– Отчего бы мне не пригодиться вам в трудной дороге? – вопрошал он Бофранка, высматривая с борта «Вепря» некоего благородного хире, у которого он только что ловко срезал кошель. Хире и впрямь объявился, сопровождаемый двумя гардами, но застал лишь корму отходящего корабля.
Деревянный Колокол, как объяснил Бофранку Альгиус, «отверзал звуком своим многое, что иначе отверзнутся не могло». По писанию выходило, что последним его обладателем был Святой Стурл, иначе Бритый Пророк, который отверз Колоколом стены темницы, куда был заточен. Монастырь Святого Стурла как раз и находился на острове Брос-де-Эльде.
О монастыре Бофранк знал лишь то, что монахи тамошние живут в нарочитых лишениях, удобств не приимут, к чему остров несказанно располагает – монастырь вырублен в выступающей из моря скале, продуваемой всеми мыслимыми ветрами. Кто и когда строил его, осталось загадкой; известно лишь, что Святой Стурл – основатель обители – нашел коридоры и кельи уже готовыми. Населены были лишь верхние уровни, к нижним же спускались редко и принуждением дела, ибо заблудиться в переплетенных меж собою ходах не составляло большого труда.
– Я знал некоего пирожника, на которого за прегрешения наложили епитимью, и он полгода прожил на Брос-де-Эльде. И хотя он не переносил тех лишений, что претерпевают монахи, но лишь обитал уединенно в специальном домике для подобных ему, да молился, да трудился в огороде, по возвращении он представился мне исхудавшим едва ли не втрое, – поведал Альгиус, наблюдая, как споро матросы ставят парус. – Отчего это столь мало у нас орденов славных и веселых? Знавал я некогда монахов из монастыря Святого Баульфа, и все они были парни толстые да пригожие, все не дураки выпить и поесть, а то и поволочиться за юбкою…
– Насколько я знаю, монастырь Святого Баульфа закрыт, как и многие иные, – сказал Бофранк.
– И монахи те уж исхудали и помышляют разве о хлебной корочке и колбасной оболочке… – согласился Альгиус. – Ах, мой любезный хире Бофранк, плачет по нам костер. Беседы, что мы ведем, уж больно нехороши. Один мой друг, вечный школяр, вот так однажды в харчевне рассуждал о нерадивых священнослужителях да о том, что господь не все верно расположил в мире, и что же? Бог весть кто донес на него, но только забрали его прямо от стола, не успел даже допить вина и доесть жареной рыбы. Потом ему обрезали кожу с ног и поставили несчастного в кипящее масло… Кстати, я слыхал, что вы замещали коронного судью в одном поселке, где Броньолус сжег несколько человек?
– Собственно, с этого события все и началось. Но я хотел бы возразить, ибо не являлся чиновником, замещавшим коронного судью. Броньолус понуждал меня к этому, и я вынужден был бежать.
– Слава господу, а то я удивился, ибо не ожидал от вас такого.
– Вам бы уйти с палубы, почтенные хире, – сказал проходивший мимо старший матрос. – Ветер крепчает, не ровен час, поднимутся волны. Подите лучше вниз, в каюту, а я велю коку принести вам вина и закусок.
Альгиус воодушевился этим предложением, и субкомиссар, в нежелании оставаться в одиночестве на палубе, двинулся за ним. Для пассажиров выделили большую каюту, где на одном из рундуков уже лежал юный Фолькон: его мутило. Оггле Свонк, по обыкновению своему, где-то пропадал – то ли обыгрывал матросов в камешки, то ли отирался подле кока.
Смелый же юноша оказался не в силах противиться качанию корабля, кое создавали волны, и изблевал из себя уж порядочно в подставленное специально на такой случай кожаное ведро.
– Как тяжко морское плавание, – простонал он, пытаясь при том улыбнуться, дабы выказать некоторую бодрость. – Я читал многие отчеты путешественников, но почти никто из них не упоминал об этой стороне передвижения по морю…
– Смотрите на нас, хире Фолькон, и завидуйте! – наставительно сказал Альгиус, потирая руки при виде матроса, что вносил кувшин и блюдо с закусками. – Зрелые мужи, мы и в морской качке, и в винопитии, и на ратном поле все едино впереди!
– О чем, о чем, а вот о своих ратных подвигах вы доселе не повествовали, – заметил Бофранк. Морской воздух несказанно поправил его состояние духа, от головокружения не осталось и следа, да и слабость куда-то отступила. Посему субкомиссар осушил полкружки вина и без особенного изящества принялся заедать его куском кровяной колбасы, макая его в плошку с луковым соусом.
