– А остальная аппаратура?! А роботы, наконец?! По-моему, вполне достаточно, чтобы без всяких боевых действий привести Британию и вообще хотя бы зону ТАОС к основательному и прочному миру…
Эти слова настолько поразили Берестина, что он несколько секунд молча смотрел на Секонда, словно размышляя, верить ли ушам своим. Потом вздохнул и громко, пожалуй что с облегчением, рассмеялся. Вроде как счёл случившееся с товарищем временное помутнение не опасным для жизни.
– Вы над чем, собственно, смеётесь? – вскинулся Секонд.
– Да в основном над собственными мыслями. К тебе лично никак не относится.
– Да? Ну, может быть. Просто я хотел сказать, что ваш собственный опыт вполне достаточен, чтобы…
Тут снова вступила Сильвия, не дав Секонду закончить фразу.
– Вот сейчас, молодые люди, вы коснулись ключевого, можно сказать, вопроса текущей политики…
Так странно она обратилась к Фёсту с Секондом, словно к Владе и Никеше из «12 стульев» – это их Остап назвал «молодыми людьми», когда они совместно внесли в кассу «Союза меча и орала» всего восемь рублей на двоих.
– Дело в том, что мы все, я – в том числе, в последнее время заигрались, а можно сказать – и доигрались. Не случайно ведь за всё время моей работы на Земле, да и раньше тоже, на много веков раньше, силовые методы ни мной, ни моими предшественниками и коллегами не применялись. Только опосредствованное, непрямое воздействие на отдельных личностей, и уже через них – на текущие события. Для пресечения оных или, наоборот, стимулирования в нужном направлении. Тем более мы избегали без крайней необходимости использовать свою аппарату в активных режимах. Только в действительно крайних случаях и буквально на доли секунд. Поэтому никаких потрясений континуума и не происходило…
– Так и результатов особых тоже не было? – с невинным лицом осведомился Фёст, получивший от Шульгина за время индивидуального ученичества несколько иную трактовку аггрианско-человеческих взаимоотношений.
– Что считать результатами, – спокойно ответила Сильвия. – Необходимый баланс сил и интересов в Галактике сохранялся, человечество более-менее прогрессировало, ткань времени была прочна, и иные силы не имели доступа на конвенционную территорию. Но с того момента, как собственными ли способностями, или с чужой подачи Левашов изготовил свою первую установку пространственно-временного совмещения, абсолютно всё, как у вас выражаются, пошло вразнос. Очень возможно, что это было сделано специально, так называемыми Игроками, чтобы обострить партию, вывести её из патовой ситуации. Не знаю, могу только догадываться. Но каков имеем итог? Разрушена тщательно отрегулированная система взаимоотношений между аггрианским и форзейлианским Союзами, и те и другие потеряли всякую возможность цивилизованных взаимоотношений через нейтральную территорию. На самой Земле и в относящихся к ней Пространствах вместо стабильной Главной исторической последовательности открылись горизонты неизвестного числа Параллелей, ранее каким-то образом явно специально отсечённых от Единственной. Сама возможность продолжения человеческой цивилизации в привычном виде и качестве под непосредственной угрозой. Боюсь, что очень скоро всё вокруг перейдёт в совершенно другое качество…
– Но простите, Сильвия, – удивился Фёст, знающий о том, что сейчас сказала аггрианка, гораздо больше Секонда. – Насколько мне известно, все вами названные события начались как раз после того, как отнюдь не земляне, не Левашов и остальные «Братья» стали бесконтрольно применять имеющиеся у них спецсредства, а вы с Антоном. Едва ли сама по себе невинная попытка нескольких экспериментаторов исследовать случайно обнаруженную планету имела бы столь катастрофические последствия и для ваших цивилизаций, и для самой Земли. А у вас вроде именно так получается. Всё было чудо как хорошо, да стрелочник подвёл…
Сильвия вздохнула. Щёлкнула кнопкой своего портсигара, и через минуту-другую в кабинете появился Арчибальд, в своём костюме члена «Хантер-клуба», но катящий перед собой, как заправский лакей, сервировочную тележку, уставленную тарелками, бутылками и прочими приборами..
Аггрианка указала ему на низкий, инкрустированный малахитом стол, прототип нынешних «журнальных», в противоположном углу кабинета, и он так же молча, с вызывающей уважение сноровкой принялся его накрывать.
– Опять придётся объяснять очевидные вещи, – снова вздохнула Сильвия. – За столько времени не удосужились как-то всё систематизировать, «Краткий курс истории «Братства» написать, что ли. В итоге у всех – только обрывки информации, а лакуны между ними заполнены домыслами, у каждого – своими.
