Лев Кокин Семинар Петровского
1У хорошего студента для знакомства с ректором нет причин. И ректор сожалеет об этом. Но удивляться тут нечему. Стипендию хорошему студенту платят, а времени у него в обрез: альма матер щедра — то лекции, то лаборатории, то семинары… По сути, ректор для того и существует, чтобы обеспечить изобилие всего этого.
Чтобы физик мог слушать Арцимовича, Кикоина.
Чтобы химик учился у Семенова и Несмеянова, а биолог — у Белозерского и Северина.
Чтобы, приходя в лаборатории, студент встречался с самой новой наукой.
Все было бы ясно до предела, когда бы будущий ученый был тем самым хорошим, а вернее сказать, благополучным студентом, у которого нет оснований знакомиться с ректором или с деканом. Но нередко получается по-другому. Увлечет, например, человека идея, он забросит начисто все остальное, в том числе и поименованное в зачетной книжке… А потом сидит в кабинете у ректора и с усилием выдавливает из себя: «Запустил занятия… Зачет не сдал… Отчисляют…»
В горячую выпускную пору ректору (он сам непрочь поиронизировать над своей производительностью) удается подписывать по шесть сотен дипломов в час… Что значит в университетских масштабах один горемыка? Ноль целых, ноль десятых, даже ноль сотых.
Ректор примостился с краешка длинного, сукном крытого стола — из тех, за какими заседают, — положив на руки голову. О чем он думает? На лице живут лишь кусты бровей да цепкие нетерпеливые глаза под ними. Судьба человека — не математическая задача. Сколько он выслушал на своем веку подобных историй, но всякий раз главное приходится решать заново: что за человек перед ним. И еще более трудное: что из этого человека будет…
Резко поднявшись, он спешит к телефону, порывист, как юноша. И, как врач, осторожен.
— Декана, пожалуйста. Вот сидит у меня ваш питомец…
Пусть иные горячие головы попрекают его за либерализм, хирургия — не лучший педагогический метод. Есть у ректора Московского университета необычный список, который он не показывает журналистам. И которым втайне гордится. В списке — фамилий десять. Нынешние профессора объединены по особому признаку: в свое время ректор не дал исключить их из университета…
2В этой мастерской из глины лепят характер. В этой лаборатории под высоким напряжением вспыхивают таланты. В этом инкубаторе из желторотых птенцов вырастают настоящие люди — при нормальном давлении и комнатной температуре. Робкие школяры (об их зрелости говорят лишь аттестаты) спустя пять лет уходят отсюда, готовые принять на свои плечи судьбы науки. О, эти пять лет непрерывных открытий, годы обжига в спорах и экзаменационной закалки, проб на твердость, испытаний на гениальность — пять студенческих лет! Воспоминаний и песен о них хватает до седых волос. Альма матер — так испокон веку называют бывшие студенты свои университеты. Альма матер, мать-кормилица…
Иван Петровский не покинул своей альма матер.
Студент, аспирант, ассистент, доцент, профессор, заведующий кафедрой, декан факультета — он прошел университетскую лестницу снизу доверху. С той далекой осени 1922 года, когда ступил на нее первокурсником.
После уездной глуши полутемная Москва той поры потрясла великолепием. Общежитий, правда, не было, и ночевать приходилось у однокашников, а иногда, чтобы не злоупотреблять гостеприимством, перебираться на Курский вокзал. Наконец спасительное объявление: «Детдому требуется дворник». Квартира с отоплением и светом — это ли не предел мечтаний! Будущий ректор впервые выходит на ниву просвещения…
3Одна из работ Петровского посвящена известной в теории вероятностей «проблеме блужданий».
Задолго до математической этой проблемы ему пришлось решать подобную проблему в жизни.
Есть ученые — счастливые люди! — чье призвание определилось рано и недвусмысленно. Гимназист Эйнштейн гонялся за солнечным лучиком, десятилетний Амбарцумян смотрел в телескоп, а Колмогоров, по собственным его словам, «познал радость математического открытия» лет шести от роду. Путь Петровского, как большинства других, куда сложнее. В его школьном аттестате две четверки (остальные пятерки). Одна из двух — по математике.
