Больше всего было жалко журналистику и заграницу.
Странно: на тех фотографиях, которые Костя уже живо себе представлял, не находилось места Маризе. Там был только он. С неизменно голой задницей.
«Бред! – Таманский встряхнулся. – Если бы надо было, уже бы ворвались и заломили. А так… Да и кому я нужен. Тоже мне, Штирлиц».
Он аккуратно выбрался из-под одеяла. Тихо оделся. И обернулся только в дверях спальни. Мариза спихнула одеяло и лежала сейчас обнаженная, доступная, теплая, настоящая и одновременно нереальная. Отчаянно захотелось вернуться в постель.
– Сами понимаете, положение сейчас сложное, – пробормотал Костя себе под нос и вышел.
Дверью он постарался не хлопать.
Ночной Буэнос-Айрес встретил его прохладным морским ветром. Таманский не разбирался во всех этих бризах, мистралях, сирокко и прочих муссонах. Вообще морское дело ему было чуждо. Однако соленый, такой свежий и терпкий запах, нагоняемый ночным бризом, не мог не зачаровывать.
Идти домой не хотелось, и Костя направился туда, где слышался шум прибоя. К набережной.
Как оказалось, Мариза жила совсем неподалеку от моря. Ярко освещенный бульвар даже в этот час был полон туристами, торговцами, проститутками и просто разными жуликами. Костя проверил наличие кошелька, подошел к бетонному парапету.
Там, внизу, с шипением разбивались о берег волны.
– Что же я тут делаю? – вдруг спросил он сам себя. – Что я вообще делаю на этом берегу?
Стоявшая неподалеку парочка обернулась испуганно и отошла подальше.
Таманский усмехнулся.
– Что я делаю… Тут или там? – Костя вспомнил Москву. Прокуренную редакцию. Жену. Отсутствие детей. Подмигивания Олечки из профсоюза. Соседа-особиста, тихого алкоголика с грустным лицом. – Что я делаю там?
Таманский представил себя в Аргентине.
Невозвращенец. Скандал. Неизбежные интервью по «вражеским голосам». Отсутствие денег. Работы. Нормальной жизни, наконец.
Странно, но после жутких сегодняшних событий он все равно не чувствовал страха перед этой страной. Ему казалось, что с ним все будет хорошо. Какое-то предчувствие. Словно Таманский не был туристом или чужаком.
– Но что же я делаю тут?
Костя вздохнул и повернулся к прибою спиной.
– Роль Гамлета тебе не подходит, – пробормотал он себе под нос. – Быть или не быть – это слишком просто.
Таманский вздохнул и двинулся в сторону гостиницы, которая располагалась неподалеку. Буэнос-Айрес был городом исключительно простой топографии.
Добравшись без особых приключений до своего номера, Костя бухнулся на койку, не раздеваясь, и почти мгновенно уснул.
Однако выспаться ему не дали. Ровно в семь утра дверь затряслась от сильных ударов.
Таманский вскочил как ужаленный.
Перепуганное воображение уже рисовало крепких, загорелых молодчиков с закатанными рукавами и черными очками на усатых физиономиях. Карманы у этих громил, конечно же, набиты фотографиями голой Костиной задницы в разных ракурсах и предложениями «работать на нас».
Таманский заметался по номеру. Зачем-то бросил в чемодан свой старенький «Зенит», записную книжку. Стал искать паспорт.
А дверь уже была готова слететь с петель.
– Да иду я! – гаркнул по-русски Костя, прибавив еще парочку слов, вряд ли известных местной тайной полиции. – Иду!
Он встал посреди комнаты, сжал голову ладонями.
«А чего я, собственно, дергаюсь?.. Кому я нужен, к черту?.. Рихард Зорге нашелся…»
Однако внутри все колотилось.
Таманский прошел в коридор и, прежде чем открыть замок, спросил:
– Кто там?
