– Габриэль, – прошептала она ему в плечо.
– Oui[104], chaton? – прошептал он ей в макушку, и она ощутила нежное прикосновение его дыхания к ее волосам.
– Ты сделаешь для меня Розу?
В ответ молчание. Она почувствовала, как напряглись мышцы рук, обнимающих ее. Потом он отодвинулся.
– Джоли, – Габриэль отвернулся, и лицо его стало жестким, – не проси меня об этом.
Значит, нет. И глупо испытывать такое разочарование. Он ушел далеко вперед от того десерта, все кончено. Роза оставила после себя слишком много боли. Габриэль, конечно, не отстранялся от Джоли, или, во всяком случае, она этого не замечала. И вдруг с тревогой вспомнила, как однажды он сказал: «Я пытался». Но все же ей почему-то казалось, что если он сделает эту Розу для нее, то она сможет полностью доверить себя ему. Она могла только строить догадки, почему так считает. Возможно, потому, что это дало бы ей ощущение, будто он наконец доверил ей самую уязвимую часть себя, пригласил ее в самую хрупкую, самую драгоценную часть своей души. Хотя у Габриэля была масса других способов пробиться к Джоли, получить власть над ее жизнью, удержать ее для себя.
Она вздохнула и прижалась на секунду лбом к его плечу, а потом взяла себя в руки и встала.
– Возможно, сейчас неподходящий момент, но я должна идти, если хочу успеть на поезд, – сказала она.
А Габриэль подошел к окну и стоял там, глядя через улицу на свою квартиру, сжав кулаки и стиснув зубы.
Через час Габриэль смотрел на отходящий поезд и думал о том, что для него не будет больше никакой жизни на этой неделе. Он сжал кулаки в карманах, – стараясь, как мог, изображать элегантного принца, – и затем внезапно спросил себя, будет ли какая-нибудь жизнь на этой неделе для нее.
Сейчас она, наверное, уже устроилась в вагоне поудобнее, готовясь к шестичасовому путешествию навстречу депрессии отца. Чувствует ли она, что вся ее энергия высосана? Не пришла ли она к убеждению, что мужчины только это и делают – высасывают жизнь из женщин, которые позволяют себе любить их?
Чем ближе она к Парижу, к депрессии отца, тем, наверное, сильнее боится любви вообще, а любви к шеф-поварам особенно. А он, Габриэль, даже не может поехать вместе с ней, поскольку, если она узнает, что именно он затеял, то никогда в жизни не позволит ему войти в ее жизнь.
Он и вправду хочет быть принцем для Джоли, но боится, что на самом деле ей нужно чудовище.
Глава 26
Пьер Манон не был таким высоким, как Габриэль, но не был и приземистым, а из-за своего сходства с секретным агентом, каких обычно изображают в кинофильмах, казался крупнее и грубее. Он не следил за своей физической формой и растолстел. Впрочем, этого можно было ожидать от человека, который привык сжигать на работе тысячи и тысячи калорий в день, а потом внезапно перестал работать, двигаться и погрузился в хандру. Левый уголок его губ немного подергивался. Значит, не все так плохо, как боялся Габриэль. К счастью. Иначе даже Габриэль не смог бы довести до конца то, что задумал.
– Габриэль Деланж, – бесстрастно сказал Пьер, когда оправился от потрясения. Он никак не ожидал увидеть Габриэля на своем пороге. – Пришел позлорадствовать?
– Разумеется.
Габриэль уверенно вошел, плечом отодвинув Пьера со своего пути, и направился в гостиную. Конечно, он мог бы пройти мимо Пьера, не задев его, но он приехал в Париж вовсе не для того, чтобы помириться со своим прежним шеф-поваром. И не для того, чтобы нянчиться с ним и тешить его самолюбие. Телефон в заднем кармане придавал Габриэлю уверенности. Пару часов назад, еще когда был в поезде, он переписывался с Джоли. Хотел убедиться, что она все еще на послеобеденной встрече с Филиппом Лионнэ. Она же, в свою очередь, – ну, просто чтобы подразнить его! – прислала в ответ фотографию одного из прекрасных десертов Филиппа, который тот только что предложил ей.