– Ты не совсем права, – вдруг вмешался Берестин, человек, имевший самое непосредственное отношение к этой «истории» ещё до того, как она по-настоящему началась. – Хоть «Краткий», хоть «Полный» курсы не написаны просто потому, что они и не могут быть написаны, поскольку именно как реальность эта «история» попросту не существует. Любой её этап и момент настолько вариабильны, что нельзя в точности сказать, как оно там было на самом деле. Поэтому и воспоминания у нас у каждого свои, и амбивалентность[72] присутствует почти в каждом эпизоде.
Для Фёста и Секонда это был довольно странный поворот сюжета, и не только потому, что они услышали столь оригинальную трактовку прошлого, а выходит, и настоящего той организации, к которой они имели честь принадлежать. Не менее неожиданным было и то, что произнёс данное суждение человек, менее всего, как им казалось, склонный к философствованию. Скорее уж Воронцов в своём многоуровневом уединении мог бы доразмышляться до таких постулатов.
– А вот это мы давай оставим для другого раза, – спокойно, но веско ответила Сильвия. – Сейчас – время практических решений. Уже неоднократно говорилось и всеми якобы признавалось, что любые наши поступки, с тех пор как мы нарушили «статус-кво» и начали тем или иным образом вмешиваться в… – Она сделала паузу, усмехнулась какой-то своей мелькнувшей мысли. – В сложившийся порядок вещей, каждое наше действие начало отзываться противодействием, причём, вопреки Ньютону, в самом хаотическом, подчас даже с нарушением законов причинности, порядке. Все это понимали, и все продолжали нарушать…
– «Странный аттрактор» такое положение называется. Но что было делать, если уже жить стало невозможно? – сказал Фёст, который и сам неоднократно на эту тему задумывался. – Мало кто умеет балансировать на стоящем велосипеде. Вокруг постоянно что-то происходило и каждый раз приходилось названные вами принципы нарушать. То по мелочи, то по крупному…
– Ну и к чему мы пришли? К такой ломке, что хоть колись, чтобы не умереть от абстиненции, приближая смерть от передозировки, хоть не колись, что практически тоже не обещает ничего хорошего.
– Ну и сравнения у вас, – сказал Секонд. – Профессиональные…
– А что поделать, если дела обстоят именно так? Мы подошли к последнему краю, и вы это видите. Почти половина наших товарищей заблудилась на перекрёстках времён, и удастся ли встретиться в обозримом будущем – большой вопрос. Грядущая война у тебя, – это Секонду, – угроза всеобщего развала и геополитической катастрофы у тебя, – повернулась она к Фёсту. – Что остаётся? На Валгаллу, ту или другую, бежать, или в последнюю благополучную параллель, что у нас осталась?
– Ну и какое ваше решение? – осведомился Фёст, присматриваясь к закускам и соображая, с чего начать – с коньячка или всё-таки с водки, по Гиляровскому. Ему уже вполне стала понятна мысль, к которой аггрианка их так аккуратно подводила. А могла бы этого и не делать, сказала бы впрямую, да и всё. Но в целом интересно, невредно послушать для общего развития. Ход мысли, метод построения силлогизмов и вообще. Если катастрофа всё же не наступит и мир ещё немного просуществует, им с Сильвией работать. А то и вправду, когда ещё Шульгин с Новиковым вернутся, и вернутся ли при их жизни…
– Решение, на мой взгляд, единственное. Сосредоточить всё внимание на твоей реальности, – указала она лёгким движением руки на Секонда, – позволить всем накопившимся за девяносто лет напряжениям, противоречиям межгосударственным и межличностным, а также и чисто хронофизическим парадоксам саморазрешиться, вскрыться, подобно гнойному абсцессу, вашим медицинским языком выражаясь. При этом нам, как врачам, предстоит быть очень внимательными, чтобы и в организме гноя и инфекции не осталось, и пациент не умер от кровопотери и сердечной недостаточности…
– Доходчиво, – улыбнувшись, кивнул Фёст, который старался оправдывать своё имя, везде выдвигаясь вперёд, заслоняя «братца». – А после такой «санации» пациент долго будет физически настолько слаб и нуждаться в поддерживающей терапии, что… Короче, с той реальностью всё понятно. Послевоенная Европа и мы в роли Америки, реализующей план Маршалла. При отсутствии на карте СССР? Так? А в остальном? – Он хотел показать Сильвии, что люди вокруг неё тоже кое-что представляют и рассчитывать на единоличное лидерство ей не стоит.
