– Пробовал, – развел руками Семен, – но ему это неинтересно.
– А тебе интересно с ним дружить? – спросила Лена.
– Да я как-то не задумывался, – ответил Семен. – А почему ты спрашиваешь?
– Да так, – пожала плечами девушка, – любопытно. Как можно дружить с дураком?
Семен остановился, задумался, затем, пристально глядя в глаза Ленке, сказал:
– Лен, у меня к тебе просьба: давай никогда не будем обсуждать моих друзей, а тем более их осуждать. Хорошо? Я дружу с Сашкой не из-за его оценок и знаний истории, литературы или… физики-химии. Это просто мой друг! Мы с ним еще в детский сад вместе ходили. Понимаешь? Я в нем уверен, как в себе. Он меня не бросит в трудную минуту, он будет рядом при любой опасности, и это уже не раз проверено временем. Но самое главное – он никогда… Слышишь? Он никогда никому не позволит говорить обо мне плохо. Пошутит, посмеется, поприкалывается, но никогда не опустится до осуждения своего друга. У нас с ним такое правило. А потому, Лен…
– Семка, – Лена подняла перед собой руки, – можешь не объяснять, я все поняла. Извини, если я что-то сказала не так.
– Тебе не за что извиняться, Лен, просто мы никогда на эту тему не говорили, и даже очень хорошо, что мы сегодня ее с тобой обсудили.
– Согласна, – Ленка поцеловала Семена в щеку.
Прежде чем расстаться, он обратился к Ленке с просьбой:
– Лен, ты мне доверяешь?
– Доверяю, – ответила Ленка. – А что за вопрос? В смысле, к чему он?
– Да не пугайся ты так, – рассмеялся Семен. – Рассказ хочу у тебя попросить какой-нибудь.
– Что за рассказ? – сразу не поняла Ленка.
– Твой. Ну, дай почитать! Пожалуйста.
– А, вон ты о чем, – улыбнулась Лена. – Честно, стесняюсь, Сем. Но ладно, завтра принесу. Такой юморной рассказик.
– Спасибо, – поблагодарил Семен, и они расстались.
Глава 8
Ленка слово сдержала. На следующий день принесла распечатанный на принтере рассказ. Щетинину было и впрямь очень любопытно почитать сочинения любимой девушки. Одно дело – общаешься с человеком просто так, другое – когда читаешь его рассказы. Это другая, особая грань человека, и Семену не терпелось эту грань своей подруги познать. Рассказ назывался «Как хорошо быть человеком!».
– Ух ты! – потер он ладонями друг о друга. – Название интригующее.
– Завтра жду рецензию, – с волнением сказала Ленка. – Устную, конечно. Хорошо?
– Хорошо!
– Имей в виду, рассказ написан от имени взрослого мужчины. Это такой художественный прием. И вообще, я если буду публиковать свои рассказы, то только под псевдонимом.
– Это еще почему? – удивился Семен.
– Не знаю, – пожала плечами Ленка. – Пока под своим именем не решаюсь. Ладно, – махнула она рукой, – это все мелочи. Читай, до завтра.
«В тот вечер я приехал домой рано. Припарковавшись во дворе, я вышел из автомобиля, аккуратно хлопнул дверцей, нажал на брелок сигнализации. Машина в этот раз как-то мяукнула иначе, я бы сказал, даже по-хамски. «Может, показалось», – подумал я, но через мгновение понял, что попал в беду. Не знаю, может быть, кому-то это покажется забавным и смешным, но мне в тот момент было не до смеха. Я превратился в кота. Да, в обыкновенного серого кота, которые шныряют у нас по подъезду. Я обернулся, за моей спиной находилось громадное колесо моей «шестерки». Хотя теперь какая, к черту, спина. Я стоял на четырех лапах, а сзади меня болтался длинный хвост. Я сделал попытку пошевелить им, и, к моему ужасу, это удалось. Хвост встал трубой. Даже в обличье кота я сообразил, что этот пафос ни к чему доброму не приведет. Медленно опустив хвост, так чтобы не испачкать его об асфальт, я двинулся в сторону подъезда. На лавочке сидели подростки и две старушки, следившие за тем, чтобы молодежь не швыряла шелуху от семечек на асфальт.