Однако фотография подействовала на него гораздо сильнее, чем просто подразнила. У него появилось сильное желание ударить Филиппа кулаком, но он подумал, что должен привыкнуть к подобным ситуациям, поскольку Джоли была кулинарной писательницей. Поэтому он просто перевел эту дополнительную дозу агрессивной энергии в то, зачем приехал сюда. А приехал он, чтобы побыть чертовым чудовищем.
Он услышал возмущенный вздох Пьера за своей спиной. «Готов на что угодно поспорить, что уже разбудил в тебе кое-какие старые инстинкты! Давай посмотрим, сколько ты сможешь выдержать меня».
Габриэль повернулся и насмешливо посмотрел на Пьера.
– Говорил я тебе, когда ты меня уволил, что пожалеешь об этом? Говорил? Так посмотри на себя. Ты просто жалок.
Пьер Манон выпрямился и напрягся от ярости.
– Как бы у тебя самого не случился инсульт! – От собственных слов Пьер почувствовал себя не совсем хорошо и даже испугался, когда представил, что у Габриэля будет инсульт. Но оттолкнул от себя сострадание. – Ну, раз ты все еще жив, а у меня уже был один инсульт, то сейчас настала твоя очередь злорадствовать. – В голосе Пьера зазвучала насмешка. – Если у тебя еще осталась хоть капля злорадства, при твоей-то жизни.
– Зато ты был жалок уже задолго до инсульта. Ты ничего не стоил без меня, и ты это знаешь. Даже на обложку своей кулинарной книги ты был вынужден поместить мою Розу, иначе на книгу никто бы и не взглянул.
Глаза Пьера загорелись. Забавно, но раньше, когда Пьер так смотрел на Габриэля, тот никогда не обращал внимания на его глаза, а теперь вдруг осознал, что они точно такие же, как у Джоли.
– Не стоил без тебя? – усмехнулся Пьер. – Да ты как был, так и остался всего лишь pâtissier с манией величия.
– И с тремя звездами, – сказал Габриэль.
Губы Пьера сжались. Даже искривленный уголок рта вытянулся в тугую линию.
– Джоли уже сказала тебе, что будет писать мою кулинарную книгу? – бросился в атаку Габриэль, прежде чем Пьер успел произнести хоть слово.
– Она будет что?
– О, вижу, ты попался на ее историю с Даниэлем Лорье, – насмешливо произнес Габриэль. – Да что с тобой? Неужели ты совсем оторван от жизни и уже не помнишь, что возле Ниццы есть и другие шеф-повара?
– Я помню лишь тех, кого следует помнить, – прозвучал язвительный ответ.
О, уже лучше. Глядишь, очень скоро Пьер опять станет прежним salaud.
– И я готов поспорить, что кулинарная книга, которую она напишет для меня, разойдется мгновенно. Потому что имя на ней не будет давно забытым. Я буду рад сам провести показ блюд и буду подписывать книги вместе с ней, пока она не начнет думать, что солнце всходит и заходит на мне.
В зеленых глазах Пьера мелькнула вспышка.
«Да, видно, нам нравится быть героями Джоли. Нам хочется быть чертовыми принцами», – подумал Габриэль.
Ну почему, черт подери, глаза Пьера должны быть так похожи на глаза Джоли?
– Как жалко, что за столько лет ты не потрудился выучить какого-нибудь нового шеф-повара. Возможно, если бы ты хотя бы был способен проводить консультации, то сейчас нашелся бы кто-нибудь, до сих пор достаточно уважающий тебя, чтобы устроить твой рекламный показ. Или даже несколько человек, желающих демонстрировать твои блюда в роли су-шефов.