Он собирался стать физиком или химиком, кончил три курса Политехнического института и лишь после этого открыл в себе математика. Собственно, ничего он не открывал, а только был потрясен красотою этой науки, прочитав случайно книгу по теории чисел.
Не потому ли, основываясь в значительной степени на собственном опыте, в публичных своих выступлениях по проблемам образования Иван Георгиевич говорит о том, что нельзя раз навсегда определить, кто к чему способен. Очень многие талантливые люди утверждаются в своем призвании лишь после долгих поисков. Знаменитый физик Гельмгольц по образованию был врач. Геохимик вице-президент Академии наук Виноградов — тоже в прошлом медик, а член-корреспондент Академии наук археолог Арциховский — техник. В жизни, в противоположность математике, не бывает стандартных решений, хотя могут быть решения предпочтительные.
Впрочем, сэр Александр Флеминг, открывший пенициллин, говаривал по этому поводу, что каждый из нас может оглянуться на пройденный путь и задать себе вопрос: что произошло бы, если б он занимался не тем, чем занимался. «Перед нами всегда два пути; мы должны выбирать один из них, не зная, куда ведет второй. Может быть, мы выбираем лучший; но возможно также, мы никогда не узнаем, какой надо было выбрать».
Так или иначе, но Петровский вполне однозначно решил личную «проблему блужданий»: стал математиком.
4Год 1940-й. На механико-математическом факультете необычная ситуация. Вот уже несколько месяцев факультет без декана. Никак не могут подобрать кандидата на эту должность и в конце концов решают провести выборы.
Это теперь на университетских факультетах выборные деканы, а в то время декан назначался. Так что выборы казались явлением небывалым… Петровский всегда, с давних пор, пользовался уважением на факультете. К примеру, еще в двадцать седьмом году представителем факультетского студенчества выступал он на Всероссийском съезде математиков… В деканы Ивана Георгиевича избрали подавляющим большинством.
Петровский поглощен своей научной работой. Он соглашается на деканство — в ущерб своим планам — со строгим условием: только на год. Под расписку: в 1941-м его освободят!
В 1941-м декан Иван Георгиевич Петровский налаживает работу факультета в Ашхабаде… Эшелоны, машины, погрузки, разгрузки — все эти его заботы далеки от высшей математики, а сама математика кажется еще более далекой от действительности. Но это — обманчивое впечатление. Пока декан хлопочет о помещениях для занятий, о пайках и квартирах, подопечные профессора не теряют времени даром. Одного занимает расчет механизмов танка, другого — расчет артиллерийских снарядов. Колмогоров разрабатывает расчеты методов стрельбы.
5Два десятка лет минуло с того дня, как Иван Георгиевич Петровский, тогда уже академик, впервые переступил порог ректорского кабинета. Впервые как хозяин; в ином качестве, разумеется, бывал здесь и прежде, самый первый раз еще в давние студенческие годы. Впрочем, с тем, действительно первым посещением ректорского кабинета связаны малоприятные воспоминания…
Утверждают, что после назначения на ректорский пост Иван Георгиевич стал здороваться с товарищами по нескольку раз на дню. Пуще всего боялся, как бы о нем не подумали, будто ректорство его изменило.
И ему отвечали:
«Здравствуйте, Иван Георгиевич, здравствуйте пятый раз!»
Человек скромный и не менее требовательный к себе, чем к другим (математика приучает к объективности), он отчетливо понимал: по достоинству занимать кресло ректора — не только большая честь. Еще большая ответственность. Деканская деятельность помогла ему осознать роль ученого-организатора. Пускай отныне не так уж часто станет встречаться в заголовках научных работ его имя, зато многие и многие работы будут и ему обязаны своим появлением. А славою — сочтемся, как говорил поэт.
Подобно многим профессорам, чья жизнь с юных лет связана с университетом, он относился к своей «матери-кормилице» с сыновней гордостью. И сыновней преданностью.
Должно быть, ни в чем так не проявляли себя эти чувства, как в заботе о развитии университета, о его будущем.
Ректорство Петровского совпало с большими переменами в жизни университета.
Главное событие — переезд на Ленинские горы.
Переезд означал не просто расширение «жизненного пространства». (О масштабах судите по физфаку. Факультетская «жилплощадь» увеличилась вшестеро.) Не только новые аудитории и новые общежития открывались в новых зданиях — еще и великолепно оборудованные новые лаборатории. Университет не просто расширялся, он рос.