Разрази меня гром, там же находились мои дети. Ванька, четырнадцати лет, и двенадцатилетняя дочь Маша. Я, аккуратно ступая, все ближе приближался к двери подъезда. И когда до двери оставалось меньше трех метров, одна из старушек неожиданно завопила:
– Куда прешь, котяра? Ну-ка брысь отсюда! Брысь, кому сказала!
– Чужак, что ли? – прищурившись, спросила подслеповатая старуха.
– Чужой, Петровна! Я наших котов всех знаю. А у этого смотри, какая наглая морда.
Я от греха подальше отошел. Ну, уж если без прикрас, то правильнее будет сказать, отскочил. Ибо злобная старушка замахнулась на меня палкой. «Как ее зовут? – вспоминал я. – Ну надо же. Сколько раз мимо проходил и не познакомился. А она ведь у нас лет сто живет. По-моему, на четырнадцатом этаже. Какая досада. Даже имени не знаю… А вторую, так, кажется, и не встречал ни разу, или просто не обращал внимания. Хотя толку-то? Ну и знал бы я их имена. И что?»
Я зашел за угол и попытался произнести человеческое слово. И что вы думаете? Хм. Впрочем, что тут думать? Возьмите своего кота и заставьте его сказать хоть одно словечко. Теперь я знаю, почему у меня под окном иногда плачут коты. Они пытаются говорить, может, вот в такую же беду попали, как я. Я мяукал, шипел, урчал, даже помурлыкал немного, хотя мурлыканье вышло каким-то уж слишком фальшивым. Мне хотелось орать как оглашенному. Хотелось плакать. И было втройне обидно, что я не мог выдавить из себя ни одной слезинки.
Продолжая свои логопедические опыты под кустом сирени, я вдруг услышал за спиной, ну или за хвостом (я же по привычке говорю), шаги. Опасаясь, чтобы бабка не огрела меня палкой, я прыгнул в гущу веток. Раньше я думал, почему коты не даются в руки людям. И вдруг я услышал до боли знакомый голос своей дочери. Вот когда мне по-настоящему захотелось разрыдаться, но я только жалобно мяукнул, все пытаясь произнести людское слово.
– Что ты плачешь, кисулька? – ласково залепетала Маша и протянула мне руки. – Иди ко мне, лапочка. (Мне в тот момент показалось, что она сказала «папочка».)
Я же знаю, что Машка и мухи не обидит. Потому смело и подошел к ней. Она погладила меня, приподняла за лапы и поцеловала меня в лоб.
Люди! Я вдруг вспомнил, как наказал свою дочь вот за точно такой поступок. Она схватила на прогулке незнакомого кота и поцеловала его в лоб. Может, то был я? А я лишил ее похода в кино и дома запретил смотреть мультики. А Маша, моя миленькая Маша, горько плакала и убеждала меня, что котик тот домашний, потому что, дескать, был ухоженный и чистый. «Помогут ли мне сегодня ее аргументы?» – подумал я и вдруг увидел, как к кусту пробирается мой Ванька.
– Ты что тут делаешь? – грозно спросил он у сестры.
– Ничего, – тихо ответила Маша и прижала меня к груди.
– Не ври, – прикрикнул брат. – А ну покажи, что там у тебя? – Он рукой взял Машу за плечо и с силой развернул ее.
– Дурак, мне ведь больно! – вскрикнула Маша.
– А ну брось этого бродягу! – потребовал Иван. – Немедленно отпусти его.
– Никакой он не бродяга, – возразила Маша. – Он чистенький и ухоженный. Наверное, из соседнего дома к нам пришел. Или заблудился. Я возьму его домой.
«Спасибо тебе, доченька, – мысленно благодарил я Машу. – Какая же ты у меня добрая девочка. Прости, что я тогда не пустил тебя в кино и запретил телевизор смотреть. Прости меня, взрослого идиота…»
– Ага, держи карман шире, – рассмеялся Ванька. – Кто же тебе разрешит-то его домой принести. Тебя батя из дому вместе с твоим кошаком выпрет.