– Я никогда не пытался стать консультантом! – прошипел Пьер Манон.
Габриэль рассмеялся:
– Не могу поверить! Ты только что оправдался тем, что даже не пытался. Хотел бы уважать тебя еще меньше, но не могу, потому что все мое уважение ты растерял очень давно.
– А другие меня уважают! Люк Леруа просто умоляет меня приехать в Hôtel de Leucé на такой показ.
– Неужели? – Брови Габриэля поднялись. – Первый раз слышу о рекламе твоей книги. Видимо, ей не уделяют много внимания. – Губы Пьера Манона снова сжались, а Габриэль продолжал: – Погоди-ка. Люк? Люк Леруа? Мой прежний су-шеф в «Люксе»? Неужели у него остались нежные воспоминания о тебе?
Глаза Пьера уже горели так же яростно, как тогда, когда он увольнял Габриэля.
– Это же я научил его всему, – процедил Пьер сквозь зубы.
Габриэль фыркнул:
– Больше похоже на то, что он хочет произвести впечатление на твою дочь.
Merde, а ведь Люк Леруа выглядел словно чертово божество, решившее выйти из огня созидания и убедиться, что земля получилась такой, какой он хотел ее видеть. В его присутствии даже элегантный принц выглядел простолюдином. С этим Габриэль ничего не мог поделать, и сердце его тоскливо сжалось.
– Скорее он хочет произвести впечатление на меня, – возразил Пьер Манон. – В будущем году Гуго Фор собирается уйти. Его место должен занять лучший шеф-повар.
Гуго Фор был главным шеф-поваром в Hôtel de Leucé. Габриэлю казалось маловероятным, что Leucé заменит Фора тем, кто, как всем известно, потерял звезду в конкурирующем отеле. Однако Пьер с вызовом смотрел Габриэлю в глаза, и тот издевательски усмехнулся, чтобы немного подпитать этот вызов.
– Скорее он хочет произвести впечатление на меня, – возразил Пьер Манон. – В будущем году Гуго Фор собирается уйти. Его место должен занять лучший шеф-повар.
Гуго Фор был главным шеф-поваром в Hôtel de Leucé. Габриэлю казалось маловероятным, что Leucé заменит Фора тем, кто, как всем известно, потерял звезду в конкурирующем отеле. Однако Пьер с вызовом смотрел Габриэлю в глаза, и тот издевательски усмехнулся, чтобы немного подпитать этот вызов.
– Да ты просто утешаешь себя, Пьер. Лучше объясни мне, почему твоя дочь должна все время ездить туда-сюда, хотя работает на Лазурном Берегу? В чем дело? Ты даже не можешь получить работу консультанта на юге Франции, потому что слишком долго сидел сложа руки?
Пьер прищурился и ничего не ответил, но зеленый цвет его глаз стал ярче.
– Ну, ладно, я ведь просто приехал позлорадствовать. – Габриэль взглянул на часы. Да, он хотел успеть убраться отсюда до того, как Джоли закончит работать с Филиппом. – Кстати, просто чтоб ты знал. Помнишь ту Розу, которую ты украл у меня? А мою подругу? А мою жизнь? Теперь мне плевать на все это. Все это не стоит и ломаного гроша, потому что теперь у меня есть кое-что получше. Я, – он сделал паузу, – украл твою дочь.
С очень довольным видом он повернулся, вышел из гостиной, и… столкнулся с Джоли.
– Вот черт, – только и смог выговорить Габриэль.
Джоли стояла в холле с сумочкой через плечо, лицо белое, кулаки сжаты. Он даже не услышал, как она вошла.
– Джоли.
Он взял ее за плечи.
Она вывернулась.
– Значит, ты только и делал, что все это время сводил с ним счеты?
Что?
– Значит, все это время ты дурачил меня, и только для того, чтобы отомстить ему?
