Задубелое от солнца и морозных ветров лицо моджахеда расплылось в улыбке, какую капитан Хокинс видел у него впервые. Зубов у Махмуда Гула осталось всего четыре, но для широкой ухмылки их вполне хватало. Пальцы его пробежались по мягкой коже, ласковой байке. Пожалуй, и драгоценный ларец Царицы Савской не мог бы доставить ему большего блаженства. И он заговорил:
— Это было в войну против американцев, вскоре после того, как они пошли на Муллу Омара. Как раз тогда из своего змеиного гнезда на северо-востоке к нам поползли узбеки и таджики. С ними бы мы сладили, но их опекали американцы, и ферингхи направляли свои самолеты, налетавшие с неба с ракетами и бомбами. Американские солдаты могли как-то разговаривать с самолетами и сообщать, где мы находимся, так что бомбы падали прямо на нас. Редко когда мимо. Было очень плохо.
К северу от Баграма, при отступлении вниз с перевала Саланг, я оказался на открытом месте, и там меня взялся обстреливать военный самолет. Я прятался за камнями, а когда он улетел, я увидел, что бедро у меня изорвано пулей. Мои люди отнесли меня в Кабул. Там меня погрузили на грузовик и отправили дальше на юг.
Мы прошли через Кандагар и возле Спин Болдака перешли границу Пакистана. Они были нашими друзьями и дали нам убежище. Мы пришли в Кветту. Там мою рану на бедре впервые осмотрел врач.
Весной я снова начал ходить. В те дни я был молод и силен, так что кости залечивались хорошо. Но все равно была сильная боль, и я хромал с костылем. Весной меня пригласили в шуру Кветты, в сам совет Муллы Омара.
Все той же весной из Исламабада в Кветту, на переговоры с Муллой, прибыла делегация. Там были два генерала, которые не говорили на пушту, только на урду. И один из их офицеров привез с собой сына, совсем еще мальчика. А он на пушту говорил хорошо, с акцентом сиаченского высокогорья. Он переводил для пенджабских генералов. Они нам сказали, что будут делать вид, будто работают с американцами, но нас ни за что не бросят и не допустят, чтобы движение талибов было уничтожено. И слово свое они держали.
И вот там я разговаривал с тем юношей из Исламабада, который недавно говорил в телевизоре. Только теперь этот юноша в маске. Глаза у него, я помню, были янтарного цвета.
Ловец поблагодарил, и они с Хокинсом тронулись в обратный путь. Улица вела прямиком к пандусу вертолета. Мужчины на пути стояли или сидели, молча глядя незваным гостям вслед. Втихомолку поглядывали из-за ставен женщины. Из-за своих отцов и дядьев пугливо выглядывали дети. Но враждебности никто не выказывал.
Рейнджеры стояли полукругом. Обоих офицеров они тут же провели в вертолет и взошли на него сами. Винтокрылая машина поднялась в вихре пыли вперемешку с соломенной трухой и взяла курс обратно на Баграм. Там были довольно приличные офицерские апартаменты с хорошей едой, но без всякого алкоголя. Хотя Ловцу нужно было одно — как следует выспаться. Часиков эдак десять. А пока он спал, его сообщение уже шло через отдел ЦРУ в американское посольство в Кабуле.
Перед отъездом из Штатов Ловец получил информацию, что ЦРУ, несмотря на традиционное межведомственное соперничество, готово оказать ему любое возможное содействие. Что было, безусловно, кстати, хотя бы по двум причинам. Первая — это то, что Управление располагало мощным аппаратом и в Кабуле, и в Исламабаде — столице, где любой приезжий американец сразу же попадал под неусыпный надзор здешней тайной полиции. Вторая — то, что у себя в Лэнгли Управление имело превосходную базу создания подложных документов для использования за границей.
К тому времени, как Ловец проснулся, на встречу с ним из Кабула, как он и просил, уже вылетел замначальника Управления. У Ловца был заготовлен перечень просьб, к которым офицер разведслужбы отнесся очень щепетильно. Детали сразу после зашифровки должны уйти в Лэнгли, заверил он. То есть в тот же день. Затребованные документы по мере готовности из США доставит курьер. Лично, из рук в руки.
Когда цэрэушник вылетел обратно в Кабул — вертолетом с базы Баграма на территорию посольства, — Ловец взошел на ждущий его оксовский джет и скомандовал лететь на крупную американскую базу в Катаре. Между тем по официальным данным никого по фамилии Карсон в эти дни в Афганистане не значилось.
