Так что ничего принципиально нового сейчас не происходило, психологических проблем при общении федералов и имперцев не возникало. Да и с той стороны приходили всё же не египетские феллахи и не вьетнамские крестьяне, а военнослужащие российской армии, с тем же языком и воинскими традициями, с общей до самого семнадцатого года историей, только не имеющие генетической, на уровне подсознания памяти о Великой Отечественной войне. А также и записанного в учебниках и наставлениях практического опыта всех случившихся за следующие семьдесят лет на Земле локальных войн и вооружённых конфликтов. Только во Вьетнаме советские ракетчики сбили больше двух с половиной тысяч американских самолётов, а сколько всего по всему миру?
В техническом, а главное – психологическом смысле мышление людей из имперской России пребывало где-то на уровне тридцатых-сороковых годов ХХ века первой реальности. Кое-какие изобретения и общий уровень научной мысли у них совпадали даже с шестидесятыми, но, как уже сказано – всё это при отсутствии стимулирующего воздействия почти целого века войн и политико-экономического противостояния двух систем. Но, ясное дело, непреодолимым барьером такой разрыв не являлся. Умеешь стрелять из архаичного «Дротика», слегка похожего на немецкий «Панцерфауст» – из «Иглы» за час научишься. Или вторым номером при ПТУРСе, который тоже сойдёт для стрельбы по медленным низколетящим самолётам английской гидроавиации.
Тем не менее несколько тысяч молодых офицеров и вольноопределяющихся[89] технических специальностей для освоения «новых образцов вооружения» были отобраны в рекордный срок и направлены в развёрнутый поблизости от входного (со стороны РФ) портала тоннеля учебно-тренировочный лагерь.
Больше всего он походил на расположение запасных полков времён Отечественной войны, где огромное число новопризванных и вернувшихся в строй после госпиталей бойцов в стахановском темпе осваивали новую технику впервые или переобучались. Только, в отличие от тогдашних времён, желания и способности людей по возможности учитывались. А не так, как в военной школе переводчиков – «На первый-второй рассчитайсь! Первая шеренга будет изучать японский, вторая – китайский. На занятия – шагом марш!». И то за полгода обучали совершенно чуждым языкам до вполне приличного уровня.
На железнодорожные станции и полевые аэродромы в радиусе полусотни километров от портала непрерывно прибывали эшелоны и борты с зенитно-ракетными комплексами всех видов – всё, что удавалось собрать по складам, базам хранения, снять непосредственно с боевых дежурств и прямо с заводов, которые неожиданно заработали в три смены, порождая массу слухов среди местных жителей и давно натурализовавшихся и забывших за ненадобностью ремесло шпионов самых захолустных разведок. Везли тяжёлые артсистемы полувековой и более давности, не успевшие пойти в металлолом, ящики и контейнеры «Игл» всех модификаций и ещё более интересных конструкций, по всеобщему разгильдяйству и пофигизму до сих пор не принятых на вооружение.
Эшелоны разгружались, техника своим ходом и местным транспортом доставлялась на специально отведённые места. И тут начиналось самое трудное. Некоторые подразделения прибывали в полном составе, и с ними особых хлопот не было. Они пополнялись боеприпасами и расходным имуществом, к ним прикреплялись «вторым штатом» имперские солдаты и офицеры, после чего получившие новые номера и наименования боевые единицы отправлялись на погрузку в уходящие на ту сторону поезда и автоколонны.
Сложнее было с формированием новых, за счёт вооружения с баз длительного хранения и резервного личного состава взводов, рот и батарей. Тут свеженазначенным командирам и представителям высших штабов приходилось довольно туго. Хорошо хоть командно-матерный язык в обеих армиях практически одинаков, за исключением несущественных, диалектных различий.
Фёст с изрядной долей удивления убеждался, что навыки и традиции русской армии отнюдь не утеряны за годы «развала и шатаний». Достаточно было чётко сформулированных приказов и грамотной «политико-воспитательной работы», чтобы военнослужащие вспомнили, как их деды и даже прадеды в такую вроде бы близкую, особенно с точки зрения Воронцова, Берестина и Левашова, войну за неделю умудрялись формировать с нуля вполне боеспособные дивизии. В том числе и ополченские. Начинать выпуск боевой техники на выгруженных в чистом поле заводах, не смущаясь отсутствием жилья и нечеловечески скудным питанием. Надо – значит надо. Не зря Высоцкий пел: «…Ведь у нас такой народ. Если Родина в опасности, значит – всем идти на фронт!»