– ЦРУ! – бодро ответили снаружи.
Сердце у Таманского ушло в пятки.
«Неужели вот так просто?.. Буднично так…»
Он посмотрел в зеркало на свой идиотский шрам, на невыспавшуюся морду и отчетливо понял: «Мне конец».
Дверь открылась с легким щелчком.
На пороге стоял бодрый, свежий и подтянутый Билл Джобс, который тут же закатился в приступе хохота.
– Ох! Ну и рожа! Ты бы видел себя сейчас! Как у нас говорят, глаза героя! Погоди-погоди… Я сейчас… – И он начал вытаскивать из футляра свой «Кэнон».
– Подите вы к дьяволу, Джобс! – рявкнул Таманский.
– Ну, ладно, ладно! – Билли двинулся вслед за Костей в номер. – Ну, не обижайтесь, Тамански. Это же просто шутка! Не воспринимайте все так серьезно! Над вами, русскими, не грех пошутить… Честное слово!
– Вот приедете в Москву… – Таманский погрозил Джобсу кулаком.
– О нет! ГУЛАГ! КГБ! Берия! – захохотал тот.
– Да… – Костя сплюнул. – И медведи… Чтоб вам лопнуть! Действительно дурная морда была?
– Очень! – воскликнул американец. – Но я, собственно, не за тем пришел, чтобы вас пугать. Давайте позавтракаем вместе, тут внизу неплохо кормят. Я угощаю…
50
– Как там ваша юная мадмуазель? – поинтересовался Джобс, набивая рот кашей. – Здорова?
– Насколько мне известно, да. – Таманскому не хотелось обсуждать девушку с американцем. Но, видимо, тот и не особенно интересовался.
– Скажите, Тамански, а что за дело у вас в Буэнос-Айресе? – Билл поднял руки вверх. – Если это шпионские дела, можете не говорить. – Он рассмеялся и добавил: – Клянусь, я расскажу вам все, что вы захотите узнать! Я знаю множество тайн и готов работать на вашу разведку!
Костя неспешно дожевал, наслаждаясь паузой и тем, что заставляет американца ждать.
– Собственно, мне скрывать нечего. Я пишу книгу. И ряд статей для нашей прессы.
Это «для нашей прессы» прозвучало солидно. Знай, мол, наших.
– О! Книгу! – Американец будто обрадовался. – Так вы еще и писатель! О чем же?
Таманский взял стакан с соком, выпил, поглядывая на Билла поверх стекла, а потом ответил, заранее предвкушая эффект:
– Об Эрнесто Гевара де ля Серна. О Че Геваре.
– Аха… – неопределенно ответил Джобс, и лицо его заметно вытянулось.
– Ну, вы, конечно, о нем слышали. Кубинская революция, Боливия, залив Свиней…
– Да-да! – Билл осушил стакан с соком. – Несомненно, слышал. Тема характерная для… для коммунистической страны.
– Не совсем. Как вы, может быть, слышали, идея экспорта революции не слишком популярна в СССР. Моя работа в некотором смысле уникальна, потому что к ней проявили интерес в верхах.
– Заинтересовались новым видом экспорта?
– Не знаю. – Таманский улыбнулся. – Но я хочу сделать книгу действительно полной и интересной. Поэтому и начинаю отсюда. Че Гевара родился здесь, вы знаете?
– Да, слышал… Хотя обычно о нем начинают писать с Кубы.
– Именно!
– О! – Джобс активно закивал. – Нетипичный подход. Понимаю.
– А в чем ваш интерес?
Американец непонимающе посмотрел на Таманского. Потом, сообразив, о чем речь, хлопнул себя по лбу.
– Ах да! Черт побери, вы меня совсем выбили из колеи со своим революционером. Да! Вот мой интерес! – И он хлопнул по сумке, где покоился его шикарный фотоаппарат. – Снимки. Мне заказали серию фоторабот по Латинской Америке. И статьи, конечно же, все, что может больше раскрыть эту часть света. – Он наклонился через стол и прошептал, как заговорщик: – Туризм!
