– Так ничего и не скажешь, чертов… – И, не договаривая, Брайан ринулся в атаку.
Несмотря на разгульный образ жизни, брат явно не пренебрегал тренировками. Его удары оказались по-прежнему сильны и искусны, и Энджел, все еще не решивший, убьет он Брайана или нет, вынужден был поначалу отступить. В голове лихорадочно крутились возможные варианты исхода: тяжело ранить брата, чтобы иметь возможность скрутить его, только вот… Неизвестно, сколько людей вместе с Брайаном. Неизвестно, какой приказ он отдал на случай, если младший брат одолеет его. Скорее всего, стрелять немедля. Лаис, дети, слуги – все они словно мишени, из темноты смотрят убийцы, и выхода нет. Разжалобить Брайана не получится. На сей раз брат не оставит свидетелей.
Это была восхитительная битва. Энджелу редко приходилось сражаться с равным по силе противником, и сейчас, будь это тренировка в зале, он испытывал бы ни с чем не сравнимый восторг. Обмен ударами шел столь быстро, что вряд ли зрители могли осознать, как это происходит. В воздухе висел непрерывный металлический звон: клинки встречались и расходились, чтобы тут же встретиться снова. Спустя минуту лезвие шпаги Энджела скользнуло вдоль бока Брайана, разрезая камзол, а Фламбар получил легкий укол в плечо.
– Неплохо, – оценил брат, на несколько мгновений прерывая схватку и отступая назад. – Ты, как я вижу, ничего не забыл. Даже не знаю… Возможно, стоит оглушить тебя и спрятать в отдаленном имении, а самому иногда наезжать туда и давать тебе шпагу в руки? Через некоторое время ты станешь жаждать этих встреч, дорогой братишка…
Не дожидаясь окончания монолога (мало ли какие мерзости мог сочинить Брайан, а тут все-таки находилась Лаис и дети), Энджел молча бросился на противника. Клинки снова сплелись в смертельном танце. Фламбар с каждой секундой все яснее понимал, что Брайана придется убить. Никаких полумер. Необходимость совершить насилие над человеком, принадлежавшим к его семье, вызывала в Энджеле острую боль, которую он старался заглушить. Нельзя поддаваться жалости; от этого зависит не только его жизнь.
Все годы, защищая Брайана, вытаскивая его из всевозможных переделок, Энджел заботился о брате, хотя был младше. А Брайан, оказывается, видел в этом только снисходительность и высокомерие – единственное, что смог увидеть. Он убил Валентайн. Он слеп и безумен. Нужно оборвать его жизнь, пока это не зашло слишком далеко. И остается надежда на то, что, лишившись предводителя, его приятели не решатся стрелять. Энджел помнил большинство из них – мерзавцы и трусы. Возможно, они разбегутся.
А если нет, то умрет он с честью.
Только вот Лаис…
Вспомнив о ней, Энджел зазевался, и тут же острие шпаги вошло в его правый бок, распоров камзол. Фламбар немедля отпрыгнул назад, чувствуя, как по коже бегут теплые струйки. Вот черт. Рана, похоже, не слишком тяжелая, но через некоторое время начнет сказываться потеря крови. Теперь у него бока исколоты вполне симметрично; хорошо, что тот, нанесенный разбойниками, удар уже успел слегка подзабыться.
Брайан плотоядно облизнулся, глядя, как по белому камзолу Энджела начинает расплываться темное пятно.
– Да ты несовершенен! А я-то уж было решил, что ты – настоящий ангел, которому нельзя причинить вреда. Ты был так убедителен там, на сцене. Все эти глупые клуши смотрели на тебя и пускали слюни, но совершенно зря; я это знал, я предвкушал, а они – нет. – Он засмеялся, громко и резко. – Теперь я знаю, что сделаю с тобой. Ты будешь умирать долго и мучительно, а твоя новая сучка, – он бросил выразительный взгляд на Лаис, – станет на это смотреть.
– Сначала попробуй убить меня, Брайан, – презрительно бросил Энджел. – Не думаю, что это так легко, как тебе показалось.
И он первым шагнул вперед.