Сейчас-то было не в пример легче. И хорошо оборудованные палатки имелись, в том числе и доставленные с той стороны, и с продовольствием никаких проблем. В императорской России его производилось столько, что многие соседи, и из ТАОС, и за Периметром, вообще отказались от собственного сельского хозяйства по причине бессмысленности и нерентабельности в сравнении с российским импортом.
А кроме всего прочего, федералам положили такой оклад содержания в самой твёрдой валюте – русских червонцах и империалах[90], что от желающих служить и воевать хоть в Антарктиде, хоть в неведомой «параллельной реальности» отбою не было. Тем более что царская Россия всё же намного привлекательнее станции «Восход» с её «семьюдесятью двумя градусами ниже нуля»[91] или миротворчества в республике Чад. Те, кто побывал на той стороне тоннеля, рассказывали удивительные вещи, и число желавших послужить там, а то и перебраться на ПМЖ росло гораздо быстрее, чем количество мечтавших «свалить из Рашки» на обетованный запад. Бойцов и командиров фертильного[92] возраста, пожалуй что, ещё больше окладов привлекала красота и высокие моральные качества тамошних девушек и женщин. И это неудивительно. Если даже здесь русские женщины считаются лучшими в мире, то каковы же они в стране, не знавшей ряда всевозможных геноцидов по классовому признаку (то есть уничтожения цвета нации), ужасных по потерям генофонда Гражданской и Отечественной войн, четырёх «волн эмиграций», голода, коллективизации и пришедшей из Европы «сексуальной революции»!
Фёст на пару с Секондом, направляемые и консультируемые Берестиным и Воронцовым, обеспечивали скоординированную деятельность массы военных, полицейских и административно-хозяйственных структур двух весьма разных по устройству и даже менталитету государственных механизмов. Очень плодотворной неожиданно оказалась идея возвращения к многократно охаянному постсталинской литературой институту военных комиссаров, в новом, естественно, преломлении.
По этой схеме каждый здешний ответственный чин получал такого вот «комиссара» (он же и «военпред») из числа наиболее подготовленных штаб-офицеров Императорской армии и Гвардии. В том числе почти все «пересветы» со своим уникальным образованием и нетривиальным мышлением оказались востребованы для отлаживания невиданного государственного гибрида. А достойные и заслуживающие полного доверия федеральные специалисты, в свою очередь, направлялись «советниками» и «обеспечивающими» на флоты и в округа Империи, получающие «новую технику» вместе с боевыми расчётами и младшими офицерами.
Так могло получиться в СССР, если бы В.И. Ленин отказался от своей идефикс о «полном сломе царской государственной машины», а начал бы полномасштабную конвергенцию царских, советских и чисто коммунистических структур. Вышло бы гораздо проще, бескровнее и эффективнее. Это как с НЭПом. Стоило огород городить, расстреливая людей за припрятанную золотую монету или провезённый в обход «продовольственной диктатуры» мешок муки, если всё равно в двадцать втором году пришлось вернуться к тому же смягчённому варианту капитализма, пусть и при «сохранении за ВКП (б) командных высот».
При нынешней схеме никакой эрфэшный чиновник или генерал даже помыслить не мог, чтобы потребовать «откат» за отгружаемую технику или проделанную работу с радушного, безукоризненно вежливого полковника или надворного советника, осуществляющего «взаимодействие и контроль» от имени своего Императора. Кстати, ко всем сотрудникам МГБ, милиции, Особых отделов, участвующим в проекте, тоже были приставлены «для обмена опытом» коллеги из Отдельного корпуса жандармов, тархановского УОО[93] и недавно созданного специально к данному случаю, по инициативе (явно забавлявшегося) генерала Чекменёва «Приказа тайных дел» – специального ведомства по контролю за всеми службами и людьми, осуществлявшими «Мальтийский крест». Очень действенная методика для пресечения в корне любой коррупции и вообще «нерадения по службе». В сталинское время нечто подобное тоже практиковалось, но там выходило не слишком хорошо, люди-то все были одного замеса, члены одной партии и с одинаковыми, в принципе, жизненными установками. Сговариваться им для совместного нарушения «социалистической законности», «обмана партии» и «буржуазного перерождения» было не в пример легче.