– Что – в остальном? Какая участь ждёт твою Эрфэ? – с долей раздражения ответила аггрианка. – Я не могу сейчас сказать, как отразится случившееся в той реальности на эту. Но имею основания полагать, что какое-то воздействие будет. Вы не обратили внимания – как только Олег возродил Империю, у здешней России тоже несколько изменился вектор политических устремлений?
– Да пока не очень заметно… Хотя, в прошлый раз, в дни «Ночи и тумана»[73], определённое воздействие нашей реальности на ту отмечалось, но было оно гораздо нагляднее…
– Присмотрись внимательнее. И не думай, что столь мягкое подавление, я бы даже сказала – пресечение мятежа, исключительно твоя заслуга.
– Да я и не думаю…
– Вот и хорошо. Значит, то, что здесь – полностью твоя прерогатива. И людей, и сил, и возможности влиять на Президента и общественное мнение у тебя достаточно. А там – это уже мы будем разбираться. Постараемся, чтобы «пациент» не только выжил, но и существенно окреп…
…А началось с чего? Нынешним утром Сильвия появилась в кабинете квартиры, где Фёст, достаточно уже замотанный, одновременно говорил по телефону с присланным в эту Москву «для согласований» представителем императорской Ставки и пытался что-то жестами объяснить ждущим его указаний Яланской и Людмиле.
Вошла, одним взглядом оценила ситуацию, указала пальцем девицам на кресла, извлекла из портсигара сигарету, предложила угощаться и им. При этом, посмотрев на Ляхова, сделала страдальческое лицо и возвела глаза к потолку, изображая нравственные мучения какой-нибудь мифологической Ниобы.
Дождалась, когда Фёст закончит разбираться с коллегой-полковником и переадресует его к телефонному номеру, по которому тот сможет решать вопросы с «начальником штаба», то есть майором Яланской. Сильвия «верхним чутьём» уловила, сколь велика сейчас неприязнь «невесты» к красивой женщине, мало ли что сослуживице, последнее время почти круглосуточно общающейся с Ляховым, пусть и по делам государственным.
– Так, – веско сказала аггрианка, вставая. – Пора заканчивать. Иначе процесс вступит в необратимую фазу. Мы всё это давно уже проходили и прошли…
– Что проходили? – не понял Фёст.
– Это самое. Стадию административного восторга. Когда человек, дорвавшись до власти, воображает, что ни один вопрос не может быть решён без его участия. Тогда он очень быстро задалбывает подчинённых, загоняет самого себя в тупик, а порученное дело глухо вязнет в «болоте» или вообще разваливается. «Трение»[74] возрастает до бесконечности… Я вот не знаю, чем ты сейчас занимался, но отчётливо понимаю, что ерундой, которую легко способен разрешить правильно подобранный и компетентный майор или даже капитан.
– Но как же?! – попытался удивлённо возмутиться Фёст.
– Да никак, – с милой улыбкой ответила аггрианка. – Просто ты сейчас вылез не на свой уровень. Первый раз в жизни, как я понимаю. До этого предел твоей компетенции определяли другие, а сейчас уздечка соскочила, извини за сравнение. Как там у вас в своё время очень популярная книга называлась? «Я отвечаю за всё»?[75] Так это неверно. Поэтому вешай на дверь табличку «Закрыто на переучёт» и пошли со мной. А на хозяйстве пока пусть останутся Люда с Галей. Кого считают нужным, пусть переадресовывают по команде, у вас там, я слышала, в новой Ставке скоро генералов негде размещать будет. Остальным говорят – «Зайдите завтра». И всё сразу наладится… Самим ничего решать не нужно, и вообще, чем меньше посторонних будут иметь к вам доступ, тем лучше для дела.
Перейдя с Фёстом на свою половину квартиры, она доверительно пожаловалась Вадиму, что больше совершенно не может здесь бывать.
– Представь, как в семнадцатом году «Мраморный дворец» Кшесинской превратили в «штаб Октября». Ужас, не нахожу другого слова. Если бы я знала, как здесь на самом деле будет всё устроено, оставила бы один коридор «оттуда сюда и обратно», а прочее отгородила глухой стеной. Увы, это не в моих силах. Поэтому…
Не продолжая, она блок-универсалом открыла проход в кремлёвский кабинет Секонда, где тот тоже трудился, «весь в мыле», и поманила его пальчиком с удивительно коротким для её статуса ногтем.
– Скажи адъютанту – «Барин больше не принимает», и – со мной.
Ещё две-три минуты – и они очутились в Замке, именно в том кабинете, что Сильвия лично для себя заказала и оформила. Он примыкал к той секции, где она недавно принимала Императора Олега, но отделялся от неё широким коридором с навощенным паркетным полом, в котором отражались висящие на шестиметровой высоте хрустальные люстры.