Таманский в ответ подмигнул.
– К тому же, – продолжал Джобс, – именно тут, у латиносов, происходит все самое удивительное. Я бы сказал даже, что в Латинской Америке решаются судьбы мира.
– Не слишком ли громко сказано?
– Я даже приуменьшил. – Билл улыбнулся. – Вы доели? Хотите, сделаем вам более приличную внешность?
– Каким образом? А что не так?
– Ну… Это… – Джобс постучал себя пальцем по лбу.
Таманский вспомнил о травме.
– Черт! А я думаю, чего на меня так косятся наши соседи за столиком…
– Я их понимаю.
– Но как можно исправить?..
Билл щелкнул пальцами, подзывая официанта.
– Легко.
Бувально через полчаса Таманский был лыс, нитки с раны сняты, а сам шрам чем-то замазан и замаскирован.
– Вот тебе раз, – пробормотал Костя, глядя на себя в зеркало.
– Согласитесь, с этой неправильной тонзурой вы выглядели исключительно нелепо. Если бы не шрам, так и вообще походили бы на матерого сифилитика.
Костя погладил себя по гладкой коже головы. Было непривычно холодно. Равнодушный парикмахер взирал на Таманского с легкой иронией.
– Какие у вас планы, Тамански? – спросил Джобс. – На ближайшие пару дней?
– Да я… – Костя вдруг сообразил, что позабыл про все на свете. – Черт. Джобс, я болван.
– Люблю русских за прямолинейность.
– Нет, действительно! Мне нужно работать, черт побери. Я должен зайти в дом, где родился Че Гевара, собрать там материал… Все это свести в единую систему и…
– Друг мой, куда вы сейчас направитесь – в таком виде, да еще после взрыва? Я же знаю вас, русских, у вас нет опыта работы в горячих точках.
– Люблю русских за прямолинейность.
– Нет, действительно! Мне нужно работать, черт побери. Я должен зайти в дом, где родился Че Гевара, собрать там материал… Все это свести в единую систему и…
– Друг мой, куда вы сейчас направитесь – в таком виде, да еще после взрыва? Я же знаю вас, русских, у вас нет опыта работы в горячих точках.
– Ну, за всех я бы не говорил…
– За всех я и не говорю. – Джобс обнял Таманского за плечи и вывел из парикмахерской. – Но у вас нет. Ведь так?
– Так, – согласился Костя.
– Ну вот, поверьте мне, вы будете не в состоянии думать еще пару дней. А уж собирать материал… – Билл поморщился. – Нет нужды насиловать свой организм.
– У меня такое ощущение, что вы хотите мне что-то предложить?
– Именно так. И это очень хорошо, что я повстречал вас. Человека из Союза.
– Ну-ну… – В голове Таманского снова всплыли «ужасы вербовки». – А чем вам не подошел бы кто-то другой?
– Видите ли, тут есть особый интерес. Вы не сможете пройти мимо такого материала. А у меня его могут и не взять. Но с другой стороны, когда эти сведения всплывут там, у вас, наши обязательно обратят на них внимание. А тут и я… С развернутой версией. Только учтите, фотографии я вам дам не все.
– Фотографии…
– Да! – Джобс прижал палец к губам. – Фотографии, в том-то и дело. Заинтересованы?
– Да в чем, черт побери? Вы мне еще ничего не сказали!
– Пойдемте.
Американец жил в отеле, что находился на окраине Буэнос-Айреса. Добираться туда пришлось на машине с ворчливым индейцем, который курил какую-то гадость и непрерывно бормотал себе под нос. Таманский приоткрыл окошко.
– Зачем? – удивился Джобс.
– Воняет! – Костя сморщился. – Ему что, на нормальные сигареты денег не хватает?
