«Визирь» был не слишком удивлён смыслом распоряжения, – эфенди виднее – локальные войны, стычки, грабительские набеги и тому подобное на Земле не прекращались никогда, как, допустим, пожары или дорожно-транспортные происшествия, и все причастные к «интернационалу» знали, что «поход к Последнему морю» когда-нибудь будет объявлен, как знают о втором пришествии все христиане.
Его удивило то, что Хозяин говорил так, будто сам находится в каком-то уединённом месте, без всякой связи с миром, и уже давно. Звучало в его голосе что-то такое, настораживающее. Он не постеснялся спросить об этом Ибрагима, вставив в тщательно сконструированный вопрос несколько проверочных слов, по которым можно было выяснить, не находится ли Катранджи в плену и не говорит ли по принуждению, и вообще – не имитирует ли его голос и манеру совсем другой человек. Но ответил Хозяин так, как и следовало, и сам, в свою очередь, перешёл на малоизвестный диалект курдского языка, которым они оба владели в совершенстве. Представить, что кто-нибудь другой (из тех, кто имел хотя бы теоретическую возможность подключиться к этой суперсекретной и весьма защищённой линии) владеет именно этим диалектом, Катранджи воображения не хватало.
– Не задавай мне лишних вопросов, Ансар. Если я что-то делаю, то знаю, зачем. Твоё дело исполнять сказанное. Я сейчас далеко и вернусь, когда сочту нужным. Но к началу следующей недели люди должны быть готовы. Все принадлежащие мне корабли и самолёты, поезда и грузовики в любой точке наших земель должны быть готовы по первой команде отправиться, куда будет нужно. Там, там и там, – он назвал несколько приморских городов Северной Африки и Ближнего Востока, – пакгаузы и склады должны быть готовы принять по несколько сотен тонн генерального груза[80]. Охрану обеспечить такую, будто это золото или… другой товар. В ближайшее время я передам более точные указания.
Второе. Поручи от моего имени председателям советов директоров всех наших компаний и трестов начать перевод деривативов в реальные ценности. Уплату всех долгов и процентов по ценным бумагам принимать только в золотой монете. Отгрузку продукции, за которую получена предоплата, – приостановить. Всем нашим банкам начать массовый сброс европейских и американских ценных бумаг, не считаясь с ценой. Одновременно скупать российские и латиноамериканские…
– Но, эфенди, мы же обрушим рынки…
– Не твоё дело. Впрочем, запомни – мне сейчас не нужна прибыль, мне нужна паника и хаос. Важно, чтобы мои враги потеряли больше, чем я. Ты хорошо понял, Ансар?
Третье… Впрочем, третьего не надо, делай то, что я уже сказал. Перезвоню завтра или на днях. Хорошо, чтобы у тебя было чем меня порадовать. И не забывай, я буду смотреть, как сторонний наблюдатель, умеете ли вы хорошо понимать и высказанное и невысказанное тоже.
После этого Катранджи сделал ещё несколько звонков, в разные страны и на разные континенты. Достаточно значимым фигурам, которые в той или иной мере различными способами контролировали положение дел в своих регионах.
Сейчас он совершенно не был похож на серьёзного, но вполне доступного, лишённого спеси человека, с которым почти каждый мог чувствовать себя на равных. Даже одесские бандиты с Молдаванки. В разговоре с людьми, занимавшими вершины властных или финансовых пирамид в своих сообществах он говорил, как Гитлер со своими генералами в острые моменты, – жёстко, безапелляционно, иногда вплотную приближаясь к границе прямых оскорблений, если собеседник реагировал на его слова не так, как, на его взгляд, следовало.
И имел на это право не только по собственному мнению, но и с точки зрения партнёров, вернее – клиентов. Каждый из них знал, что просто по собственному капризу Катранджи мог разорить любого, чужими руками посадить в тюрьму или сотворить что-нибудь неизмеримо худшее. Приказать убить – это само собой.
И только с последним в списке намеченных на сегодня собеседников Ибрагим собирался разговаривать как с равным. Примерно как с генералом Чекменёвым или самим императором Олегом.
Этот человек был, в своём роде, как бы аналогом Катранджи в «цивилизованном мире». Столь же полновластный, бесконтрольный и никому не известный. Он, конечно, существовал в мире и в обществе, но совершенно в другом качестве. Как и сам Катранджи – очень и очень богатый деловой человек, с обширнейшими связями, но и не более.