То же самое в Катаре, на берегу Персидского залива. Три дня, пока готовятся документы, можно было послоняться на закрытой территории. Сойдя с борта под Дохой, «Гольфстрим-500» Ловец отпустил обратно в Штаты, а уже с базы велел купить два авиабилета. Один — на коротенький рейс местной авиалинии до Дубаи, на имя Кристофера Карсона. Второй — совсем от другого турбюро, расположенного в пятизвездочном отеле — на перелет в бизнес-классе из Дубаи в Вашингтон через Лондон, рейсом «Бритиш эруэйз». Этот билет был на имя фиктивного Джона Смита. Получив сообщение, которого дожидался, Ловец сделал мелкий скачок до международного аэропорта Дубаи.
По приземлении он прошел прямиком в зал транзита, где на просторах кажущегося бескрайним магазина «дьюти-фри» роились тысячи пассажиров, загружая работой самую большую воздушную гавань Ближнего Востока. Не считая нужным беспокоить работников за стойкой помощи транзитным пассажирам, Ловец прошел в VIP-зал транзитной зоны.
Курьер из Лэнгли дожидался в условленном месте у мужского туалета. Последовали скупые сигналы узнавания (надо же, процедура стара как мир, а все-таки срабатывает). Они подыскали себе укромный уголок с двумя креслами.
Багажа у обоих не было; только ручная кладь в виде кейсов (в отличие от шпионских сериалов, не одинаковых). Курьер прибыл с подлинным американским паспортом на фиктивное имя и, соответственно, с обратным билетом в Америку на то же лицо. Посадочный талон ждал его этажом ниже, на стойке «Бритиш эруэйз». Прибывший в Арабские Эмираты некто Джон Смит должен был отбыть домой после изумительно короткого пребывания в этой стране, но уже другой авиакомпанией. Да, такой вот блиц-визит, представьте себе.
Помимо этого, они обменялись рукопожатием. В результате к курьеру Джону Смиту перешло что-то невразумительное, зато Ловцу перепала тележка с рубашками, парой костюмов, туалетными принадлежностями, обувью и всякими причиндалами кочующего путешественника. Среди одежды и купленных в аэропорту газет и триллеров были разбросаны различные счета, чеки и письма, подтверждающие имя владельца: Дэниел Прист.
Курьеру он передал все бумаги, которые были при нем на имя Карсона. Они должны были незримо возвратиться в Штаты. Взамен же во владение путешественнику перешло портмоне с документами, на изготовление которых у Управления ушло три дня. Там был паспорт на имя Дэниела Приста, штатного сотрудника «Вашингтон пост», с подлинной визой пакистанского консульства на въезд мистера Приста в Пакистан. Сама виза означала, что пакистанская полиция в курсе прибытия гостя и уже его ждет. Журналисты всегда представляют для одиозных режимов жгучий интерес.
Кроме того, в портмоне находилось письмо от редакции «Вашингтон пост» с подтверждением, что мистер Прист готовит серию масштабных статей под общим названием «Исламабад — современный город с успешным будущим». А еще там лежал обратный билет через Лондон. Плюс кредитки, водительские права, всякие бумаженции и пластиковые карточки, присущие порядочному американскому гражданину и штатному сотруднику солидной газеты. Ну и, наконец, бронь на номер в исламабадском отеле «Сирена», машина от которого должна уже ждать внизу.
Однако выходить из зоны досмотра аэропорта в бурлящий хаос снаружи, с дальнейшей посадкой («скорей-скорей, а то задавят») в старый таксомотор, Ловец не спешил.
Помимо вышеуказанного, курьер вручил ему корешок посадочного талона на рейс Вашингтон — Дубаи, а также неиспользованный билет из Дубаи в «Слэмми», как именуют Исламабад в братстве спецназа.
Дотошный обыск его номера (почти данность) должен будет подтвердить, что мистер Дэн Прист и в самом деле добропорядочный иностранный корреспондент из Вашингтона, с неподдельной визой и обоснованной причиной пребывания в Пакистане; поживет еще несколько деньков и улетит к себе домой.
По завершении обмена «легендами» оба спустились — теперь уже по отдельности — на разные стойки регистрации, предъявить посадочные талоны каждый на свой рейс.
Близилась полночь, но рейс EK612, значившийся у Ловца в билете, все равно вылетал в 3:25 ночи. Ловец, чтобы как-то убить время, слонялся по залу, но все равно у стойки вылета оказался за час до старта. Тогда он стал потихоньку приглядываться к попутчикам — в основном из праздного любопытства, но оно, как известно, в дороге не помеха. Тем более если от попутчиков надо будет держаться на некотором расстоянии.