Не осталось ничего, кроме схватки: перекошенного от злобы лица противника, звона шпаг и все усиливающейся усталости. Кровь пропитала рубашку и камзол, ткань противно липла к телу. Кажется, со степенью тяжести раны он все-таки ошибся… Ночь будто придвинулась, потянула на Фламбара душное покрывало, и от этого закололо в боку и зазвенело в ушах. Несмотря на подступающую слабость, Энджел приложил все усилия, чтобы достать брата, и наконец нанес тому серьезное ранение в плечо.
– Отлично, – прохрипел Брайан, отступая и зажимая ладонью рану. – Вот теперь мы окончательно квиты, да, братишка? Осталось тебя добить. Никому не позволю дырявить мою шкуру, даже любимому младшему братцу.
И быстрым движением он вытащил из-за пояса пистолет.
«Вот и все», – подумал Энджел, глядя в равнодушно блестевшее дуло. Одна пуля – и он наконец обретет покой, который на этой земле ему, похоже, не полагается. А Лаис? Он бросил на графиню быстрый взгляд. Она стояла, прижав ладонь к губам, и смотрела на Брайана темным, полным страстной ярости взглядом. Тамина и Джерри, неизвестно как оказавшиеся рядом с матерью, вцепились в ее плащ.
– Брайан, – стараясь сохранять спокойствие, произнес Энджел, с трудом отводя взгляд от Лаис, – остановись.
– Не читай мне проповеди! – огрызнулся брат. Пистолет дрожал в его руке. – Ты всю жизнь это делал. «Брайан, ты не должен так поступать! Брайан, подумай о чести!» – передразнил он. – Все, хватит! Теперь этому конец!
– Ну так стреляй! – заорал Энджел, выведенный из себя. Он прикидывал, успеет ли броситься вперед, когда Брайан нажмет на спусковой крючок, и свалить брата – тогда удастся справиться с ним. Если приставить шпагу к его горлу, Брайан может приказать своим дружкам отступить. Он так дрожит за свою драгоценную жизнь… – Стреляй! Чего ты ждешь? Что я встану на колени и буду молить, чтобы ты оставил меня в живых? Я не стану! Давай, доделай то, что не сделал летом! Ты же хотел меня задушить! Ну?
– Умри, братишка, – прохрипел Брайан, и пистолет в его руке перестал дрожать. Брат нажал на спусковой крючок.
Два выстрела прозвучали одновременно. Бросаясь на Брайана, Энджел почувствовал, как мимо уха свистнула пуля, обожгла горячим дыханием и канула в ночи. Прежде чем он успел схватить брата, Фламбар осознал: Брайан медленно оседает на землю, и его широко раскрытые глаза полны удивления. Пистолет вывалился из руки брата; Энджел, остановившись, смотрел, как оружие падает на дорогу. Брайан рухнул на живот, раскинув руки, и снег вокруг него вдруг стал темнеть.
Ничего не понимая, Энджел поднял взгляд.
Из темноты выступил лорд Либург; из дула опущенного пистолета в его руке шел дымок.
– Вечно вы ввязываетесь в переделки, когда меня рядом нет, – посетовал лорд и присел на корточки рядом с Брайаном. Пощупал пульс, удовлетворенно кивнул и встал. – Вам следовало быть более осторожным, Девери. Если бы Лангбэйн не предположил, что ваш брат может добраться до вас сегодня, и не заставил нас всех оторвать задницы от кресел и приехать сюда, так легко никто бы не отделался.
– Спасибо, – выговорил Энджел. Либург кивнул: он прекрасно понимал, за что друг благодарит его. Братоубийцей Энджел так и не стал.
– Займемся благодарностями позже. Кристеф! – заорал он во тьму. – Что там у тебя?
– Все готовы, – послышался голос барона Кардонелла, и через минуту тот появился сам. – Лангбэйн и остальные разберутся с теми, кто в театре.
Не слушая больше друзей, Энджел повернулся и быстро подошел к Лаис. Она вцепилась в его руки холодными пальцами, затем прижалась так крепко, что причинила боль. Энджел чуть отстранился и принялся покрывать поцелуями ее лицо и руки. Лаис всхлипнула.