Достаточно сказать, что лично Ибрагим встречался с ним лишь однажды, а все остальные годы время от времени говорил по телефону. В случае крайней необходимости, так как большинство вопросов решалось на несколько уровней ниже. Единственное, чему всегда удивлялся Катранджи, – у его партнёра не было совершенно никаких деловых интересов в России. Насколько он знал, а Ибрагим обычно знал всё, что его интересовало.
Даже телефонная связь было организована таким образом, что установить, где в данный момент находится абонент, было «аусгешлёссен»[81], вспомнил вдруг турок подходящее немецкое слово. Сигнал проходил через несколько коммутаторов, зашифровывался и перешифровывался так, что в конце концов просто бесследно исчезал среди миллионов ежесекундно пробегающих по проводам и эфиру сигналов. И несколько попыток весьма способных инженеров отследить эту связь закончились ничем. Точнее – печально для самих связистов.
– Добрый вечер, милая девушка, – сказал он поднявшей трубку обладательнице довольно мелодичного голоса, хотя по внешности она могла быть и отвратительного вида старухой. Катранджи несколько раз встречался с такими случаями. – Если вас не затруднит и мой друг на месте и ничем не занят, попросите его взять трубку. Кто спрашивает? Скажите – Левантиец. Просто левантиец, этого достаточно.
Он знал, что разговор уже записан и запись будет по другой линии передана неизвестно куда, а уже там адресат её прослушает и примет решение. Катранджи очень хотелось, чтобы это решение было правильным. Ибо если сейчас он не договорится с этим человеком, его продуманный план осложнится на порядок. Или его придётся просто выбросить в корзину. Вести войну на два фронта Ибрагим согласился бы только в самом крайнем случае. Даже при поддержке таких могущественных союзников, какие есть у него сейчас.
Глава седьмая
…Неизвестно, в силу каких именно причин, может быть, естественных, а возможно, по прихоти кого-то из Игроков, и даже – при помощи коллективно сформированной всем наличным составом «Братства» мыслеформы, время в обеих реальностях ощутимо меняло свой ход. Судя по всему, это началось одновременно с началом «Креста». Примерно так же получилось и во время южноафриканской эпопеи[82] – там тоже происходили необъяснимые парадоксы, причём внутри одной реальности тысяча восемьсот девяносто девятого хода. Пока экспедиция Новикова – Шульгина бродила по вельду и общалась с дагонами и дуггурами, в остальной Южной Африке время несколькими скачками ушло вперёд больше чем на два месяца, и друзья пропустили фактически всю «англо-бурскую» войну. Зато увидели много другого и интересного.
Вот и сейчас в имперской России время вдруг пошло очевидно медленнее, чем «на этой стороне», что даже начало причинять некоторые неудобства при согласованиях совместных действий. Единственный специалист в этом вопросе (увы, не теоретик, а практик, изобретатель-одиночка и гений-самоучка, вроде каттнеровского Гэллегера[83] или того же Маштакова) Олег Левашов на заданный Фёстом после его возвращения с Таорэры на «Валгаллу» вопрос ответил только, что вряд ли стоило эксплуатировать мистический по большому счёту механизм столешниковской квартиры столь варварским образом. И к случаю привёл популярное в кругах старых членов «Братства» изречение иностранного мыслителя: «Не всё, что можно сделать безнаказанно, следует делать».
– Всё ж таки мы в своё время (он очень любил злоупотреблять этим выражением, как бы подчёркивая, что теперешние времена к «его» не относятся) пользовались кое-какими непонятными нам свойствами континуума, но не настолько варварски. А сейчас не квартира, а в буквальном смысле проходной двор. Караван-сарай какой-то. Не удивлюсь, если вы одновременно перемещались навстречу друг другу…
Фёст с покаянным видом развёл руками, мол, могло быть и такое, разве ж за всеми уследишь…
– Ну и чего тогда удивляетесь? – риторически осведомился Левашов. – И туннель при этом работает в три смены. Нет, мы всё же какую-то технику безопасности соблюдали. А вы дорвались, без присмотра! Как ещё в самый мезозой не провалились. Открыл дверь – и прямо в болото с ракопауками…
Но тут же заявил, что всё может быть «совсем не от этого», конь о четырёх ногах и то спотыкается, и сдуру можно без последствий залезть на такую гору, где сгинуло уже несколько хорошо подготовленных групп «настоящих альпинистов».
