Появившись в офисе, Люба сразу взвалила на себя целый воз всевозможных обязанностей и освободила Льва Карловича от великого множества рутинных забот, которые, при всей своей никчемности, съедали массу рабочего времени. Впервые за все время Сенковский мог спокойно вздохнуть и целиком погрузиться в решение важных проблем, не отвлекаясь на разные мелочи. Это не замедлило сказаться на результатах: дела тут же пошли в гору.
Можно смело утверждать: Люба была секретарем от бога. Работать с ней было — одно удовольствие. Со всем персоналом быстро нашла общий язык, поладила даже с самыми строптивыми и этак ненавязчиво командовала всеми в части, касающейся регламента рабочего времени хозяина: вскоре люди и думать забыли, что можно запросто ворваться в любое время к шефу для подписи какой-нибудь дрянной бумажонки или опроблемить неплановой просьбой насчет аванса.
При этом она умудрилась никого не обидеть и со всеми поддерживала добрые отношение, что, сами понимаете, по любым временам — большая редкость.
К начальнику относилась с благоговением, считала его гением и в буквальном смысле в рот смотрела, чтобы немедля исполнить любое его пожелание. Ну, короче, одно слово: повезло Сенковскому с секретаршей!
Заметили: он вообще по жизни везунчик. Везде-то ему пока везет…
Что там насчет недостатков? Не бывает ведь непогрешимых людей, верно?
Недостатки место имели. Впрочем, такое вряд ли можно назвать недостатком, так, одно маленькое неудобство.
Когда Сенковский взял Любу на службу, стояла ранняя весна и это было не так заметно…
А когда наступили погожие деньки, стала Люба, как и все дамы, ходить на работу в летней одежде. Представьте себе: дивчина с такой роскошной фигурой, с распущенной копной пышных волос, юбчонка не то чтобы — ах, но все же выше колен, блузка на бретельках… Гхм-кхм…
Лев Карлович к тому моменту уже вполне освоился с Любой, поэтому терпел недолго и как-то утром после совещания деликатно намекнул:
— Я, конечно, извиняюсь, но… Попрошу вас, голубушка, одеваться как-то иначе.
— А что такое?
— Да так… — Лев Карлович смущенно помял ладонями воздух перед собой и, не найдя обтекаемой формулировки для претензии, тяжело вздохнул: — Ну, понимаете… Отвлекает от работы. Нет, не то… Как бы это сформулировать… Черт! Ну, в общем — мешает…
Люба озабоченно нахмурилась и украдкой сместила взгляд на нижнюю половину Льва Карловича — он как раз стоял у окна и, пытаясь отвлечься, сосредоточенно рассматривал безобразный рекламный щит на здании напротив.
— Ага!
Да, тут весьма кстати будет вспомнить про вот это самое «зато утром». Это ведь по вечерам Сенковский бывал уставшим, вялым и сонным, поскольку за день выкладывался по полной программе, весь, без остатка, отдаваясь работе.
А по утрам было все наоборот!
Особой статью Лев Карлович не обладал, по физическим кондициям он был вполне себе средненьким мужчиной, не спортсменом и даже не атлетического сложения. Но здоровье имел просто железное, а уж мужской силой Господь его наделил такой, что и на троих бы хватило! Может, отсюда и успехи в бизнесе: всю эту силу он как раз и положил на дело.
Так вот, в тот период жизни Сенковского по утрам это проявлялось очень отчетливо — даже до неприличия, приходилось порой папочкой прикрываться. Попытки решить этот вопрос с супругой, как вы уже знаете, успеха не имели, и порой дело доходило до конфликтов. Хотя, казалось бы, чего проще — на время забыть про принципы и отыскать в утренней постели какие-нибудь десять минут совместной физической радости…
А в офисе, представьте себе: розовая Люба в кружевной блузке на бретельках, с отчетливо выраженными пропорциями и просто умопомрачительными подколенными ямочками… Да это ведь невыносимые условия для творческого труда! Как тут можно работать?!
— Да, так дело не пойдет… — Люба тут же вывесила строгую табличку «Аудиенция!», закрыла дверь на замок, приспустила жалюзи на окне и решительно взяла Льва Карловича за гульфик.
— Давайте быстренько оформим этот вопрос и будем спокойно работать дальше…
Стремительно вкусив запретный плод на подоконнике — в полуобморочном состоянии, не совсем понимая, что вообще с ним происходит, — Лев Карлович немного передохнул, пришел в себя и… перенес развратные действия на диван. Дело было в приемной, диван вообще-то предназначался для посетителей. Но посетители обыкновенно приходили во второй половине дня, так что…
На диване получилось неожиданно хорошо и ладно: Лев Карлович ощущал себя этаким ковбоем на смертельно опасном родео — ловким, могучим, ну просто натуральным былинным богатырем! Впервые в жизни он во время этого в полной мере проявил дремлющую в нем мужскую ярость и скрытую первобытную силу, чего никогда не позволял себе в отношении трепетной и душевно тонкой супруги, ни с прежними своими подружками из интеллигентных семей.