Габриэль застонал так, будто получил удар ножом в живот. Он не верил своим ушам. Каждый раз, когда они занимались любовью, оба переживали прекрасные, счастливые мгновения, а она говорит «дурачил меня»? Неужели она и вправду думает, что это было игрой ради отмщения?
Ему было так хорошо с ней! Он был готов сделать для нее все что угодно, был готов пойти на риск ради нее! А она с такой легкостью решила, что он ужасен.
Конечно, по существу, она поймала его на совершенно омерзительном поступке. Но разве не могла она хотя бы на миг остановиться и спросить, почему он делает это?
Когда он протянул ей свое сердце, что, черт подери, она увидела? Ну почему все всегда думают, что его сердце должно быть таким чертовски уродливым?
– Ну ты и ублюдок, – сказал Пьер с порога гостиной. Габриэль обернулся и увидел, что тот смотрит на него горящими глазами, сжав кулаки. – Ты действительно преследовал мою дочь? Чтобы отомстить мне?
– Да поди ты к черту, – ответил Габриэль и снова схватил Джоли за плечи, увлекая ее прочь из квартиры. На площадке он прижал ее спиной к двери, и его руки оказались по обе стороны от ее головы.
– Это до сих пор ваши с ним разборки, – с горечью произнесла Джоли. Рот ее искривился, зубы сжались, и золотисто-зеленые глаза начали наполняться слезами. – Не могу поверить, что ты нарочно проделал столь дальний путь, только чтобы причинить ему боль, использовав меня.
Ты нарочно?
Нарочно?
Она должна бы понимать, что он лучше, чем она сейчас думает о нем. Что он ее принц. Merde.
Может быть, сегодня как раз и проявилась одна из лучших черт его характера – способность не останавливаться ни перед чем, чтобы довести задуманное до конца?
– Ты… Я знала, в глубине души ты просто хотел использовать меня, чтобы добраться до него! Я знала это! Знала!
Кровь отлила от лица Габриэля, будто кто-то выдернул пробку из огромной дыры в его душе.
– О, ты знала? – сказал он, едва шевеля губами. – И за все это время никакие мои поступки не заставили тебя думать, что я все-таки лучше, чем кажусь сейчас?
– Ну если и заставили, то только потому, что я была такой же глупой, как моя мать, – огрызнулась она.
Габриэль заговорил так, будто каждое слово причиняло ему боль. Слова звучали резко и отчетливо.
– Твоя мать, которая после десяти лет брака бросила мужа из-за того, что он был самим собой? Это такой глупой ты была? Такой, кто разрушает семью только потому, что это проще, чем жить вместе?
Джоли не отрывала от него глаз, и ее лицо стало совсем белым.
Габриэль прижался щекой к ее лицу и проговорил сквозь зубы:
– Вернись и расскажи отцу, как больно я тебе сделал. Увидишь, что будет.
Он выпрямился и отстранился от нее, потому что его собственная боль стала невыносимой, а затем направился к лифту.
Но сделав всего лишь два шага, повернулся к ней. Гнев, глубокий и могучий, защищал его сердце, почти как стальные доспехи.
– Джоли, я знаю, ты слышала все, что я наговорил Пьеру. Но не понимаю, как ты могла поверить моим словам. Черт тебя подери. Скажи, неужели в глубине души ты всегда думала, что я всего лишь чудовище?
Джоли прошла в квартиру. У нее было чувство, будто и жизнь исчезла, и цвета пропали, и формы. Остались только белые и серые тени. Может быть, ее отец именно так и чувствовал себя в депрессии. Может быть…
Да еще его только что ужасно оскорбил мужчина, который говорил, что любит ее. «Я украл твою дочь. Ха, ха, ха! Вот я и поквитался с тобой».
– Я всегда повторял тебе, не влюбляйся в шеф-повара, – тихо проговорил отец, жалея ее. – Все мы просто поглощенные собой ублюдки. Меньше всего мне хочется, чтобы у тебя были отношения с кем-то похожим на меня.