Есть в науке столбовые дороги, а есть тупики. Нельзя было механически укрупнять подряд кафедры и лаборатории; слепок со старого, хотя бы и увеличенный, не годился. Развивать перспективные направления — вот что было необходимо, пусть за счет второстепенных. Даже садовник, удобрив почву, обрубает сухие ветки — чтобы быстрее тянулись молодые побеги.
Но какая же сухая научная ветвь добровольно признает свое бесплодие?.. Была борьба — трудная и неизбежная. По остроумному замечанию одного из коллег, ректор насаждал новое, как Екатерина картошку.
На химическом факультете помнят рождение кафедры полимеров. Полтора десятилетия назад их будущее многим казалось туманным. На факультете фактически не было даже научного «задела» в этом направлении.
…Век каменный, бронзовый, железный — эры развития человечества названы по употребляемым материалам. «В результате развития химии, — пишет академик Н. Н. Семенов, — начался новый век — век синтетических полимерных материалов».
Сейчас слово «полимер» знает каждый школьник.
Кафедра, за создание которой немало боев пришлось вынести ректору, стала одной из ведущих в университете. Работы, что делаются здесь, получают отклик во всем мире.
А история вычислительного центра — одного из первых в стране! По проекту в университете такого вовсе не предполагалось… В 1954 году отобрать для него новый корпус у физиков было очень не просто.
Не подумайте, что так проявился в ректоре математик. «Свой» факультет никакими поблажками не пользуется. Те же физики «получили» от математиков целое астрономическое отделение: в наше время погоду в астрономии делает астрофизика!..
Не одними своими достижениями важна университетская наука. Она приобщает студентов к научному творчеству — задолго до получения диплома. От уровня, на котором ведутся научные исследования, — как в сообщающихся сосудах, — зависит уровень будущих специалистов. И, стало быть, будущие успехи целых отраслей науки и производства. «Мы не отделяем научной работы от учебной», — говорят в Московском университете.
Впрочем, ректор университета решительно не согласен с самим термином: университетская наука. Такой науки не существует, как не существует науки академической или отраслевой. Наука едина, и, возможно, главную из многих своих обязанностей ректор видит в создании таких условий в университете, которые позволяли бы вести исследования на самом современном уровне.
Более семидесяти кафедр и множество проблемных лабораторий по новым разделам науки создано в университете по инициативе и при поддержке ректора. Сегодня чреваты открытиями биохимия и биофизика, физика твердого тела и химическая кибернетика. Сегодня они — предмет первейших забот. Но наука не останавливается ни на минуту, и завтра появятся новые, не существующие сегодня возможности.
Всегда чувствовать живой пульс науки! Наверно, это самое необходимое для людей, которые стоят у ее руля.
Есть на физфаке ускорители элементарных частиц. Но такого, как дубненский синхрофазотрон, — нету. Однако старшекурсники, специализируясь по ядерной физике, работают и на этой уникальной установке. При Институте ядерных исследований в Дубне действует филиал физического факультета. С недавних пор студенты-биологи получили такую же возможность: филиал биолого-почвенного факультета построен в Биологическом центре Академии наук в Пущино-на-Оке. Практикантами, дипломниками, стажерами здесь могут быть не одни биологи, но и физики, и химики (кстати, тоже имеющие свой филиал при исследовательских институтах Академии наук) — и это очень важно в наше время развития «пограничных» исследований, и это настойчиво подчеркивал, напутствуя организаторов пущинского филиала, ректор университета. Он просил их помнить о гостеприимстве по отношению к остальным факультетам.
Филиал — это общежитие и аудиторный корпус. Лаборатории предоставляют институты. Организация филиалов — идея ректора, в осуществление которой он вкладывает массу сил и энергии. Ректор Петровский, подобно математику Петровскому, не страшится трудных задач. Добивается их полного и исчерпывающего решения… хотя, умудренный ректорским опытом, уподобляет управление университетом движению в вязкой среде. Чем активнее — тем труднее.
В свое время он начал с перестройки физического факультета, применив одно из твердых своих правил: привлекать в университет виднейших ученых, активно действующих исследователей. К «набору Петровского» принадлежали нобелевские лауреаты Тамм и Ландау; и академиков Арцимовича, Леонтовича, Кикоина на факультет пригласил он… Молодая поросль поднимается возле зрелых исследователей.