И вообще, наш офисный умелец никогда ранее такого не испытывал — буквально во всех аспектах, и потому получил немалое душевное потрясение.
Судите сами: он, очень осторожный, благоразумный и даже трусоватый, с такой легкостью слился в экстазе с посторонней женщиной — прямо в офисе, в начале рабочего дня и чуть ли ни при всем персонале (в любой момент кто-то мог позвонить, позвать или просто постучать в дверь по какому-то чрезвычайному делу)!!!
И это, как ни стыдно признать, было просто чудовищно здорово… Сенковский выпустил на волю зверя, о наличии которого ранее и не подозревал.
Оказывается, несмотря на очень даже средние кондиции, он просто могучий варвар в этом деле! Гм… Это же надо было дожить почти до сорока лет, чтобы узнать про такое…
А женщина, ставшая соучастницей в этом непристойном действе? Она же ведь вроде как не склонна к этому, ее даже с прежней работы поперли из-за отказа заниматься с шефом чем-то подобным!
— Да, тут что-то вообще непонятное…
— Что непонятное?
— А вот тебя выгнали с прежней работы…
— Ну?
— Ну, за то, что ты Вовке отказала…
— И что?
— А со мной, значит… Гхм-кхм… Почему?
— Он противный, — бесхитростно заявила Люба. — Курит. Пиво пьет постоянно. И вообще, от него воняет, как от душного козла.
— Только из-за этого?!
— А что, мало?
— Угу… А я, значит, не противный?
— Нет, — Люба шевельнула ноздрями, принюхиваясь, и, счастливо зажмурившись, потянулась, как тигрица на солнышке. — Ты сладкий…
Медовым месяцем тут не обошлось. На привыкание к Любе у Сенковского ушло все лето и лучший фрагмент осени.
По утрам Лев Карлович торопливо завтракал — с туманным взором и отсутствующими видом, отвечал невпопад и спешил на работу. Возвращался затемно, и не просто сильно уставший, как бывало прежде, а в буквальном смысле вымотанный донельзя и выжатый до последней капли. Очень коротко ужинал и сразу же валился спать: даже на ванну и телевизор его не хватало.
Жена жалела его:
— Трудоголик ты мой! Поберег бы себя. Работа, это, конечно, хорошо… Но ведь так и здоровье подорвать недолго! И потом: я уже забыла, когда мы в последний раз ужинали при свечах…
Глава 5 Действующие лица и исполнители…
— Да… Аппетитный кусочек…
Витя рассеянно смотрел сквозь Иванова, и во взгляде его боролись противоречивые чувства: большая и высокая надежда не на шутку схватилась с мудрым сановным недоверием.
— Кусочек?!
— Ну, не кусочек… Формулировка действительно не самая удачная — какой тут, к черту, «кусочек»… Гм… Если оперировать вашей терминологией, это… Это скорее склад.
— Гхм…
— Да, склад, — Витя стряхнул задумчивость и несколько оживился: — Как это в армии бывает: пошли ночью на кухню воровать картошку, взяли рюкзачок — рассчитывали на пять-шесть кило, да, может, пару банок какой-нибудь лишней тушенки… А напоролись на целый продовольственный склад!
— Картошку лучше воровать из овощерезки, — Иванов усмехнулся и покачал головой. — Вы, Виктор Николаевич, давно служили… Лишней тушенки на кухне уже не бывает, там все закрывают на замок. А в том месте, где закрывают, спит, плюс ко всему, дежурный повар — какой-нибудь здоровенный волосатый дагестанец, вооруженный топором для разделки туш. Так что…
— Да ну, это все мелочи, — Витя пренебрежительно дернул плечиком — что вы тут со своими деталями! — Это не главное. Знаете же — «я художник, я так вижу».
— А что главное?
— Главное — несопоставимость ожидаемого эффекта с конечным результатом. Поэтому я и привел в пример склад. Сугубо в количественном отношении. Хотели пять кило картошки, а напоролись на десятки тонн тушенки, сгущенки… Чего там у вас еще ценного на складе бывает?
— На складе много чего ценного бывает. И вообще, склад — это здорово. Вы Васю спросите, он вам скажет.
— На складе много чего ценного бывает. И вообще, склад — это здорово. Вы Васю спросите, он вам скажет.