Сквозь белые и серые тени пробилось сомнение. В том, что сказал отец, заключалась не вся правда. Тот, с кем отец меньше всего хотел бы видеть Джоли, оказался совсем не похожим на Пьера Манона. Конечно, Габриэлю нужно внимание. Но ведь и ей тоже.
Она подошла к окну. Габриэль успел пройти уже половину улицы, сердито пожирая пространство большими шагами.
– Он ничего не может поделать, ты же понимаешь, – сказал отец, и необычная нежность прозвучала в его голосе. Джоли вспомнила времена, когда они вместе бездельничали, сидя на кушетке в два часа ночи, и обсуждали все, что творилось в мире. – Он не может перестать думать, как победить меня, и только потом он думает о тебе. Но это совсем не значит, что он вообще о тебе не заботится.
Джоли сжала зубы, чтобы унять слезы, но в носу у нее щипало.
– Но если он думает, что украдет тебя из моей жизни так, как сделала твоя мать, то может отправляться ко всем чертям, – резко сказал отец, употребив грубое выражение, будто Габриэль пробудил в нем воспоминания о том, как говорят в кухнях. – Я вполне могу найти себе место в Провансе. И рестораны на Лазурном Берегу будут умолять меня о консультациях. Я же, черт побери, Пьер Манон.
Джоли, все еще моргая, отвела взгляд от улицы. Лицо отца прояснилось, хотя мускулы были напряжены. Он непрерывно сжимал и разжимал левый кулак.
– На какой день Люк назначил демонстрацию кулинарной книги? – резко спросил отец таким тоном, какого она не слышала уже пять лет.
– На ближайшие выходные, – медленно сказала она. – По крайней мере, так было запланировано.
– Тогда нам надо пробежаться по программе и посмотреть, что следует сделать, – твердо сказал Пьер. – Я хочу, чтобы этот показ стал выдающимся событием.
Джоли быстро повернулась, чтобы взглянуть на улицу. Но Габриэль уже исчез за углом.
Глава 27
Габриэль ушел последним и теперь сидел в переулке, прислонившись к двери кухни. Он глядел на противоположную стену, расположенную так близко, что мог бы ударить по ней кулаком. Если бы, конечно, захотел разбить пальцы о камень.
Задрав голову, он смотрел на узкую полоску между возвышающимися над ним домами, на тонкие серебряные лучики звезд. Потом закрыл глаза. Он чувствовал себя… побежденным. Ему опять захотелось провести годик-другой на сафари в Африке, вдали от всех и всего, общаясь только со слонами и антилопами.
Он прекрасно понимал, как сильно рисковал ради Джоли, хотя старался не думать о негативных последствиях.
Впрочем, точно так же он поступал и в других случаях.
Но вот сейчас… сейчас он опять снял броню и протянул кому-то свое живое сердце. В груди жгло. Ощущение было таким, будто кто-то хорошенько отдубасил это сердце скалками.
Что-то легко коснулось его руки. Он вскочил от неожиданности и наткнулся на что-то мягкое. И только через полсекунды, когда увидел Джоли, отброшенную им к противоположной стене, понял, кто это.
– Putain. – Он опустился на колени, чтобы проверить ее ребра; других причин нависать над ней у него не было. – С тобой все в порядке? Джоли, bébé. О, черт возьми, никогда не подкрадывайся к мужчине в середине ночи. И зачем ты приехала в такое позднее время? Я же сказал тебе… о, черт возьми, прости. С тобой все в порядке?
Джоли начала плакать. Вот просто так взяла и разрыдалась.
– Putain. – Он сел на древние булыжники, притянул ее к себе и усадил на колени, затем тщательно ощупал ее ребра, нежно проводя пальцами по всей их длине. – Мне так жаль, bébé.