«Вот, значит, Ванек, как ты за глаза папу называешь? Интересно-интересно…»
– Папа мне обещал завести котика, – соврала Машка. Но впервые в жизни я был благодарен ей за откровенное вранье.
– Не сочиняй! – ухмыльнулся Ваня. – Батя ненавидит котов.
– Я не сочиняю, – уперлась Маша. – Вот приедет папа, спросишь у него.
Машка, видимо, просто тянула время и не хотела расставаться со мной, вернее, с котом. Я-то ей как раз сейчас был ни к чему.
– Ладно, – Ванька отвернулся и пошел к лавочке. – Посмотрим.
«Надолго я превратился в кота? – горько размышлял я. – Господи! – вдруг оторопел я от ужаса. – А вдруг это навсегда? Нет-нет-нет… такого не может быть. Да что ж это в самом деле творится? Первый раз такое слышу и вижу, чтобы среди белого дня человека превратили в кота. Да и разве такое возможно? Мы что, в сказке какой живем? Впрочем, наша жизнь – еще хуже сказки», – махнул я рукой, в смысле лапой.
– Ах ты мой маленький, – радостно всплеснула руками Маша. – Лапку мне даешь? Поиграть хочешь? Пошли со мной. Ты, наверное, кушать хочешь?
– Мяу, – ответил я, подразумевая: «Конечно, хочу! Еще как хочу. Я сегодня вообще без обеда…»
– Бедненький ты мой. Я тебя сейчас накормлю. Налью молочка с белым хлебушком. Хочешь?
– Мяу-мяу! – ответил понуро я, досадуя на то, что Машка ничего не поймет. А в этот раз мое «мяу-мяу» означало: «Зачем мне молоко, Машенька. Я бы сейчас полкастрюли борща проглотил…»
Маша, гордо подняв голову, заявила старушкам:
– Это наш кот! Нам его подарили.
– А что-то мы его раньше не видели, – проскрипела старуха с палкой.
– А что-то мы его раньше не видели, – проскрипела старуха с палкой.
– А нам его недавно подарили, – ответила Маша и занесла меня в подъезд.
Добравшись на лифте до своей лестничной площадки, я жалобно мяукнул. Перевожу:
– Теперь, доченька, самое страшное испытание. Как мама отнесется к незваному гостю?
Маша, словно поняв мой котейский язык, сказала:
– Как бы тебя назвать, миленький? У тебя имя-то есть?
– Мяу, – ответил я без особых фантазий.
– Ну, это не имя, – возразила дочь. – Так все коты говорят. Назову-ка я тебя Тоша. Классно?
– Мя-я-я-я-у! – Я чуть не поперхнулся. Если бы коты могли удивляться, мои глаза выскочили бы из орбит. Сегодня на работе бухгалтерша ни с того ни с сего назвала меня Тошей. Вообще-то меня зовут Антоном Степановичем. Но с чего это вдруг эта толстушка назвала меня Тошей? Господи боже мой! А может, она меня и заколдовала? Или как там говорят, приворожила или заворожила? Но… зачем ей кот? Или в отместку? Вот бессовестная женщина! – Мяу…
– Вот и хорошо! – дочь по-своему переводила мои междометия. Она позвонила в дверь. Через полминуты на пороге стояла моя жена с перекошенным лицом.
– Это еще что за чума? – брезгливо произнесла она.
«Эх, Наташка, сама ты чума! – с обидой промяукал я. – Посмотри внимательно! Это же я, муж твой, Антон!»
– Мама, мне подарили котика. Смотри какой симпатюля! – ворковала Маша.
– И ты хочешь, чтобы я впустила это кошмарное животное в квартиру? – Наталья выпятила губу и туфлей ткнула мне в лицо, то есть в морду. – Ни-за-что!
– Мяу-мяу! – сказал я тихо, что в переводе значило: Машенька, не сдавайся, убеждай маму. Говори, что папа разрешил и т. д. и т. п. Только не выгоняйте меня на улицу. Я же ненастоящий кот, я там пропаду. Наташенька, пожалей. Блин, ну почему у меня нет слез?