– Я думала, он тебя убьет, – прошептала она. – Думала, что сейчас я тебя потеряю…
– Нет. Он бы не убил меня.
– Убил бы, – возразила она, и слезы тут же высохли, уступив место злости. – Этот подонок, по недоразумению называвшийся твоим братом, пристрелил бы и тебя, и нас. Не обольщайся на этот счет, Энджел. И если бы тебе удалось убить его, ты простил бы себе рано или поздно. Я так уж точно простила бы.
Он усмехнулся и почувствовал, как адское напряжение понемногу начинает отпускать его.
Самая большая комната в Джиллейн-Холле еле-еле вместила всех гостей сегодняшнего вечера. «Давно я не проводила время в такой большой компании интересных мужчин», – рассеянно подумала Лаис, глотая вино. Напиток помогал расслабиться и унять нервную дрожь. Как странно: настоящий страх пришел только теперь. Дом, безопасный дом. Почему же именно здесь Лаис накрыла волна страха?
Она знала ответ. Потому что Энджел уедет.
Он сказал об этом на обратном пути. Сидя рядом с Лаис в карете, прижимая руку к наскоро перевязанной ране и не глядя на графиню, он обронил, что воспользуется ее гостеприимством еще на одну ночь, а затем, поблагодарив за все, покинет Джиллейн-Вэлли.
Он не сказал ни о том, что чувствует теперь, ни о том, намеревается ли вернуться.
Скорее всего, нет.
Так что этот вечер был последним.
Лорд Эшли и лестерширские дворяне весьма быстро сошлись с гостями из столицы. Вся эта мужская компания решила, что сопроводить Лаис домой в полном составе – именно то, что требуется сейчас напуганной одинокой вдове. Поэтому, даже не спрашивая ее позволения, джентльмены ввалились в Джиллейн-Холл, потребовали вина и закусок и расположились в гостиной, громко разговаривая, а сама Лаис переоделась и присоединилась к ним позже. Вместе с детьми – отправить спать перепуганных Джерри и Тамину не было никакой возможности. Сейчас они сидели рядом с Лаис на диване и, кажется, потихоньку приходили в себя. Во всяком случае, начали отвечать на веселые шутки молодого лорда Арлотта, застенчиво признавшегося графине, что у него четверо младших братьев и сестер.
Он сказал об этом на обратном пути. Сидя рядом с Лаис в карете, прижимая руку к наскоро перевязанной ране и не глядя на графиню, он обронил, что воспользуется ее гостеприимством еще на одну ночь, а затем, поблагодарив за все, покинет Джиллейн-Вэлли.
Он не сказал ни о том, что чувствует теперь, ни о том, намеревается ли вернуться.
Скорее всего, нет.
Так что этот вечер был последним.
Лорд Эшли и лестерширские дворяне весьма быстро сошлись с гостями из столицы. Вся эта мужская компания решила, что сопроводить Лаис домой в полном составе – именно то, что требуется сейчас напуганной одинокой вдове. Поэтому, даже не спрашивая ее позволения, джентльмены ввалились в Джиллейн-Холл, потребовали вина и закусок и расположились в гостиной, громко разговаривая, а сама Лаис переоделась и присоединилась к ним позже. Вместе с детьми – отправить спать перепуганных Джерри и Тамину не было никакой возможности. Сейчас они сидели рядом с Лаис на диване и, кажется, потихоньку приходили в себя. Во всяком случае, начали отвечать на веселые шутки молодого лорда Арлотта, застенчиво признавшегося графине, что у него четверо младших братьев и сестер.
Когда дети забудут этот случай и забудут ли? Из памяти маленькой Тамины, возможно, он почти изгладится; за Джерри Лаис беспокоилась больше. Сын пребывал в непривычном молчаливом состоянии и, хотя улыбался и отвечал Арлотту, ограничивался односложными ответами. Воспользовавшись моментом, когда Арлотта отвлек кто-то из друзей, Лаис негромко спросила сына:
– Ты очень испугался, Джерри?