– Оставьте и мне немного соусу! – попросил жалобно Альгиус. – Когда еще придется плотно покушать! Монахи на Брос-де-Эльде, говорят, встречают гостей мякинным хлебом да похлебкою из рыбьих костей и плавников, а коли кинут туда малую картошинку, то и вовсе праздник! Вина же там не держат, равно как и пива, и пресной воды там нет.
– Что же пьют они? – спросил со своего ложа Фолькон. – Или, как мыши, не пьют совсем ничего?
– В специальные резервуары собирают они дождевую воду, и счастье, что дожди в тех местах не редкость… Когда же дождей долгое время не проистекает, тогда монахи черпают воду прямо из моря и, извлекая из нее соль, оставшееся потребляют.
– Откуда у вас столь обширные познания? – изумился Бофранк.
– Вся мудрость от книг. Одну из них, наименованием «Мореплавание, а такоже описание островов и городов, что к югу от нас полагаются», удачно обнаружил я в лавке скаредного книгопродавца Мукселя. Поскольку денег у меня не было, я сделал вид, что рассматриваю дальние полки, и попросил показать один из трактатов, что на самой верхней из них возлежал, а пока гнусный скаред с кряхтением и стонами взбирался за ним, вышеозначенную книгу я засунул, уж извините, себе в штаны.
– Стало быть, вы ее украли?!
– А как бедному человеку пополнить библиотеку? К тому же неужто вам стало бы легче, купи ее из корысти богатый бездельник – ради замшевого переплета с замочками?
Смутив таким образом присутствующих, Альгиус выпил еще немного вина и засвистел некую мелодию на старинный лад.
По словам капитана, ходу до острова было день и полночи. Поскольку отправились они ранним утром, то и приплыли часа в три заполночь. Корабль пришвартовался к деревянному причалу; концы принял неказистый с виду монах, освещенный неверным светом факелов, пламя которых так и сяк трепал морской ветер.
– Кто таковы? – крикнул он, приложив руки ко рту воронкою.
– С посланием и поручением от хире кардинала и грейсфрате Баффельта! – прокричал в ответ капитан. – Да ты же помнишь меня, брассе Альдрик! Или не узнал «Вепря» и его капитана?
– Узнать узнал, да мало ли кого ночью принесет, – проворчал себе под нос монах. – Спускайтесь, кто там есть с поручением да посланием.
На причал сбросили веревочную лестницу, по которой друг за другом осторожно спустились Бофранк, Альгиус, Фолькон и Оггле Свонк. Уговорено было, что «Вепрь» заберет их через день, когда пойдет обратно с острова Малд, где должен был загрузиться кулями с сухой рыбой.
– Будьте же гостями нашей обители, – пробубнил монах, вблизи выглядевший совершенным скелетом в изношенном рубище. – Но ведомо ли вам, что вкушать вы будете то же, что и мы, и никаких поблажек ни в чем не получите?
– Я полагаю, один день мы уж как-нибудь стерпим, – смиренно отвечал Альгиус. Монах на это ничего не сказал, но пошел вперед по узким мосткам, вздрагивавшим под ударами прибоя. Спутники последовали за ним, слегка угнетенные подобным приемом, усугубляемому темнотою и шумом ветра, налетавшего со все новой силой.
Неприметный во мраке грот оказался проходом в монастырь. Запирали его обыкновенно ворота из толстых бревен, окованных железными полосами, каковые ныне были раскрыты настежь; впрочем, рачительный монах, впустив гостей, тотчас же и закрыл их на огромный засов, отвратительно лязгнувший при этом.
– Идите за мной, – велел монах и, освещая дорогу факелом, стал подниматься по вырубленным в скале ступеням. Никакого ограждения они не имели, потому Бофранк, шедший первым, прижался боком к каменной стене и держался за нее рукою. Поднявшись довольно высоко, монах открыл дверь и, подождав, пока путники войдут внутрь, закрыл на засов и ее.
Длинный коридор привел их в комнату без окон, очевидно вырезанную в самой толще горы. Воздух там был сродни пещерному, сухой и прохладный, чуть насыщенный мелкой пылью; скамьи, стоявшие вдоль стен, также были каменными, равно как и стол посередине. На стенах горели масляные светильники, более никакого убранства Бофранк не разглядел, да его, скорей всего, и не имелось.
– Погодите тут, – сказал монах, – а я позову фрате Фроде.
– Ежели он спит, так не стоит будить его, – предложил Фолькон, – мы встретились бы с ним поутру.
– Фрате Фроде спит лишь один час в сутки, накануне рассвета, – холодно сказал монах. – Сейчас он бодрствуем, пребывая в размышлениях о сущем, и я не медля позову его.