– Мамочка, – услышала мои кошачьи молитвы Маша, – ну, пожалуйста. Ты только взгляни, какой он красивый.
«Что бы такое сделать, чтобы Наталья согласилась с Машей? Чем поразить ее воображение?» Мне пришла отчаянная мысль. Я встал на задние лапы и помахал жене лапой. Представляю, как это смотрелось со стороны. Цирк да и только!
– Мама-мама, – радостно запрыгала Маша. – Ты видишь? Он тебе лапой машет!
Жена ухмыльнулась и презрительно сказала:
– Хорошо! Пусть пока поживет у мусоропровода на лестничной площадке.
«Эх, и бессердечная же ты, Наташка, да что ж ты такое говоришь? Какой мусоропровод? Не я ли двадцать лет пахал как проклятый, чтобы ты выглядела вот такой красивой и ухоженной. А ты меня на лестничную площадку… Люди, да что ж это творится такое?!»
– Мяу-мяу-мяу… – кричал я.
– Мама, можно я ему молочка налью? – спросила Маша.
– Ну, налей, – разрешила Наташка и добавила: – Только в квартиру его не впускай.
«Да. Точно придется сегодня ночевать на площадке. Вот она и началась, бездомная жизнь. Господи, да за что мне такое наказание?»
Через полчаса жена куда-то ушла. Еще раз предупредив Марию, чтобы та не вздумала заводить меня в квартиру, она вошла в лифт.
Машка, конечно, так и послушалась маму. Через минуту я уже сидел на своем собственном диване. Какой же это кайф, просто сидеть на своем диване. Я упал на спину и стал кататься. Машка радостно хлопала в ладоши. Мы стали носиться по квартире. Затем я растянулся в своей спальне на кровати и уснул. О, ужас! Когда я открыл глаза, на меня в упор смотрела жена, а в руках у нее была сковородка. Я почувствовал, что она сейчас меня огреет, и от страха зажмурился.
– Антон, – донеслось до меня. – А ты чего это так рано улегся спать? Я в магазин сходила, вот сковородку в рекламе видела. Говорят, суперпосудина. Сейчас испытаю.
Я посмотрел по сторонам, затем на свои лапы… тьфу черт, на руки. Подскочил с кровати и бросился к зеркалу. Все в порядке. Ура! Все в порядке! Фу…
В дверь постучали. Вошла Маша с огромным котом на руках.
– Папочка, мне подарили котика. (Вот маленькая врунья!) Можно он у нас поживет?
– Ты в своем уме, Маша… – возмутилась мать. Но я ее перебил:
– Можно, Мария. Конечно, можно! – у меня на глазах выступили слезы.
За спиной у Маши маячил Ванька с удивленным лицом.
– Спасибо, папочка, – Мария подбежала ко мне и неуклюже поцеловала меня в подбородок. Затем, обернувшись, крикнула: – Ну что, Ванек! А ты не верил.
– Ну ладно, – пожала плечами жена. – Если папа не против, пусть живет…
Как я был счастлив в эту минуту! Люди, как же хорошо быть человеком!»
Семен несколько раз останавливался, чтобы вдоволь посмеяться, особенно его рассмешил эпизод, когда кот махал лапой. Щетинин перечитал рассказ несколько раз. На следующий день докладывал автору:
– Ленка, ну ты и скромница. Прочитал с огромным удовольствием. Давай тащи остальное. Ты же талантливая писательница. А еще стеснялась. Ты что?
– Остальное попозже, – сказала Нестерова. – Требует доработки. Не буду же я тебе черновики давать читать.
– Можно и черновики, – возразил Семен. – А вдруг я что-то присоветую.
– В соавторы метишь? – весело рассмеялась Ленка. – Хитрюга!
Елена Нестерова вдохновилась мнением Семена и твердо решила написать целый сборник рассказов. А может быть, и целую повесть.