Относительно моментов совпадения и несовпадения менталитетов у Фёста тоже накопилось много интересных наблюдений. Сам-то он всё время существования в двух реальностях общался по преимуществу с людьми своего круга, при этом либо приспосабливаясь к мировосприятию своего аналога, либо прямо его дублируя. Его в этом смысле можно было сравнить с агентурным разведчиком, конгруэнтным, можно сказать, стране пребывания и среде обитания.
А теперь на достаточно ограниченной территории встретились самые обыкновенные люди двух разных Россий, и эффект был почти тот же, что при встрече советских колхозников и американских фермеров в годы первой, хрущёвской «разрядки» на базе совместного увлечения кукурузоводством. Или, что соразмерно, можно вспомнить знаменитую «встречу на Эльбе» наших бойцов с американскими же. Вся разница – язык в лагере под Екатеринбургом использовался общий, а в остальном взаимное недопонимание (но и радость одновременно) было похоже.
Солдаты и офицеры с той и другой стороны прошли инструктаж гораздо более тщательный, чем перед отправкой наших военнослужащих в Афганистан или на Кубу. На Кубу в шестьдесят первом году вообще посылали так, что не только солдаты, а даже и офицеры узнавали, куда и зачем их везут, лишь на середине Атлантики или сходя на бетонку военного аэродрома в каком-нибудь Сьенфуэгосе. Здесь замполиты (то есть замы по воспитательной работе) и там командиры подразделений получили на руки написанную для своих Фёстом, для своих – Секондом (других специалистов, отчётливо понимающих, что именно требуется, не нашлось) и распечатанную массовым тиражом агитационно-справочную брошюру об истории, государственном устройстве, нравах, обычаях, форме одежды, знаках различия и наградах «товарищей по оружию». С приложением «словарика наиболее употребляемых терминов», для каждой из сторон своего[94].
А недоразумений возникало множество, и серьёзных, и пустяковых на первый взгляд. Очень, например, удивляло федералов отношение в братской армии к табаку и алкоголю. Они там, «по дремучести своей и политической отсталости», не пережили бесконечных кампаний по борьбе с тем и другим, каждая из которых лишь ухудшала ситуацию. В империи, напротив, считали, что пагубны только излишества и злоупотребления, а в разумных пределах и то и другое скорее полезно, и тщательно воспитывали именно культуру потребления. В конце-то концов – каждый ведь сам отвечает за себя и за порученное дело, вот пусть и сообразовывается.
Офицеров РФ веселили (и слегка раздражали) такие, например, строчки из доныне действующего Указа Николая Второго, данного в далёком 1896 году: «Господам офицерам в Собрании разрешается требовать крепкие напитки лишь к обеду и к ужину, причём употребление оных недопустимо в присутствии нижних чинов, хотя бы и услужающих»[95]. Хотя самим «нижним чинам» казённая чарка выдавалась: в сухопутных частях раз в день по сто грамм, на флоте – два, в обед восемьдесят, в ужин семьдесят. Сохранялось также командирское поощрение чаркой бойцов «за успехи в боевой и политической подготовке».
В увольнениях посещение «нижними чинами» трактиров и иных распивочных заведений допускалось, но опять же «в меру»[96].
Табачное довольствие рядовым и унтерам тоже полагалось в натуральном виде, по двадцать папирос или 50 грамм резаного табака ежедневно, но непьющие и некурящие могли получать свою норму деньгами, и к демобилизации (если характера хватало) набегали весьма приличные суммы[97].
Вот и причина для конфликта – «почему им можно, а нам нельзя?», и никакие доводы командиров не действовали, поскольку бравый, подтянутый и весьма здоровый вид имперских солдат сводил к нулям всю основанную на сомнительных теоретических выкладках пропаганду. Да и дисциплина в той армии была куда крепче, и «дедовщина» отсутствовала в принципе, потому что сверхсрочные унтер-офицеры и взводные фельдфебели присутствовали в расположении круглосуточно, имея оклад денежного содержания выше, чем у подпоручиков и поручиков, за счёт выслуги и всяческих доплат. Но и солдаты там, нужно отметить, все три года не имели свободной минуты на всякие глупости, а главное – призывались не в восемнадцать, а в двадцать один год. А это большая разница.