– Фрате Фроде спит лишь один час в сутки, накануне рассвета, – холодно сказал монах. – Сейчас он бодрствуем, пребывая в размышлениях о сущем, и я не медля позову его.
С этими словами брассе Альдрик удалился, и все четверо отчетливо услыхали, как он запер дверь снаружи.
– Не в западне ли мы? – с тревогою спросил Оггле Свонк, озиравшийся по сторонам.
– С чего бы настоятелю монастыря строить нам козни, когда у нас с собою письмо Баффельта и резолюция кардинала, – пожал плечами Бофранк. Однако и он почувствовал смутное волнение. Отчего монах запер их? Или таковы законы этой угрюмой обители?
Бофранк нащупал пистолет. Перчатки его лежали в карманах камзола, и он уж подумал, не достать ли их, когда дверь снова отворилась и в комнату вошел брассе Альдрик в сопровождении двух других монахов.
– Фрате Фроде готов принять вас, – сказал он без приязни.
Субкомиссару более всего не понравилось, что прибывшие монахи имели при себе арбалеты. Однако сие могло быть еще одной местной традицией, к тому же послушники здешнего монастыря никогда не питали особой любви к пришлым, коих почитали сосудами греха.
– Куда мы должны проследовать? – спросил Бофранк.
– Идите за мною, – сказал брассе Альдрик, и в сопровождении монахов-арбалетчиков спутники двинулись вдаль по коридору.
По винтовой лестнице, вырезанной в вертикальной шахте, они спустились вниз, миновали трое дверей с неизменными засовами и только после того оказались в кабинете фрате Фроде. Сей муж оказался увечен куда более, нежели Бофранк: у него недоставало правой руки, на спине имелся огромный горб, а когда настоятель вышел из-за стола, дабы подойти к гостям, обнаружилось, что он вдобавок колченог.
– Могу ли узнать я, кто прибыл поздней ночью с бумагами от грейсфрате Баффельта? – спросил калека надтреснутым голосом. На столе, коий он только что покинул, стояла поздняя трапеза: кусок хлеба, плошка с толченым чесноком и кувшин с водою.
– Меня звать Хаиме Бофранк, и я – субкомиссар Секуративной Его Величества палаты, – с достоинством сказал Бофранк. – Эти почтенные хире – мои спутники: ученый человек Альгиус Дивор, архивариус Мальтус Фолькон и наш верный слуга и помощник Оггле Свонк. А вот и документ, что привез я с собою.
С этими словами Бофранк положил на стол бумагу, скрепленную печатями и подписями Баффельта и кардинала.
Фрате Фроде внимательно осмотрел ее и разве что не обнюхал. Маленькие глаза его сощурились, и настоятель сказал задумчиво:
– Деревянный Колокол Бритого Пророка? К чему потребен он вам?
– Этого я не могу объяснить, ибо не имею права, – сказал Бофранк. – Но недостаточна для вас просьба грейсфрате Баффельта и кардинала? Неужели нужны объяснения сверх того?
– Никаких объяснений, никаких объяснений, – согласился фрате Фроде, убирая письмо в складки своего платья. – Что ж, я не могу препятствовать просьбам столь уважаемых мною столпов церкви. Завтра утром я передам вам просимое. Сейчас же приглашу вас откушать, после чего отправьтесь ко сну, ибо до рассвета осталось не столь уж долго. Брассе Альдрик, сопроводи наших гостей в трапезную…
Трапезная представляла собою длинную комнату с низкими потолками. На всем протяжении ее стояли столы с лавками, а в углу помещались большие часы, чей маятник качался с громким отчетливым постукиванием. Один из монахов молча принес поздний ужин – каждому досталась миска с тертой редькой, чуть присоленной и приправленной постным маслом, небольшой кусочек хлеба и чашка с водою. После этого все монахи удалились, оставив гостей трапезничать в одиночестве.
– Один мой знакомый, – нарушил молчание Альгиус, с завидным аппетитом поедая редьку, – переписчик именем Скоффелт, чрезвычайно маялся оттого, что был весьма толст. К чему только не прибегал он! И привязывал на ночь к брюху лягушку, и парил его горшком, и обмазывал древесными соками, ан все даром. Наконец он обратился к некоему Отавиусу; сей лекарь врачевал методами шарлатанскими, но прославлен был своими достижениями. Уж не знаю как, но приладил он к брюху несчастного Скоффелта медную трубочку, через каковую долгое время выпаривал жир, отчего толстяк и в самом деле исхудал, но и помер в одночасье. Знал бы я ранее, так посоветовал бы ему ехать сюда.