Глава 9
В командировке Нестеров познакомился с Маркушиным Иваном Сергеевичем. Балагур и юморист, веселый и довольно начитанный собеседник. Так вышло, что как-то после работы, сидя в баре, тот сам затеял разговор о своей дочери. Нестеров очень заинтересовался историей, поскольку она сильно походила на историю с его младшей дочерью.
– Представляешь, Виталий, – начал Маркушин, – у меня сегодня праздник.
– Поздравляю, – протянул ему руку Нестеров и, улыбаясь, добавил: – Осталось раскрыть детали.
– Дочка моя бросила своего шалопая! – объявил Иван Сергеевич и неожиданно спросил: – У тебя дети есть?
– Две дочери, – улыбнулся Виталий Васильевич.
– Во как! – воскликнул Маркушин. – Тебе, брат, еще сложнее. У меня одна, и то голова кругом идет. А возраст? Сколько твоим лет?
– Старшей – двадцать один, – ответил Нестеров и грустно добавил: – А младшей – шестнадцать.
– Вот и у меня почти такая же. Моей тоже скоро шестнадцать стукнет…
– Тоже любовь-морковь? – перебив собеседника, спросил Виталий Васильевич.
– И не говори, Виталий, – махнул рукой Маркушин и, проведя ребром ладони себе по шее, добавил: – Вот она где сидит у меня их «любовь-морковь».
Нестеров, вспомнив свою Ленку, ухмыльнулся. «Не я один мучаюсь, – подумал он. – Вот Иван тоже переживает».
– Что случилось? – спросил Виталий Васильевич.
– Влюбилась в какого-то шалопая и бегает за ним, как собачка.
– Так ты же сказал, что бросила уже, – поправил Нестеров.
– Да-да! Точно! – радостно воскликнул Маркушин и перекрестился. – Слава богу! Сегодня жена звонила, сказала, что разбежались. Хотя ты знаешь, скажу тебе честно, я не удивлюсь, если они завтра помирятся.
– А что за парень-то? – спросил Нестеров. – Совсем уж никудышный?
– Да какой там парень! – Иван Сергеевич ударил по столу кулаком. – Вот ты не поверишь, Виталя, это не парень, а какой-то клоун. Я когда его первый раз увидел, меня чуть инфаркт не хватанул. Ну, представь себе такую картину, – Маркушин поднял руки вверх и начал с их помощью описывать своего несостоявшегося зятя: бока вот тут на голове лысые, в смысле остриженные, уши торчат, как локаторы, а посредине вот такой, сантиметров десять гребень, словно грива у коня. Впрочем, он на коня и похож. Я спрашиваю у своей Лильки: это что означает? И ты представляешь, она так спокойно мне заявляет: папа, да это просто такая прическа. Не, ты понимаешь, Виталий, это, оказывается просто прическа. А когда я увидел его руки, я и вовсе чуть с ума не сошел. На них живого места нет – весь в татуировках: какие-то драконы, пауки, пучеглазые человечки. И что ты думаешь? Доча моя уперлась, говорит: жить без него не могу. Будете запрещать встречаться, убегу из дома.
– Ну, а так сам по себе хоть что за человек? – спросил Нестеров.
– Да я, в общем-то, подробно о нем ничего и не знаю, – пожал плечами Маркушин. – Но, судя по виду, что там может быть? Нормальный человек разве будет так издеваться над своим внешним видом?
– Возраст у них такой, – ухмыльнулся Виталий Васильевич, – перебесится, может, нормальным человеком станет.
– Да пора бы уже и перебеситься, ему уже под двадцать лет, – тяжело вздохнул Маркушин.
– А в армию не собирается?
– Лилька говорит, что он этот, как его… тьфу, черт, забыл, ну, напомни… Ну эти, которые оружие в руки не берут…
– Пацифист, что ли? – подсказал Нестеров.
– Ага, точно, – закивал Иван Сергеевич, – он самый, пацифист.
– Так для них альтернативная служба предусмотрена, сейчас необязательно с автоматом бегать по полигону.
– Ну, я не знаю подробностей. Из них нужно все щипцами вытаскивать – какие-то секреты, тайны, личная жизнь. Ой, распустили мы молодежь, ой как распустили… У тебя-то как? Все нормально?