Но всё это, в общем, мелочи, на фоне напряжённой, почти круглосуточной боевой подготовки. Фёст и приданные ему строевые, а не паркетные генералы от артиллерии, ПВО, ВВС и Ракетно-Космических сил плюс целый вице-адмирал, возглавившие «объединённый штаб» из десятка «двухпросветных» офицеров, поставили себе целью отправить к месту назначения полностью боеготовые подразделения, чтобы прямо с колёс – и в бой. И отправляли каждое немедленно, в соответствии с проработанным генштабистами-«пересветами» мобилизационным планом прикрытия угрожаемых районов. Благодаря Арчибальду и собственной разведке все они были хорошо известны.
К исходу десятых суток аврал почти закончился. В параллельную Россию ушли пятьдесят с лишним зенитно-ракетных батарей, оснащённых всем необходимым для «однодневной войны». Из их названий можно было составлять детские буквари – в названиях были использованы, кажется, все буквы русского алфавита, от А и Б – «Антей», «Бук» до Я – «Янтарь», «Яхонт». В названиях «изделий» фантазия конструкторов и заказчиков тоже не имела предела, в ход шли термины метеорологии, географии, ботаники, фортификации, фехтования и так далее и тому подобное. К ним добавилось около сотни установок морского базирования с соответствующими именами и столько же батарей ствольной зенитной артиллерии, калибрами от восьмидесяти пяти миллиметров.
Вся эта ударная мощь, предназначенная для решения не предусмотренной курсом военных академий задачи – «стратегическая внезапность обороны», уже однажды использованной Берестиным в альтернативном сорок первом году, по расчётам, должна была на первом этапе операции уничтожить девяносто процентов британской авиации, а на втором – довершить разгром нанесением ракетных ударов по военно-морским базам «владычицы морей». После чего, угрожая полным уничтожением Лондона и иных, дорогих английскому сердцу и карману объектов, предложить мирные переговоры на условиях не столь жёстких, как давний Версальский, но ставящих крест на «британском величии».
Конечно, можно сказать, что ради этой цели собственная ПВО Российской Федерации раздёргана и почти небоеспособна, за исключением авиации, но Мятлев с Берестиным и Сильвией убедили Президента, что государству в ближайшие месяцы массированная воздушная агрессия не угрожает. Зато, отразив нападение Британии, вся техника и люди быстро вернутся обратно с бесценным боевым опытом. А император Олег в долгу не останется, и Россия получит то, что ей сейчас нужнее всего, – неограниченную ресурсную базу, рынки сбыта, не имеющие аналогов (не только Империю, но и весь тамошний мир, отставший больше чем на полстолетия), а главное – многомиллионную сухопутную армию (а не жалкие украинские, молдавские и латвийские батальоны и роты, что американцы выпрашивают у вассалов для своей иранской операции), способную предостеречь от необдуманных действий хоть США, хоть Китай, и к тому же весьма полезную при решении стоящих на очереди геополитических проблем.
А уже в самом крайнем случае в нашем распоряжении есть окончательные доводы, способные предостеречь господину Ойяму от опрометчивых действий.
– Тогда почему вы не используете эти доводы для перевоспитания короля Георга? – спросил Президент.
– Да оттого, Георгий Адрианович, – ответила ему Сильвия, – что Император не желает больше иметь рядом с собой таких соседей. Натерпелись, говорит, со времён Ивана Грозного. Теперь я сделаю с Британской Империей то, что у вас случилось с Австро-Венгрией. Собственно, Англия, лишённая Шотландии, Ирландии, всех доминионов и зависимых территорий, будет представлять не больше опасности, чем для вашей России – нынешняя Австрия или Словакия…
– Жестоко, – потёр пальцами висок Президент. – Сколько людей погибнет только из-за того, что Олег так непреклонен.
– А вы почитайте тамошние свежие британские газеты, Георгий Адрианович, возможно, и измените свою «гуманистическую» позицию. Помните, как в Библии – «Если найду в этом городе пятьдесят праведников, я пощажу место сие». Это о Содоме и Гоморре. Так там даже десяти праведников не нашлось. Вот и вы, как Господь Бог, попробуйте найти в английской прессе десять статей против войны и в поддержку России…
– Вы всё же проводите грань между ангажированной прессой и простым народом, которому придётся умирать из-за конфликта между политиками.
«Нет, этот человек неисправим, – подумал Берестин. – Он из тех, что готовы оправдывать даже ограбивших его в тёмном переулке гоп-стопников. «А не надо было мне так вызывающе одеваться…»