Мальчик удивленно взглянул на нее снизу вверх. Господи, подумала Лаис с щемящей дрожью, ведь недалек тот день, когда Джеральд перерастет ее и станет настоящим мужчиной, и тогда уже ей придется смотреть так…
– Испугался? Нет, мама. – Он решительно кивнул. – Я просто думаю. Я хочу стать таким же храбрым, как мистер Фламбар.
Вряд ли Джерри сумел разобраться по отрывочным и безумным фразам, что именно произошло у театра. Он увидел одно: злой человек угрожал Энджелу, защищавшему Лаис, и Энджел защищал ее до последнего.
– И таким же добрым, – невесело улыбнулась Лаис, подумав, насколько проще стала бы жизнь Фламбара, если бы он понимал, что такое месть. Он нашел бы брата и убил или потребовал, чтобы того засадили в тюрьму, и не считался бы ни с чьими чувствами, кроме своих собственных. Но нет. И тогда он не был бы самим собой.
Энджел присоединился к компании, когда джентльмены были уже изрядно навеселе: герцога – теперь уже несомненно герцога – Девери осматривал захваченный из Лестера врач. Когда Фламбар тяжелой походкой вошел в гостиную, разговоры мгновенно прекратились. Все присутствующие, кроме Лаис и детей, поднялись и слаженно поклонились ему. Как будто репетировали, подумала графиня. Даже лорд Эшли.
Энджел, кажется, не ожидал.
– Вот это уже лишнее, господа, – поморщился он. – Лучше… Ах да, спасибо. – Он взял поданный Лангбэйном бокал. – Именно то, что нужно.
Он переоделся в свой обычный черный камзол с серебряными пуговицами, сменив окровавленный театральный наряд, и Лаис с болью в душе подумала, что лучше бы герцог надел нечто, подобающее своему высокому положению. Тогда легче было бы осознать, что больше он не принадлежит Лаис. Никогда не принадлежал. Иллюзия. Сон.
Пора просыпаться.
Энджел прошел через всю гостиную и осторожно сел в кресло напротив Лаис; сейчас он обращался со своим телом будто с хрупким стеклянным сосудом. «Что бы я только ни отдала, – подумала графиня, глядя, как золотистые блики света превращают холодное бледное лицо Энджела в венецианскую маску, – чтобы иметь возможность – нет, право! – прикоснуться к тебе сейчас, поцеловать и уменьшить боль. У меня нет этого права и никогда не будет, но ты мог бы хоть еще немного поиграть в него со мной».
На откровенный разговор рассчитывать не приходилось. Поэтому графиня мило улыбнулась Фламбару:
– Что сказал врач, милорд?
– Все будет в порядке. Хотя некоторое время мне не рекомендуется ездить верхом.
– Надеюсь, вы послушаетесь.
– Теперь меня станут опекать, – фыркнул Энджел, покосившись на присевшего рядом лорда Либурга. Тот охотно кивнул.
– Мы с вас некоторое время глаз не спустим, Девери. Не хватало еще, чтобы вашу шкуру все-таки смертельно продырявили приспешники Харли. Слишком нелегко вам достался этот титул. К тому же… У вас пока нет наследника!
– Не в титуле дело, – холодно оборвал его Энджел. – И уж гипотетический наследник тут точно ни при чем.
– Я это знаю. Ну же, учитесь снова воспринимать шутки, друг мой. Жизнь не закончилась.
– Может быть, вы и правы. – Он пристально посмотрел на Лаис.
Графиня отвела взгляд, потом снова взглянула на Фламбара, не в силах оторваться, ощущая, как стремительно утекает сквозь пальцы время.
Он заговорил с кем-то еще (окружающие фигуры казались Лаис не живыми людьми, а декорациями к спектаклю, что разыгрывался между нею и Энджелом), и она получила возможность еще немного украдкой смотреть на него. Впитывать его мгновения, его движения, скупо оброненные слова. Ледяной панцирь великосветского равнодушия, решила Лаис, ничем не лучше холодности обычного фехтовальщика. И теперь, когда она знала, каким Энджел может быть беспритворным и страстным, как он умеет смеяться и смотреть, все это казалось графине фальшивой игрушкой. Герцог желает так себя вести – герцог будет так себя вести. Это его защита, доспехи, которые надевали рыцари. Он опустил забрало, и в темноте за ним не разглядеть глаз.