Отыскивать таланты, бережно их растить, всячески помогать им раскрыться — формула университетской жизни. «Выращивать своих Ферми и своих Эйнштейнов — обязанность нашего университета больше, чем любого другого, потому что нам дано больше, чем другим…» — по глубокому убеждению ректора, университету предстоит расти «не за счет количества, а за счет качества». Например, подчас имеет смысл переводить в МГУ проявивших себя старшекурсников, студентов из других университетов. Оттуда, где нет таких условий, как в Московском (этот опыт уже принес результаты). Необходимо увеличивать и число аспирантов. (За годы его ректорства аспирантов в МГУ стало вчетверо больше, тогда как студентов — лишь вдвое.) Московскому университету под силу готовить специалистов наивысшей квалификации — «вот путь, на котором он даст стране максимум того, что может дать».
«Нам есть на кого оставить факультет», — уверенно говорят старые профессора мехмата. Слова математиков могут повторить на любом факультете.
6Больше трети академиков — воспитанники МГУ, треть академиков — его профессора. На кафедрах и в лабораториях ведутся исследования по всем сколько-нибудь существенным научным направлениям. И математика находится как бы в фокусе этого огромного разнообразия современных человеческих знаний. Математика, которая, как говорил Нильс Бор, «похожа на разновидность общего языка, приспособленного для выражения соотношений, которые трудно, либо невозможно излагать словами».
Еще бытует этакое традиционно-анекдотическое представление о рассеянном ученом-математике: он считает, что потерял зонтик, а у него по зонтику в каждой руке. Он предпочитает стоять лицом к доске, а спиной к классу. Он пишет «а», говорит «b», имеет в виду «с», а должно быть «d». Как связать этот образ, например, с тем, что гениальный Лобачевский девятнадцать лет пробыл ректором Казанского университета? И какой был ректор! А в наши дни ученый-математик в роли организатора науки — фигура вовсе не редкая. Посудите сами. Математик руководит Московским университетом, математик стоит во главе всей Академии наук (академик М. В. Келдыш) и Сибирского ее отделения (академик М. А. Лаврентьев). Подобные примеры можно продолжить, назвав академика Н. И. Мусхелишвили, в течение долгих лет президента Грузинской Академии наук и его преемника академика И. Н. Векуа.
Однако не увлеклись ли мы? Не подгоняем ли факты и доводы под заранее заданную схему: «математик — организатор науки»? В числе крупнейших ее руководителей ведь можно назвать и химиков, и физиков, и геологов… А помимо того, существует мнение, что ученому надлежит заниматься исследованиями. В конце концов, математики масштаба Петровского рождаются гораздо реже, чем руководители такого масштаба. Поручите организационную сторону людям с соответствующими задатками, не обязательно крупным ученым…
Сторонники этой идеи не учитывают одного: руководить наукой — значит в первую очередь руководить ее развитием. Охватывать взглядом не только сегодняшнее состояние, но и движение науки во всей полноте и противоречивости, оценивая и направление этого движения, и скорость его, и ускорение с точки зрения общественных потребностей будущего.
Как в слабых, едва заметных ростках новых идей различить зачатки открытий? Не принять их за пустоцвет, не принять за них пустоцвет? Здесь нужен глаз большого ученого… Когда академика А. А. Байкова спросили, каковы ожидаемые результаты исследования, он ответил: «В науке ценны неожиданные результаты!».
Исследовательская работа поддается лишь предсказанию с той или иной степенью точности — не более, чем погода на завтра. Даже с помощью грандиознейшей системы уравнений задача не решается однозначно.
И — психологически — это может оттолкнуть «чистого» исследователя, привыкшего к абсолютной строгости решений.
«Насколько я люблю делать доклады по математике, где я уверен, что все, о чем я говорю, есть истина, настолько я колеблюсь, когда высказываю свои суждения по общим темам, так как нет гарантии, что они справедливы» (признание академика С. Л. Соболева). Однако, по мнению Ивана Георгиевича Петровского, с работы в какой-либо узкой области лишь начинается рост человека. Стоит же подняться повыше над одной точкой — и открывается широкий простор.