— Да, конечно, пусть ищет… — от такого поворота событий Гумилев тоже немного растерялся.
— Благодарю вас, — церемонно ответил ему Алексей Толстой, но выражение его лица при этом было таким же напряженным, как и у секундантов Николая. Они с Максимилианом медленно и неуклюже зашагали по пустырю обратно, вдоль оставленной им цепочки следов. Сначала они о чем-то переговаривались на ходу, но потом, отойдя достаточно далеко от Гумилева и его друзей, действительно принялись сосредоточенно высматривать что-то в снегу. Пройдя около сотни шагов, они остановились возле небольшого сугроба и принялись топтаться в нем, а потом и раскапывать снег руками. Так прошло еще несколько минут, после чего они выпрямились и прошли еще немного дальше — до следующего снежного холмика, в котором тоже стали рыться в поисках утерянной обуви.
— И как он вообще умудрился ее потерять… — насмешливо фыркнул Евгений.
— Сейчас снег такой липкий, в нем сапог может застрять, не только калоша, — возразил Михаил. — Я сам, пока сюда шел, чуть боты в сугробах не оставил.
Оба тихо хихикнули. Гумилев отвернулся и от них, и от ищущих калошу Максимилиана и Алексея, сделав вид, что смотрит на свой автомобиль и не слушает эти веселые разговоры. Несколько минут он не сводил глаз с заляпанной мокрым снегом дверцы, но потом не выдержал и украдкой скосил глаза на пустырь. Две маленькие фигурки, в которых Николаю, с его слабым зрением, с трудом удалось узнать Волошина и Толстого, продолжали копаться в сугробах — теперь еще на десяток шагов дальше от дороги. На снегу четко выделялась сероватая полоса их следов, «украшенная» более широкими «кляксами» в тех местах, где они останавливались для поисков калоши. Таких мест было уже пять, но Максимилиан продолжал искать пропажу, время от времени выпрямляясь и, судя по резким жестам, высказывая свое отношение к происходящему не в самых приличных выражениях. Его секундант в ответ снова и снова разводил руками, словно оправдываясь в том, что калошу никак не удается найти.
— Так они ее до вечера будут искать! — хмыкнул Михаил Кузмин. — Евгений, может, стоит им помочь? — и он вопросительно посмотрел сперва на Зноско-Боровского, а потом на Николая. Тот равнодушно пожал плечами:
— Помогите, чего уж там…
Его секунданты торопливо зашагали по снегу к «вражескому лагерю», и вскоре в очередном сугробе рылись уже четыре одетых в черное человека. Гумилев по-прежнему старался не смотреть на них, но любоваться пустой дорогой и заснеженным полем было невыносимо скучно, и он поневоле косился туда, где происходило хоть что-то интересное. А Волошин со своими помощниками все так же безуспешно искал калошу, время от времени со злостью пиная холмики снега ногой и размахивая руками. Толстой попытался успокаивающе похлопать его по плечу, но тот в ответ раздраженно сбросил его руку. Кузмин обо что-то споткнулся и едва не упал, Зноско-Боровский поддержал его, и они оба, как показалось Николаю, начали смеяться.
Проклиная Волошина, Толстого, Лизу Дмитриеву и заодно весь белый свет, Гумилев быстрым шагом двинулся к своим спутникам. Те, увидев его приближающуюся фигуру, выпрямились, и их лица снова стали виноватыми.
— Ищем вот… Пока не нашли… — пробормотал Евгений. Максимилиан и Алексей молча кивнули, стараясь не смотреть Николаю в глаза.
— Давайте теперь вон там глянем, — предложил Михаил, указывая на небольшую впадину на снегу, через которую тоже шла цепочка следов Волошина.
— Нет, здесь я не проваливался, надо дальше смотреть, вон в тех сугробах, может быть, — неуверенно произнес Максимилиан.
Николай не видел, куда он показывает, но все остальные со вздохом зашагали дальше по полю, и ему пришлось пойти за ними. Волошин остановился у еще одной горки снега, с сомнением посмотрел на свои глубокие следы и присел рядом с ней на корточки.
Гумилев вдруг заметил, что его брюки и полы длинного пальто были мокрыми от растаявшего снега. Оглядел остальных участников так и не начавшейся дуэли, решительно присел рядом со своим противником и засунул руки в липкий мокрый снег:
— Мы ее найдем, не могла же она исчезнуть.