Американец удивленно поднял брови и глупо хихикнул.
– Что-то не так? – поинтересовался Таманский.
– Видите ли, это в некотором смысле дополнительная услуга. Практически – бесплатный сервис… А вы его в окно. Вы и правда никогда… не курили?
– Что значит не курил? Я и сейчас курю… – В голове от дыма стоял легкий звон.
Когда машина подъехала к отелю, Джобс расплатился и показал водителю два пальца жестом «V».
– Мир, брат!
Машина укатила.
– Вы наивный человек, Тамански. Этим вы мне и нравитесь. Честностью. Честностью нравитесь… Вообще, когда я встречаю своих коллег, они никогда не играют в открытую. Всегда какие-то интриги, какие-то вопросы, ответы, задачи, решения, кроссворды… А вы честно сказали, что делаете, чего ищете, что собираетесь… И вообще, мне иногда кажется, что Советы должны править миром. Потому что у вас настоящая демократия, настоящий порядок, если у вас живут такие открытые люди, которые могут приехать в страну, черт знает куда, и писать книгу черт знает о чем…
– Джобс… – позвал Таманский. – Что курил тот человек?
В ответ на это американец рассмеялся. Он смеялся долго. Глаза его слезились. Через некоторое время Косте это показалось забавным. Он хихикнул. И вскоре присоединился к своему коллеге. Смех был неуправляемым, дурным…
Когда наконец обоих отпустило, они сидели на бордюре и устало вытирали слезы.
– Черт… – шептал Джобс. – Черт…
Таманский тихо ругался матом.
– Хороший у вас язык. Я эти слова уже слышал один раз. В порту. – Американец прислонился к Костиному плечу. – Там были матросы… Один уронил другому на ногу огнетушитель… Со мной была переводчица… Она даже перевела кое-что. Вы действительно не знаете, что курил наш водитель?
– Нет… – Из Таманского как будто вышел весь воздух.
– Марихуану. Очень качественный продукт, скажу я вам. А я в этом понимаю…
– Какая гадость…
– Когда вы начинали курить, табак вам тоже казался гадостью. Ладно, черт с ним. Пойдемте, поднимемся ко мне, у меня там парочка бутылочек пива есть в холодильнике. Это нам будет кстати…
В лифте было накурено, Таманский, перед тем как войти, с осторожностью понюхал воздух.
– Нет-нет… – проворчал Билл. – Заходите без опаски. Это просто сигареты, дерьмовые к тому же.
Дверь в номер Джобса открылась только после того, как он ударил по ней ногой.
– Не ваши апартаменты, – усмехнулся американец. – Все за свой счет.
Таманский не нашелся что ответить.
– Зато становишься злее. – Американец открыл дверцу холодильника и вытащил два «Будвайзера». – Пейте. Хорошее.
Он закрыл дверь, скинул со стола какие-то коробки, пустые катушки от фотопленки, хлам и остатки пиццы.
– Чертовы горничные… – бормотал Джобс, вытаскивая из-под кровати ящичек с двумя замками. – Чертовы, чертовы горничные…
Из заднего кармана он достал ключ и отпер ящичек. Тот оказался доверху забит фотографиями. Черно-белые снимки отличного, как успел заметить Таманский, качества.
– Смотрите. – Американец выудил со дна пачку, перевязанную резинкой, и бросил ее на стол.
Таманский подошел ближе, взял первую…
Со снимка на него смотрел крепкий бритоголовый парень. Раскрытый в крике рот. Напряженное лицо.
– Дальше, дальше…
А дальше… Этих ребят было трудно не узнать.
Черная форма военного образца. Высокие ботинки. Закатанные рукава.
– Нацисты?
– Дальше смотрите…
Трупы. Убитые женщины. Мужчины. Стреляли явно в затылок. Босые, страшно вывернутые ноги повешенных. Головешки и пепел.