— Да, Вася в этом деле понимает… — Витя встал из кресла и подошел к окну, как будто хотел убедиться, что их никто не подслушивает. — Пошли себе с рюкзачком, сварганить ужин на отделение… А напоролись на такое количество провианта, что можно год кормить всю дивизию… В связи с этим вопрос, Сергей Петрович…
— Слушаю?
— А не подавимся?
— Гм… — Иванов, чтобы не выдать нечаянную радость, опустил взгляд на кончики ботинок и принялся чесать бровь. — Хороший вопрос…
Вопрос хороший не потому, что прозвучал. А потому, как прозвучал. «Не подавимся»! Если вдруг что — не вы одни будете давиться, а мы все вместе.
То есть Витя уже соучаствует. За время совместной работы Иванов изучил шефа вдоль и поперек: теперь вопрос по поводу вовлеченности в процесс можно не задавать. Как и по факту существования самого процесса как такового.
В данном случае от Вити, товарища несколько взбалмошного и своенравного, но весьма дальновидного, практичного и досконально владеющего политической конъюнктурой, следовало ожидать лишь один из двух равновероятных ответов. Отработанная формула: «Займитесь этим, а я посмотрю, как у вас получится» — здесь не лезла ни в какие ворота. Тут или так: «Вы, хлопцы, от безделья совсем навернулись! Даже и не думайте об этом!!!» Или этак: «Вы, конечно, камикадзе… Но, раз уж замахнулись — засучивайте рукава, будем пробовать…»
Потому что замахнулись на такую гору, что смотреть со стороны, как обычно, и ждать положительных результатов просто не получится. Если вдруг что-то там не срастется… лавина будет такая, что моментом накроет и бригаду первопроходимцев, и самого смотрителя — не убежишь, не спрячешься. Такой вот исключительный объект.
В общем, либо сразу сдавать назад, пока не поздно, либо с самого начала активно участвовать в процессе и управлять им. Первое, между прочим, во всех отношениях предпочтительнее второго хотя бы по соображениям личной безопасности.
Витя молодец — не подкачал. Отбросив все инсинуации и толкование особенностей поведения шефа, можно сказать одно: мужик! Не сдрейфил…
— А глотать его живьем пока никто не собирается, — хитро прищурившись, негромко сказал Иванов. — Сначала надо попробовать хотя бы малость разжевать…
— Интересная мысль, — одобрил Витя. — Разжевать… Ну, давайте работать. Озвучьте мне еще разок вашу версию. Внятно и отчетливо.
— Это не моя, — заскромничал Иванов. — Это Костина.
— Я не про гипотезу. Мы собираемся работать в рамках версии, которую вы создали на основе этой самой гипотезы. Итак, я вас слушаю.
— Гхм-кхм…
«Вредный ты наш! — подумал Иванов, украдкой оглядывая панели кабинета. — Прекрасно понимает, что в этом деле, если вдруг что-то пойдет не так, никакие ссылки на тупых подчиненных не помогут. Ну и зачем тогда страховаться?»
— Ну конечно, пишу, — по-своему истолковал заминку подчиненного Витя. — И не в одном экземпляре. Я все слышал, понял: у нас есть агент, есть зацепки, есть направление. В общем, мы — в цитадели, как вы ее называете. Это здорово, это прорыв! Ну а теперь давайте к рутине. Конкретнее, что мы имеем. Я хочу знать все.
— Да тут пока никакой конкретики. Так — одни домыслы да предположения…
— Да ладно вам! Чего вы со мной церемонитесь? Давайте без манерничаний, вываливайте все! Считайте, что просто есть желание послушать еще разок, что называется, вживую. Когда вы излагали впервые, я был весь в эмоциях, трепетал. Теперь маленько остыл: может, подловлю на неубедительности или подтасовке. Уж доставьте удовольствие: не каждый день такое слышать приходится.
— Хорошо… Сначала гипотеза. Судя по обрывочным данным невысокой степени достоверности, примерно год назад у Сенковских произошло нечто экстраординарное. Об этом в первую очередь свидетельствует поведение Натальи Сенковской и ее отношение к мужу, а также ряд личных наблюдений нашего агента, внедренного…
— Ох, как это звучит! — Витя от удовольствия даже зажмурился, наподобие голодного бульдога при виде только что поджаренного аппетитного стейка. — Как звучит, а? «Нашего внедренного агента»…
Иванов смущенно замолчал: не совсем понял, как реагировать. То ли искренне хвалит, то ли подначивает… У этого товарища такая своеобразная манера, что не всегда разберешь: улыбнуться в ответ или состроить дежурно-виноватую рожицу.