Тонкие замшевые перчатки быстро промокли, и Николаю пришлось снять их и положить рядом с сугробом. Перебирать снег голыми руками оказалось еще неприятнее, но бросать это дело теперь, когда он уже пообещал помочь Максимилиану, было бы совсем неправильно. Подавив громкий вздох, Гумилев зарылся в сугроб еще глубже, растопырил пальцы и стал медленно «прочесывать» ими рыхлый тающий снег. И почти сразу же его пальцы наткнулись на что-то твердое и упругое. Он изумленно хмыкнул и принялся быстро раскидывать снег в разные стороны. Все остальные повернулись к нему, и Гумилев, чувствуя себя фокусником, извлекающим из шляпы живого кролика, вытянул у них на глазах из снега мокрую блестящую галошу.
— Это не она? — поинтересовался он, не глядя на Волошина и стараясь, чтобы его вопрос прозвучал не слишком иронично.
— Она самая! — обрадованно воскликнул Максимилиан и улыбнулся Николаю той дружеской улыбкой, какими они обменивались раньше, до ссоры.
Их секунданты настороженно переглянулись, пытаясь понять, как противники поведут себя дальше. Не готовы ли они теперь, после удачных совместных поисков галоши, пойти на примирение?
Гумилев и Волошин уже не смотрели друг на друга. Вид у обоих был растерянный и даже как будто бы смущенный. Они тоже не были уверены в том, что им все еще хочется выяснять отношения.
— Похолодало что-то… — небрежным тоном заметил Кузмин. — А мы все мокрые от снега этого дурацкого…
— Да, так и простудиться недолго, — поддержал его Толстой.
Дуэлянты, не сговариваясь, поежились — воздух и правда становился все холоднее, а потом опять подняли головы и уставились друг другу в глаза.
— Я думаю, — медленно и неуверенно заговорил Гумилев, — что, если мы сейчас отправимся по домам просто так, нас поднимет на смех весь город.
— Над нами и так все смеяться будут, — проворчал Волошин, все еще вертя в руках свою пропажу.
— Если мы все-таки обменяемся выстрелами, то не будут, — усмехнулся Николай. — Ну или по крайней мере будут, но не очень сильно.
— Вы правы, — кивнул Волошин и вопросительно посмотрел на своего секунданта. Толстой тоже с готовностью закивал, и в следующее мгновение к нему присоединились и Кузмин со Зноско-Боровским.
Поединок занял всего несколько минут. Две осечки, потом два не причинивших никому вреда выстрела в воздух — и противники со своими друзьями зашагали прочь от берега Черной речки, тихо споря о том, куда им поехать теперь и чем лучше отогреваться, чтобы не схватить воспаление легких. Вскоре о второй и последней случившейся на этом месте дуэли напоминало только множество запутанных цепочек следов.
Глава XI Россия, Киев, 1909 г.
Поэтический вечер был в самом разгаре. В просторном зале Купеческого собрания было шумно даже в те моменты, когда кто-нибудь из выступающих читал свои стихи. Слишком уж много было слушателей, которые к тому же через час после начала вечера успели немного устать от сидения на одном месте. Поэтому если первых, самых смелых стихотворцев, решившихся поделиться со всеми своими сочинениями, гости слушали тихо и внимательно, то затем многие начали сперва перешептываться, обсуждая услышанное, а потом спорить о достоинствах и недостатках стихов в полный голос.
Авторам, встающим с места и начинающим читать стихи, приходилось повышать голос, изо всех сил стараясь привлечь к себе внимание. Некоторые из тех, кто не решился заявить о себе в начале вечера, видя, как меняется отношение слушателей к их собратьям по перу, и вовсе раздумали выступать и теперь лишь дожидались удобного момента, чтобы уйти. Подумывал об этом и Николай Гумилев. Однако против того, чтобы отказаться от чтения стихов, существовал один крайне значимый аргумент: сидящая среди слушателей Анна Горенко.
Он заметил ее не сразу. Сама она не выступала, не читала стихов, а других поэтов слушала молча. Но стоило Николаю случайно посмотреть в ее сторону, и красивый профиль любимой женщины тут же бросился ему в глаза. Он с трудом удержался, чтобы не ахнуть и вообще никак не привлечь к себе внимания — такой неожиданностью оказалось для него присутствие Анны на этой встрече. Хотя он знал, что она в Киеве, и мог бы догадаться, что ее заинтересует этот литературный вечер…
Анна смотрела на очередного выступающего, слушала пафосные слова, которые он выкрикивал чуть хриплым напряженным голосом, и на ее лице было то самое выражение, которое привлекло Николая в день их знакомства, — задумчивое и даже отрешенное. Гумилев теперь знал его очень хорошо и мог поклясться, что девушка не понимает, о чем говорит в своих стихах незнакомый поэт. Она слушала его, но не слышала, ее мысли были заняты совсем другим — созданием собственного стихотворения. И Николай тоже перестал слышать выступающего, полностью погрузившись в любование ее красотой. Как же он был рад, что Анна занята своими мыслями и не замечает его взгляда! Как же ему повезло, что можно смотреть на нее, не рискуя показаться нескромным и навязчивым!