– Индейская деревня, – пояснил Джобс. Его лицо осунулось, стало рыхлым. – Дальше…
Снова головешки. Трупы. Только теперь сваленные в кучу и обгоревшие. Искаженные лица, бритые затылки, парни, автоматы, винтовки…
– Что это, Джобс?
– Нацисты. Они готовят переворот.
51
Таманский вернулся в гостиницу только вечером.
Весь день, после того как покинул Джобса, Костя ходил по городу. Пешком.
Собственно, он планировал эту прогулку еще в первый день, поскольку считал такой способ лучшим, чтобы понять страну и людей, но… Что называется, жизнь внесла коррективы.
Поначалу Костя ходил по известным ему маршрутам. Памятники, музеи, парки и снова памятники. Собственно, на достопримечательности он не обращал внимания, размышляя о предложении, сделанном ему американцем. Подумать тут было о чем. К журналистскому расследованию Таманский был откровенно не готов. Он никогда ничем подобным не занимался, да и где ему было набить руку? В Союзе? Однако идею о том, чтобы сдать эти материалы в советское посольство, американец отвергал целиком и полностью. Русский журналист был ему нужен как страховка. Мол, если ваши газеты поднимут шум, то и наши должны будут откликнуться. Костя откровенно не понимал, о какой такой конкуренции толкует Джобс, учитывая закрытость советских газет и границ.
– Ты не понимаешь, – возмущался американец. – Любая ваша крупная статья так или иначе, но к нам попадает. Все, что там у вас внутри делается, обсасывают шавки типа «Радио Свобода». Это их хлеб, на них плевать всем! Кроме ваших. А когда разговор касается международных дел, тут уж извините, но отдавать территорию никто не станет. Как только я намекну редактору, что об этом пишут не только наши газеты, но и русские… У меня статью с руками оторвут. Да еще закажут. А заказ, Тамански, это дело! Настоящее дело!
Таким образом, отдавать материалы в посольство мог, по мнению Джобса, только полный идиот.
– Это же деньги, Тамански, деньги, понимаете?!
Таманский понимал коллегу очень относительно. Деньги деньгами, а нацисты нацистами.
С этими мыслями Костя разглядывал какие-то картины в музее, потом, сообразив, что уже вообще ничего не соображает, вышел на улицу и побрел куда глаза глядят. Он шатался по Буэнос-Айресу, разглядывал заваленные мусором дворы, громадные проспекты, нищие кварталы с бесчисленными детьми, богатые кварталы с бесчисленными решетками. Костя всматривался в глаза людям, певцам, что терзали быстрыми темными пальцами гитары, проституткам с ленивыми лицами женщин, которые знают себе настоящую цену, уличным жонглерам и акробатам, для которых вся жизнь игра, а платят за нее копейки, прохожим, таким разным и вместе с тем одинаковым.
Удивительный город, где улицы, перекрещиваясь, образуют решетку. Где люди улыбаются вам, как своему давнему знакомому. Где на каждом углу на тебя смотрит прошлое, а в подворотнях варится и кипит настоящее. Страсть и жадность к жизни, вот что такое Буэнос-Айрес.
– Они готовят переворот, Тамански. Настоящий нацистский переворот. Они есть везде. В армии, на флоте, в правительстве. Понимаете? У меня есть кое-какие материалы, но доказательств нет. Надо только немного поработать, немного поработать, Тамански. И дельце выгорит.
Дельцем американец называл серию репортажей о нацистах в Аргентине.
Для Таманского дельце выглядело посерьезней.
– Какое мне дело до всех до них? Почему я должен лезть в это болото, рискуя, помимо собственной шкуры, еще и… всем остальным? Сотрудничество с американцем может выйти таким боком, что потом не отмоешься. – Костя смотрел на огромный памятник какому-то португальскому колонизатору и разговаривал сам с собой. – Сдать все, что он мне сможет предоставить, в посоль…