– Дед Удолин без всякой аппаратуры с самых Средних веков по астралам шлялся, и до сих пор как огурчик, – сказал он несколько двусмысленно. – Я никак собраться не могу, а надо бы их с Маштаковым по-настоящему напрячь, институт им придать, чтоб разобрались, наконец…
– Да Маштаков давно уже в некоем подобии хронофизической шарашки[84] трудится, всё своё «боковое время» исследует и методику уверенного поиска межвременных каналов отрабатывает, – ответил Секонд. Виктор Вениаминович тоже проходил по его ведомству, хотя реально с ним чаще всего работал Максим Бубнов, медик со вторым мехматовским образованием.
Из имеющегося контингента вполне можно было создать весьма особое, нигде больше в мире не существующее научное военно-мистическое подразделение. Маштаков, Бубнов, Удолин – каждый сам по себе личность уникальная, да под общим руководством самого Левашова. А для технических надобностей несколько роботов придать с «дипломами» Бауманского училища, МИФИ и МФТИ[85]. Да всё как-то руки не доходили.
– Надо будет с вашим Чекменёвым поговорить, чтобы или охрану усилили, или вообще в Югороссию лабораторию перенесли, а то ведь если информация наружу просочится, всему вашему «Кресту» амбец. Вообще даже трудно представить, что случится, если американцы у себя подобные тоннели организуют… Тогда действительно к самым острым методам придётся переходить. А какой на сегодняшний день у вас разрыв с параллелью обозначился? – спросил Олег у Фёста.
– Да почти две недели, триста часов с минутами… Но не всё время, иногда выходит то чуть больше, то меньше…
– Не слабо. Можно бы сесть, посчитать, с учётом числа переходов туда и обратно, перемещаемых масс и так далее. Хотя – бессмысленно, – легкомысленно махнул Левашов рукой. – Если через уральский тоннель большегрузные поезда «зелёной улицей» идут, тысячи тонн инертной массы гоняем туда-сюда, что тут считать? Остаётся надеяться, что когда всё рушиться начнёт, успеем в Югороссию или аж в девяносто девятый сбежать. Помнишь, какую картиночку со сдвигом хронопластов Новикову показали?[86]
– Как не помнить. – кивнул Секонд. – Только ведь он в тот раз, по-моему, как раз с Удолиным через астрал ходил, а не с вашим СПВ или через квартиру?
– А вот это точно без разницы. Просто наглядная демонстрация… Но сейчас в чём проблема у вас?
– Да не в чём особенном. Просто страшно моментами делается. Шагаешь через порог на ту сторону и спина холодным потом покрывается… Куда нелёгкая вынесет, думаешь. – Фёст дёрнул щекой.
– У тебя покрывается или у всех? – с профессиональным интересом спросил Левашов.
– Только у меня, остальные, даже Секонд, не настолько в теме.
Брат-аналог на эти слова усмехнулся слегка пренебрежительно. Мол, я-то в теме, просто у тебя гайки легче отдаются…
– Ну, тогда с квартирой по возможности завязывайте. Начинайте ходить только поодиночке и в случае крайней необходимости. Другие же средства есть…
– Да я уже и не знаю, у нас сейчас всё вокруг этого завязано. Это как в разгар наступления штаб фронта современной связи лишить, перейти исключительно на почтовых голубей…
– Значит, и не жалуйтесь, если что. Семь бед, один ответ, как говорится, – слегка противореча самому себе, ответил Левашов. Фёсту вообще показалось, что эта проблема Олега не слишком волнует, его мысли были заняты чем-то другим.
Но формально категорического запрета на беспорядочные и, признаться, нередко не совсем мотивированные железной необходимостью перемещения между параллелями от авторитетного брата-магистра не последовало, и это Фёста в достаточной мере успокоило. Хотя звучало «разрешение» примерно как пресловутая фраза Аристарха Платоновича из «Театрального романа»: «А впрочем, делайте что хотите».
Если бы вдруг, по-лермонтовски, хоть кто-то из участников всей этой истории «посмотрел с холодным вниманьем вокруг», то не только спина бы холодным потом покрылась, а все физиологические процессы свободно из-под контроля вышли. Потому что то, чем они занимались – это вроде как от скуки отвёрткой во взрывателе морской неконтактной мины ковыряться. Но потому, наверное, благополучно разрешались все возникающие коллизии, что каждый из наших героев, от Новикова с Шульгиным до родившегося веком позже Ростокина и полувеком раньше Басманова, в обывательском смысле нормальными людьми не являлись. И к жизни относились не совсем так, как «здравомыслящее большинство», а в соответствии с программным стихотворением Гумилёва. Старались походить на его героев, да нет, не старались, а просто от рождения и были такими: «Много их, сильных, злых и весёлых, убивавших слонов и людей, //Умиравших от жажды в пустыне, //Замерзавших на кромке вечного льда, //Верных нашей планете, //Сильной, весёлой и злой»[87].