Стихотворение, которое Гумилев так и не смог оценить по достоинству, потому что не запомнил в нем ни строчки, закончилось, но Анна все так же сидела с отрешенным видом, не обращая внимания на происходящее вокруг. Окончательно уверившись в том, что она сочиняет новое стихотворение, Николай встал со своего места и медленно двинулся в ее сторону. Неподалеку от девушки как раз освободилось кресло, и, если бы Николаю удалось его занять, он мог, как бы случайно, встретиться с ней взглядами во время следующего выступления. Если, конечно, она к тому времени закончит думать над своим стихотворением…
Но добраться до не занятого места Гумилеву не удалось.
— Николай Степанович? — прозвучал у него за спиной радостный голос, и он, с трудом скрывая досаду, обернулся.
Перед ним стоял один из его знакомых петербургских журналистов. Имя его улетучилось у Гумилева из памяти, и он смог в ответ лишь рассеянно кивнуть:
— Да, добрый вечер… Очень рад вас здесь встретить!
— Я тоже очень рад! Не знал, что вы в Киеве! — улыбнулся журналист. — Вы ведь будете сегодня читать стихи?
— Да нет, я вообще случайно сюда зашел и совсем не думал… — ответил Николай и внезапно обнаружил, что рядом с ним уже собралась небольшая толпа. Семь или восемь человек стояли вокруг Гумилева и разглядывали его со всевозрастающим любопытством во взглядах. «Ну, конечно же! — догадался он. — Им не стихи мои интересны! Все они слышали про нашу дуэль с Волошиным и еще не успели забыть эту новость. Неужели они всерьез думают, что я буду об этом рассказывать?!»
— Почитайте стихи, если вам не трудно, мы все их очень ждем! — попросила его одна из вертевшихся рядом дам. Весь ее вид говорил о том, что ей не терпится посплетничать о скандально известном поэте, но Николай не собирался доставлять ей такого удовольствия. Лучше уж пусть эти любительницы перемывать косточки всем подряд болтают о его поэзии, а не о его личных делах!
— С радостью почитаю, если вам этого хочется! — галантно улыбнулся любопытной даме Гумилев. Краем глаза он увидел, что Анна обернулась в его сторону — должно быть, ее внимание привлекло щебетание окруживших его женщин. За это он готов был простить им нездоровый интерес к своей персоне и прочитать стихи с искренним удовольствием!
Их с Анной взгляды встретились. Николай слегка поклонился, девушка в ответ вежливо улыбнулась и кивнула. Однако в глубине ее темных глаз тоже промелькнул интерес: она, так же как и другие собравшиеся в зале, хотела услышать его новые стихи — в этом Гумилев не сомневался! Теперь желание Анны слушать его необходимо было «подогреть», усилить — и никак не допустить, чтобы ей стало скучно во время его выступления!
— Внимание, господа, минутку внимания! — тем временем уже звенел над галдящей толпой голос одной из узнавших его девушек. — У нас еще один гость, Николай Степанович Гумилев из Петербурга!
— Николай Степанович, выходите сюда, чтобы вас лучше слышно было! — нетерпеливо кивнула на середину зала ее подруга.
Анна улыбнулась Гумилеву, и ему показалось, что в ее взгляде было сочувствие. Неужели она догадывалась, что он пришел сюда совсем не для того, чтобы читать стихи, и что теперь, когда он увидел ее, ему особенно не хотелось этим заниматься? А главное, что особенно удивительно, неужели ей захотелось поддержать его в этом?
Окрыленный этой мыслью Николай решительно вышел в центр зала и обвел глазами своих слушателей. На него было обращено несколько десятков пар любопытных глаз, громкоголосые журналистки сумели привлечь внимание даже тех, кому давно надоело слушать чужие стихи.
Он никогда не чувствовал особого смущения, читая вслух собственные произведения. С тех самых пор, когда в шесть лет сочинил первое маленькое стихотворение об Африке и показал его няне и родителям — их искренняя восторженная похвала заставила его забыть о стеснительности навсегда. Но теперь он, впервые в жизни, ощутил ту самую неловкость, за которую раньше посмеивался над другими авторами. Его по-прежнему не слишком заботило, что подумают присутствующие о прочитанных им стихах, но откуда-то взялся страх, что они не понравятся Анне. Хотя ей он тоже читал свои произведения много раз…
Однако раздумывать над этой странностью Николаю было некогда. От него ждали стихов, и он начал читать самое последнее из своих произведений, сосредоточившись на том, чтобы не сбиться, ничего не забыть и не перепутать окончательный вариант стихотворения с одной из его предыдущих, забракованных им версий. Он читал, разглядывая лица слушателей, и не без гордости замечал на них неподдельный интерес — теперь уже к стихам, а не к последним бурным событиям его жизни. Кажется, даже самые любопытные сплетницы забыли и о Черубине де Габриак, и о дуэли с Волошиным, и обо всех слухах, которыми обросла эта история. Скорее всего забыли только на время, только пока он читал, но все-таки это было для него серьезным достижением!