– Однако вы расправляетесь со своей порцией, словно бы это свежезажаренный каплун, – заметил Фолькон, брезгливо ковыряющий нехитрое блюдо.
– Чему удивляться, хире Фолькон? Я воспитан в смирении и бедности, посему любая еда для меня – прежде всего еда, а уже затем я рассуждаю о том, вкусна ли она. Чего здесь не хватает, так это вина. Но и на это есть у меня достойный ответ. – С этими словами Альгиус добыл откуда-то из-под одежды объемистую флягу. – Держите, хире Фолькон, но не забывайте, что здесь по крайней мере еще трое страждущих помимо вас.
Вино скрасило скудный ужин, после чего вновь появился брассе Альдрик, который унылым своим голосом изрек:
– Коли вы отужинали, прошу в спальни.
– На чем же положат нас? – пробормотал Альгиус за спиною у субкомиссара. – Неужто на угольях?
Но почивать в эту ночь не пришлось никому.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в которой Хаиме Бофранк и его спутники попадают в ловушку, из коей, как кажется, нет выхода
Едва Бофранк, а за ним и спутники вошли в указанную брассе Альдриком дверь, как за ними тут же лязгнули запоры, после чего все четверо оказались в кромешной темноте.
– Что за шутки?! – воскликнул кто-то.
– Дайте хотя бы факел! – вторил ему другой.
Бофранк понял, что не может различить голосов.
– Что за напасть? – спросил он. – Кто говорит со мною?
– А кто спросил сие? – отозвались в темноте.
– Это я, Хаиме Бофранк!
– А это я, Мальтус Фолькон! Отчего я не узнаю вашего голоса, хире субкомиссар?!
– Со мною творится то же самое…
– Это еще одно из необычных свойств здешних подземелий и катакомб, о коем я также читал в книге, – сказал, очевидно, Альгиус. – Звуки человеческого голоса и прочие иные изменяются тут порою так, что распознать их совершенно невозможно.
Судя по отсутствию иных звуков, все четверо стояли на своих местах, боясь сделать лишний шаг – а ну как весь пол тут усеян бездонными колодцами или подвижными плитами, ступив на которые можно вызвать обвал? Впрочем, четверо ли? Бофранк тут же усомнился в этом, ибо на слова Альгиуса последовал вежливый ответ:
– Вы совершенно правы, почтенный хире, чьего имени я не знаю и видеть которого не способен…
– Кто тут? – спросил с опаскою Альгиус. Бофранк вытащил шпагу.
– Меня зовут брассе Эмон, – ответила тьма, – и я пребываю в этом узилище уже много дней, коим потерял счет. Не бойтесь: я такой же несчастный узник, как и вы. Комната, где мы находимся, невелика – всего-то десяток шагов в длину и столько же шириною. У стен лежат охапки прелой соломы, на одной из них я и обретаюсь, посему прошу не наступить на меня по недоразумению.
Бофранк пытался определить, из какого места исходит голос, но не мог этого понять.
– Погодите! У меня, сиречь вашего доброго друга Альгиуса, ведь есть же кресало! Да и у вас, хире Бофранк; вы курите редко, но не оставили совсем этого вредного занятия.
– И даже не кресало, а спички! – отозвался обрадованный Бофранк. Через несколько мгновений тьму разорвали вначале искры, а затем и слабые огоньки пламени, причем для поддержания оного Альгиус использовал завалявшуюся долговую расписку, а субкомиссар просто светил спичкою.
Комната и в самом деле была не столь велика, а единственный бывый ее обитатель сидел в самом углу на соломе, скорчившись и прикрывая ладонями лицо.
– Я отвык от света, – молвил он, – оттого словно бы ослеп… Однако ж возьмите пук соломы, дабы огонь не потух!
Альгиус так и сделал. Теперь, когда комната освещалась достаточно ярко и равномерно, спутники смогли подробнее разглядеть и ее, и брассе Эмона. Тот был преужасно худ, как и все уже виденные монахи Брос-де-Эльде, бороды давно не брил, волос не стриг. Подле кучи соломы, на которой брассе Эмон возлежал, стояли кувшин и пустая плошка, а в противоположном углу, в полу, имелось небольшое воронкообразное отверстие – надо полагать, для отправления естественных надобностей узника.
– Кто вы? – спросил Бофранк, опускаясь на колени. – За что вас поместили сюда?
– Я готов спросить у вас то же самое, – отвечал монах, опасливо приоткрыв один глаз. – Ужель вы прибыли с материка? Что привело вас в это страшное место?