Так что и от ковыряния во взрывателе может быть толк, если «Не бояться, не бояться и делать как надо». Иначе б по полям до сих пор валялись снаряды ещё Первой мировой: здравомыслящие ведь добровольно в сапёры не идут.
…Дел и вправду на отвыкшего от систематического ненормированного труда Фёста навалилось столько, что он впервые по-настоящему понял своего отца, военного кораблестроителя, в советские ещё времена в авральный период сдачи очередного «Объекта» неделями не появлявшегося дома, спавшего и евшего где и как придётся, вечно жалевшего, что в сутках не сорок часов.
И вот это обозначившееся нарушение синхронности и синфазности соседних миров было сейчас чрезвычайно на руку в политическом и техническом смыслах, пусть и доставляло множество мелких бытовых неприятностей. Но, разумеется, только тем, кто был занят в проекте очень глубоко. Остальные этих смещений просто не замечали. Какое, собственно, дело направляемому «в командировку для оказания братской помощи» офицеру или солдату, что у соседей слегка другой пояс, не часовой, а недельный или декадный. Даже удобнее – вернёшься домой, а командировочных набежало вчетверо больше, чем предполагалось.
Самое главное – хронологический сбой давал сейчас тот необходимый резерв времени, которого обычно всегда и всем не хватало (занимающимся реальным делом, понятно, а не бездельникам, мучительно избыток времени убивающим). Если по полученным от Арчибальда разведданным Англия планировала нанести первый (который в случае успеха мог оказаться последним и единственным) удар ровно через неделю, десятого сентября, то в запасе у Императорских армии и флота оказывались целых двадцать дополнительных дней, чтобы принять новое вооружение «на сопредельной стороне», в какой-то мере им овладеть, а главное, провести боевое слаживание с коллегами, живущими по другим уставам и воспитанными в совсем иной военной культуре.
А двадцать дней – это на самом деле очень много, если использовать каждую минуту с умом.
Но Фёст, человек своего времени, всё никак не мог душой принять факт, что девяностолетний, как ни крути, союз может быть так цинично разрушен внезапной, не мотивированной хоть каким-то поводом агрессией. Что самая цивилизованная (в глазах большинства либералов) держава может просто так, для собственного удовольствия нанести обезоруживающие удары по городам с миллионным мирным населением, в том числе и по Петрограду с его дворцами и музеями. Это так же нелепо, как вообразить, что русский флот из чистого интереса снёс бы с лица земли Венецию, например. Всё же в этом мире не было Гитлера, «сумасшедшего бухгалтера» Трумэна, даже своего Пол Пота.
Первой мировой войне, например, предшествовали очень долгие и сложные переговоры между будущими противниками, потом объявлялась мобилизация и только после этого – война. Англичане, очевидно, решили взять пример со своих давних клиентов[88], японцев. Но в далёком 1904 г. внезапное нападение на русский флот хотя бы не несло непосредственной угрозы гражданскому населению Порт-Артура и Владивостока.
Но раз так они решили, пусть будет: «Какою мерою меряете, такой и отмерится вам!» Очень удачно получилось, что для помощи новым союзникам требовались прежде всего войска и техника ПВО, а в Российской Федерации это – подразделения постоянной готовности, обученные действовать быстро, почти на пределе человеческих возможностей, и при этом успевать думать, в широком смысле этого слова. Вдобавок оснащённые оружием немыслимой в другом мире эффективности. Императору Олегу, кстати, понравился их девиз: «Сами не летаем и другим не дадим!» В его мире зенитчики до такого цинизма не додумались.
Ну а психотип командиров ПВО таков, что отчего-то почти каждый обладал определёнными педагогическими способностями. Не зря именно они всегда были в первых рядах направляемых на помощь «братьям по классу» все послевоенные годы – в Корею, Вьетнам, на Кубу, Ближний Восток и в Африку, где приходилось учить коллег (не всегда преодолевших рубеж первобытнообщинного строя) обращению с суперсовременной по тем временам техникой. Ну и самим принимать непосредственное участие, как без этого…