И только о том, с каким видом слушала его Анна, Николай не имел ни малейшего представления. Он специально старался не смотреть в ее сторону — это точно помешало бы ему закончить стихотворение, заставило бы его перепутать слова и замолчать, причем независимо от того, увидел бы он в глазах Анны интерес или, наоборот, обнаружил бы, что ей скучно. Сосредоточиться на стихах он мог только так, не зная, что чувствует его любимая женщина.
Закончив одно стихотворение и сделав короткую паузу, Николай принимался читать следующее. Слушатели молчали, не решаясь прервать его, да и не успевая это сделать, так быстро поэт переходил от одного произведения к другому. Стихи об Африке сменялись стихами о России, стихи о красоте — стихами о любви… Закончив с недавними произведениями, Гумилев прочитал еще и пару старых стихов и с радостью заметил, что в глазах некоторых присутствующих вспыхнуло узнавание.
Наконец молодой человек замолчал и слегка поклонился слушателям. Тишина в зале тут же сменилась взрывом восторженных возгласов и хлопков.
— Еще! Еще, пожалуйста! — закричали слушатели, обступая поэта со всех сторон, но он в ответ только покачал головой:
— На этот раз достаточно! Куда уж больше?
Восхищенный гвалт вокруг сменился разочарованным, но Гумилев уже не слушал обиженных поклонников. Его глаза выискивали среди собравшихся Анну, но никак не могли найти ее. Он с ужасом подумал, что она ушла из зала, что ей надоели его стихи, что она вообще не хотела с ним встречаться и сбежала при первой возможности. Но уже в следующий миг эти страшные подозрения рассеялись. Анна была в зале, ее темноволосая головка мелькала среди толкающихся вокруг Николая людей, она пыталась пробраться поближе к нему.
Поклонники и любопытные сплетницы тут же перестали существовать для Гумилева. Он аккуратно, но решительно отпихнул в стороны двух наседавших на него журналистов, пытавшихся, перебивая друг друга, что-то спросить у него, и шагнул навстречу Анне. Бурлящее вокруг них человеческое «море» мешало им приблизиться друг к другу, но Николай протянул руку, девушка с силой ухватилась за нее, и в следующий миг он был уже рядом с ней.
— Отойдем куда-нибудь, — предложил Гумилев и потащил свою любимую прочь из толпы.
К счастью, остальные присутствующие, убедившись, что от Гумилева они больше ничего не услышат, перенесли свое внимание на кого-то другого — за спиной Николая послышались новые просьбы «что-нибудь прочитать», обращенные уже не к нему. Долго скучать без новых выступлений собравшиеся не желали.
Николай и Анна отошли к стене и, оглянувшись на остальных участников вечера, снисходительно усмехнулись.
— На таких вечерах все, как в жизни, — задумчиво сказала Анна. — Сейчас ты в центре внимания, а уже через минуту — ты забыт, и всем нужен кто-то другой…
— Есть такое, да, — согласился Николай. — Но ведь в жизни есть и такие поклонники, которым мы нужны всегда! Значит, и на вечерах они тоже должны иногда попадаться…
— А они попадаются, — ответила девушка, и ее лицо неожиданно озарилось доброй, но слегка лукавой улыбкой.
Сердце у Николая забилось еще сильнее, чем в тот момент, когда он читал стихи. Неужели Анна намекала на то, что она и есть такая поклонница, что ей всегда была нужна его поэзия?
— Аня, пойдем гулять? — неожиданно предложил он.
— Ты знаешь… — Анна смущенно опустила глаза и вдруг улыбнулась: — Я ужасно голодная… Давай зайдем куда-нибудь поужинаем!
— Конечно, пойдем! — облегченно рассмеялся Николай. Самому ему в тот момент совершенно не хотелось есть, но ради любимой девушки он был готов проглотить любое блюдо.
— Я остановилась в гостинице «Европейская»… тут недалеко, — все так же осторожно продолжила Анна. — Там есть хороший ресторан. Сходим туда?
— Отличная мысль, пошли! — и молодой человек решительно двинулся к выходу из зала, прокладывая шедшей за ним девушке путь через весело щебечущую толпу.