Внедрение агента в любое сообщество, пусть даже какую-то мелкоуголовную шайку, — это всегда фундаментальная и кропотливая работа, требующая высочайшего профессионализма. Внедрение агента в святая святых могущественной корпорации с такой мощной системой безопасности — проще говоря, «в спальню» — это апогей профессионализма, венец оперативного мастерства. Если можно сравнивать, просто для легкости восприятия, это… Пожалуй, это золотая медаль. И даже не на чемпионате мира, а на Олимпийских играх.
Между тем никто из команды даже палец о палец не ударил в этом направлении — все получилось как-то само собой, совершенно случайно. Повезло, одним словом. Ну и на что товарищ намекает?
— Давайте дальше.
— Дальше… Эмм…
— «…Нашего агента, внедренного…»
— Внедренного менее чем неделю назад совершенно случайно и вообще абсолютно без нашего участия…
— Ну, это вы зря, — Витя нахмурился и с неудовольствием покосился куда-то в угол — видимо, там камера. — Ростовский — друг Кости и Петрушина, восстановленный в процессе оперативной работы по обновлению старых связей. Случилась беда — побежал именно к ним. Мало у него других приятелей? Просто знает: Костя — гений, Петрушин — глыба и матерый человечище… Если кто и поможет, так только они. Верно?
— Ну…
— Да можете не подтверждать, это и так понятно. А Костя и Петрушин — наши люди, родные. Ну и где бы мы взяли такого золотого агента, не будь у нас этих людей?
— Ну, не знаю…
— Зато я знаю. Вы все у меня — золото. Потому что я и сам малый не дурак, и подле себя держу таких же. Хе-хе… Но конкретно вы, золотой вы наш, — вы конченый пессимист и совершенно не умеете подать себя в ипостаси героя текущего момента. Или не желаете. Ну что это такое: «…судя по сплетням невысокой степени достоверности…», «…совершенно случайно и абсолютно без нашего участия…» Это что?! Разве так можно? Кто вас не знает, подумают: «Вот это растяпа!»… Впрочем, мне это не надо — я-то вас знаю… Ладно, продолжайте.
— Есть основания полагать, что в семье произошло нечто экстраординарное…
— Слышали уже. Давайте конкретнее. Что именно экстраординарное? Может, просто поймала мужа с какой-нибудь бабенкой? Дело житейское — он еще не старый…
— Это исключено.
— Ага… Это мы так считаем или это на самом деле исключено?
— Разумеется, в реальности это могло быть и так… Но Костя утверждает, что это исключено.
— Да, Косте можно доверять. Он, конечно, парень с подвывихом, но… Когда он выдвинул гипотезу насчет того, что Ростовского намеренно берут «в спальню» на совершенно определенную роль, это, наверное, тоже звучало дико и абсурдно… Но так все и оказалось. И вообще, голова у него на месте. Ну и почему это исключено?
— Потому что тривиальная супружеская измена не может вызвать такой каскад отклонений — как в отношении к самому близкому человеку, так и вообще в мировоззрении и самом образе жизни. За год женщина стала совершенно другим человеком.
— Здесь я с Костей не совсем согласен, — Витя с сомнением покачал головой. — Они на это реагируют по-разному. Некоторые, между прочим, травятся или вешаются. Все от человека зависит.
— Есть эпизод семилетней давности…
— Травилась, вешалась?
— Неподтвержденный…
— Ну вот, опять сплетни!
— Сплетни были в прессе. Насчет попытки суицида. Как именно — это так и не выяснено, причина достаточно спорная, но злые языки утверждали, что якобы Наталья пыталась покончить с собой.
— Что-то не припомню…
— Если надо, я скину вам тот материал.
— Секунду… Осень девяносто восьмого?
— Точно.
— Так дефолт же был!
— Верно. Сплетни как раз и утверждают, что ее личный бизнес тогда здорово пострадал. Просто настоящий крах был. И хотя империи Сенковского дефолт совершенно не навредил — скорее, наоборот, — Наталья вроде бы восприняла крах своего бизнеса как огромную личную неудачу и в состоянии аффекта решила наложить на себя руки.
— Ну так, видите: опять же — «вроде бы» да «якобы».
— Ростовский этот факт подтверждает.
— Да неужели! Мы уже настолько близки, что щебечем о таких интимных вещах?!
— С ней каждый день работает психиатр. Профессор, светило и все такое прочее… Вроде бы как просто в гости ездит, но она отчетливо понимает, для чего он ездит, и постоянно с ним дискутирует. Бабонька развитая, чешет деда в хвост и в гриву. Он только пыхтит и краснеет. Это у них уже давно стало вроде какого-то домашнего развлечения.