, но вот раскаюсь и тут же в костюмчик влезу. (Мне? Воевать? В однобортном? Вся Европа воюет в двубортном, а мне в однобортном? — вспомнился бургомистр из Мюнхгаузена). Многоходовочка.
Манера одеваться у большинства янков — мрак. Какой тут к чертям однобортный. Кажется люди специально проводят время ползая по помойкам в поисках наиболее беспонтовой шмотки. И это учитывая, что страна затоварена прекрасным доступным даже неграм шмотьём.
Я тоже хорохорился первые полгода, одевался как дома, исключительно в двубортном! А потом — ну блин, вышел из дома — в машину, с машины прыг — на работе, с работы — пива и спать. Из автопрачечной футболы с джинсой выскреб — и на себя. Поэтому и видон у всех жёванный — автопрачечные и ноу утюг. Фак утюг. В последнее время даже носки по парам раскладывать бросили. Один синий другой белый. Типа — мода. Иногда в магазинах, можно встретить небритых людей в мятых пижамах, покупающих овсянку.
Моё будущее. Всегда думая об этом вспоминаю Россию — люди начинают собираться за час до выхода на улицу. Тщательно подбирают туалет. Гладят.
Это элемент культуры? Или может быть, если бы у каждого в России была своя машина, а на каждом этаже по дешёвой автопрачечной с бесплатной сушкой, Раша бы выглядела точно так же?
Сейчас на мне застиранная, с торчащими нитками футба, с надписью на спине — «Те мои друзья, что не крякнули от передоза, давно уже сидят в тюрьме..» В ухе маленькая бриллиантовая звёздочка. Её я хотел снять перед церковью, но дыра в мочке выглядела ещё хуже.
Когда я приехал в штаты сразу проколол себе ухо и сделал огромную портачку на левом плече. Во-первых, давно хотел, а во вторых не был уверен, что не выдворят из Америки в двадцать четыре, не дав собрать сувениры. Эти «сувениры» со мной теперь навечно. Так, с ними и в гроб положат.
Видно, что наряд мой «верующих» глубоко шокирует, но не подают, падла, вида. Наклеено улыбаются. Иезуиты. Братья и сестры.
Пастор с трибуны на сцене призывает божье благословение на дальнейший ход служения, и вся церковь рухает на колени. На коленях стоять довольно не удобно, а молитва длится минут десять. Наконец плавный переход в аминь.
«Ну, теперь, наконец, присядем». Какой там — теперь все вытянули перед собой руки со сборниками псалмов.
Некоторые называются «Песнь Возрождения», иные «Псалмоспевы» или просто «Гусли». У меня гуслей нет, так что стою, осматриваюсь потихоньку, как Садко в магазине «Березка».
Какие у всех серьёзные, скорбные лица, даже у детей! Будто хороним кого. Я думал, общение с Богом проходит куда веселей. Ведь это счастье то должно быть какое — соприкоснуться с Высшим. Что же они все тут в предобморочном состоянии?
Тут мне кто-то услужливо «Гусли» сует по самый нос, «Пой, пой, сударик!». Пою, а что зробишь? Чувствую себя редкостным кретином при этом.
Назвался груздем — полезай в кузов. Грузди тоже грибы! Какое страшное совпадение — я вспоминаю вчерашний кошмарный трип во дворец Туркменбаши.
***
Против Церкви воздвигнут вал, она — крепость в кольце блокады
Сколько раз сатана бросал к её стенам все силы ада.
Кто сказал — побеждать легко. Будто все нам даётся даром.
Сколько братьев-борцов легло и сестёр молодых и старых
От Пилата до наших дней Штаб Диавола ставит козни
Их задача — разбить скорей всех борцов за твердыню Божью.
Вот такой вот бодрый псаломчик. Юбер Аллес. Обратите внимание на лексику псалма — людей практикующих веру в основе которой замученный не сопротивляющийся насилию Агнец — и вдруг: «вал», «крепость», «блокада», «борцы», «штаб диавола», «разбить».
Какая патетика у последователей Того, кто сказал:
«Заповедь Новую даю вам — возлюбите друг друга, как Я вас любил — так и вы возлюбите. И никогда, слышите, никогда не делайте ближним того, чего вам бы самим не хотелось пережить». По-моему в этих трёх строках и есть вся суть христианства.