Лаис провела в таком оцепенении около четверти часа. Высверки взглядов, отсутствие каких-либо знаков, ни одной улыбки от новоявленного герцога. Она думала, что Энджел подавлен, и точно знала, что он устал. Почему он не лег в постель и не проспал до утра, почему предпочел сидеть здесь, в окружении друзей и знакомых, которые сегодня помогли ему спасти не только Лаис и ее близких, но и его собственную душу? И почему лорд Либург пьет так много и смеется так громко, почему таким лихорадочным блеском блестят его глаза? Лаис подозревала, что нескольким людям в этой комнате сейчас по-настоящему нелегко. Свою боль, разъевшую душу, они маскировали за напускным весельем и винной удалью. Они победили, а победителей не судят; только победители сами судят себя.
Она больше не могла этого выносить и встала, не дождавшись, пока барон Кардонелл доскажет анекдот.
– Веселитесь, джентльмены, вы это заслужили. – Хозяйка дома мило улыбнулась, надеясь, что достойно сыграла свою роль. Она ведь тоже немного актриса. – А я должна уложить детей и отдохнуть сама. Вечер выдался нелегким.
Энджел не сделал ни единой попытки ее остановить. Он так и остался почти недвижим, так и сидел в кресле, откинув голову, как будто не мог ее держать, и лишь вежливо пожелал графине доброй ночи. В его голосе больше не было ни обещания, ни загадки, ни вызова. Ничего. Он уже не здесь. И Лаис вышла.
Шагая по лестнице, она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Вот теперь – окончательно все.
Утром Лаис проснулась уже после того, как гости покинули дом. Они сделали это очень рано, еще до рассвета. Фламбар оставил небольшое письмо, в котором обнаружились лишь благодарности.
Эпилог
Весна 1711 года
Полтора года спустя
Апрель выдался слишком теплым для обычной лестерширской весны. Еще в марте сошел тот снег, что имел наглость выпасть зимой; сейчас сад зеленел листвой, подснежники отцветали, сладкий запах крокусов уступал место нежному аромату нарциссов. Открыв утром окно, Лаис вдохнула душистый воздух. Апрель.
Так звали коня Энджела…
Не проходило и дня, чтобы Лаис не вспомнила о Фламбаре. Она почти ничего не знала о нем. Из Лондона он прислал более пространное письмо, в котором извинялся за поспешный отъезд и обещал приехать в Джиллейн-Вэлли, как только позволят обстоятельства. Пока же, сообщал Энджел, он отправляется на континент, чтобы помогать герцогу Мальборо в войне, где победа, похоже, уплывает из рук. Лаис написала вежливый ответ, но больше посланий не получала. Зачем зазря изводить бумагу? И так ясно, что кратковременный и бесперспективный роман завершен.
У нее было много дел, помогавших не предаваться печали. Спустя неделю после отъезда Фламбара в Джиллейн-Холл прибыл хмурый тип средних лет, представившийся учителем фехтования мистером Слайном и показавший рекомендательное письмо от герцога Девери. Еще одно маленькое извинение, как поняла Лаис. Она приняла фехтовальщика на службу, он оказался умелым и знающим свое дело – чего еще желать? И все же каждый раз, заслышав звон шпаг в саду, Лаис шла на звук, надеясь увидеть Фламбара. И каждый раз злилась на себя за это.
Ночи стали еще более одинокими.
Лаис велела себе не унывать. Энджел не вернется, это ясно, искать его внимания – недостойно леди, поэтому надо научиться жить без него. Она научилась. Не сразу. Сначала плакала, потом перестала. Слезы не красят женщину, и незачем кому-то видеть ее опухшие глаза. Во всем доме, кажется, только Джейкобс догадывался о чувствах хозяйки, да Элен все понимала, но эти двое преданных слуг молчали. Лаис была благодарна им за безмолвную поддержку.