Кабинет был не слишком велик, женский всё-таки, но помещалось в нём достаточно много антикварной мебели, картин, статуй, статуэток, кадок с древовидными и кашпо с вьющимися растениями. Три окна выходили на серый волнующийся океан и пронзительно пустынный мелкогалечный пляж с несколькими остроконечными гранитными скалами разных оттенков красного, розового и тёмно-серого, наводившими на мысль, что они тут поставлены специально, после тщательных дизайнерских поисков идеала.
Там уже ждал Берестин, снова в военной форме, которую надевал обычно или по обстоятельствам, или просто чтобы отдохнуть от штатской одежды, как другие военные с той же целью, наоборот, переодеваются из формы в гражданское. И часто выглядят при этом весьма комично, как Николай Второй на нескольких любительских фотографиях.
– Вот здесь мне теперь нравится гораздо больше, – сказала Сильвия, присаживаясь к письменному столу, уставленному всякими драгоценными безделушками, статуэтками и фотографиями в причудливо-ажурных рамках. Непохоже, чтобы за этим столом вершились государственные дела. Кожаный бювар с листами глянцевой бледно-сиреневой бумаги, украшенной монограммой, и многофигурный письменный прибор с настоящими чернильницами и перьевыми ручками более подходили для написания писем и записок интимного содержания, нежели для указов и рескриптов.
Подумав об этом, Фёст с трудом сдержал на языке ядовитое замечание насчёт тайных комплексов и пристрастий некоторых дам. Не стоит – себе дороже может обойтись такой юмор. Шутки шутками, а Сильвия ведь не простила ему того унизительного момента, когда она, обнажённая, предлагала ему свою любовь, а он, пусть и крайне вежливо, отказался. И неважно, что совсем недавно она согласилась принять его в долю в интриге с Императором и Ингой. Это из разных опер интермедии.
– Мне кажется, я вообще перестану там бывать, – продолжила она, имея в виду Столешников. – Для меня это почти как надевать своё бельё, узнав, что его кто-то уже носил…
– Не слишком ли категорично? – удивился Секонд. – Насколько я знаю, и до вас там жили многие люди…
Он тоже не стал говорить впрямую, что это аггрианку Шульгин, Новиков и прочие пустили в свою компанию и в квартиру тоже, никак не наоборот. К чему обострять отношения сейчас, когда предстоят очень непростые дни, если не годы?
– Ах, это совершенно другое, – отмахнулась Сильвия. – Раньше там бывали только свои, и у каждого – личная территория. А сейчас – отвратительный гибрид проходного двора с ночлежкой…
Великолепно сыграно, с полной убедительностью. Прямо действительно капризная барынька чеховского типа, а не закалённая руководительница могучей инопланетной разведывательно-диверсионной сети. И всё лишь для того, чтобы замотивировать желание перенести свою резиденцию в Замок, пока никто другой участок не застолбил?
А почему бы и нет – эмоциональная мотивация часто бывает убедительнее рациональной.
…Обдумав сказанное Сильвией, Фёст решил, что, пожалуй, действительно так будет лучше. Если он сосредоточится только на здешних делах, причём, кроме общего руководства, на достаточно конкретных направлениях, вроде дипломатии и идейно-политической работы с массами, оставив проведение собственно «Мальтийского креста», и сопутствующих операций, по типу пресловутых «десяти сталинских ударов» узким специалистам – будет лучше всем. Но ему – в первую очередь. А то ведь требовать от армейского врача, прошедшего лишь «краткосрочный спецкурс стратегии непрямых действий», ну и имеющего кое-какой практический опыт, чтобы он ежедневно и ежечасно проявлял таланты Сталина, Наполеона, Талейрана и Макиавелли в одном флаконе – явно неблагоразумно. Как минимум. А на своём «суженном» до разумных пределов участке фронта он как-нибудь разберётся.
– А что у нас сейчас в секондовском времени? – спросил он у Сильвии, перед которой на столе стоял оформленный в золотую рамку стиля «рококо» универсальный календарь, показывающий соотносимые даты всех подконтрольных реальностей. Причём встроенный туда специальный чип-калькулятор позволял производить всяческие расчёты и иные манипуляции с локальными и условно-общими хронопотоками. Устройство позволяло также определять открытые для переходов контактные точки (места пробоев изоляции) жгута реальностей и наиболее вариабельные развилки альтернатив. Удобная штука, изготовленная по её распоряжению Арчибальдом, то есть всё тем же Замком, в каких-то своих тайных мастерских. Впрочем, зачем ему мастерские, если на своей территории Замок позволяет любому желающему уподобиться Богу – «И сказал Бог – да будет твердь посреди воды и да отделяет она воду от воды. И стало так».