Как он и подозревал, пассажиры экономкласса почти поголовно состояли из пакистанских работяг, возвращающихся домой с двухгодичных заработков на стройках. Обычно прорабы-хозяева на срок действия трудового соглашения отнимают у работяг паспорта и эксплуатируют свои невольничьи артели и в хвост и в гриву, возвращая владельцам документы лишь по истечении двух лет. Все это время работники живут в подвалах и лачугах с минимальными удобствами, а работают в рабских условиях, несносной жаре и за минимальную плату, из которой они еще умудряются что-то отсылать домой. Когда работяги гуртом повалили на посадку, на Ловца пахнуло застоялым потом со стойкой привонью азиатских приправ. К счастью, бизнес-класс находился впереди за стенкой, где Ловец окунулся в относительный комфорт обитых кресел и «чистой» публики: заливных арабов и пакистанских бизнесменов.
Как он и подозревал, пассажиры экономкласса почти поголовно состояли из пакистанских работяг, возвращающихся домой с двухгодичных заработков на стройках. Обычно прорабы-хозяева на срок действия трудового соглашения отнимают у работяг паспорта и эксплуатируют свои невольничьи артели и в хвост и в гриву, возвращая владельцам документы лишь по истечении двух лет. Все это время работники живут в подвалах и лачугах с минимальными удобствами, а работают в рабских условиях, несносной жаре и за минимальную плату, из которой они еще умудряются что-то отсылать домой. Когда работяги гуртом повалили на посадку, на Ловца пахнуло застоялым потом со стойкой привонью азиатских приправ. К счастью, бизнес-класс находился впереди за стенкой, где Ловец окунулся в относительный комфорт обитых кресел и «чистой» публики: заливных арабов и пакистанских бизнесменов.
В семь тридцать местного, после трехчасового с небольшим перелета из Эмиратов, «Боинг 777» коснулся земли. Во время рулежки по полосе в иллюминаторе лайнера вальяжно проплыл военный «Геркулес С-130», а затем президентский «Боинг 737».
На паспортном контроле Ловца отделили от кишащей бучи местных и поставили в отдельную очередь для иностранцев. Новый документ на имя Дэниела Приста, где помимо пакистанской визы стояло всего несколько штампиков стран Евросоюза, вертели с пристрастием, и так и сяк, страница за страницей. Вопросы были вежливы и формальны, ничего сложного. К тому же Ловец предоставил бронь в отеле «Сирена». Чуть поодаль стояли и ели гостя глазами люди в штатском.
Наконец, ухватив свою тележку, Ловец стал таранить рокочущую, напирающую людскую толчею в зале для багажа. Стоит упомянуть, что даже она была, можно сказать, тевтонским порядком в сравнении с хаосом за пределами зала. Очередей в Пакистане как таковых не существует.
В районе кажущегося недосягаемым выхода брезжило солнце. Столпотворение стояло сумасшедшее, многотысячное; целые семьи пришли встречать возвращенцев с Персидского залива. Ловец вглядывался в толпу, пока не различил надпись «Прист» на табличке в руках у молодого человека в форменном блейзере отеля «Сирена». Гость отчаянно замахал — я это, я! — после чего оказался препровожден к лимузину, ждущему на небольшой VIP-парковке справа от терминала.
Поскольку аэропорт расположен в окрестностях старого Равалпинди, дорога за территорией воздушной гавани петлей вливалась в магистраль Исламабад и шла непосредственно к столице. Будучи единственной сейсмостойкой гостиницей в Слэмми, отель «Сирена» располагается при въезде в город. Ловец был удивлен, когда после совсем небольшого промежутка езды машина сделала крутой вираж вправо, а затем влево, мимо шлагбаума, служащего барьером для машин визитеров и пунктом въезда для своего собственного транспорта. Дальше лимузин вознесся по короткому крутому пандусу и остановился возле главного входа в отель.
На ресепшене его приветствовали по имени и препроводили в номер. При сопровождающем оказалось письмо для мистера Приста с логотипом американского посольства на конверте. Лучась улыбкой, гость не поскупился на чаевые, делая вид, что не подозревает о том, что номер прослушивается. Письмо оказалось от пресс-атташе посольства. Помимо слов приветствия, в нем содержалось приглашение на ужин в доме атташе. Внизу подпись: Джерри Бирн.
Оператора на ресепшене мистер Прист попросил соединить его с посольством. Соединение произошло незамедлительно, и они с Джерри Бирном обменялись обычными любезностями. Да, полет прошел замечательно, отель великолепен, номер роскошен, и на ужин он прибудет с удовольствием.
В восторге был и Джерри Бирн. Он живет в городе, в зоне Ф-7, на Сорок Третьей улице. Без знания топографии сюда так просто не добраться, так что за гостем пришлют автомобиль. Ужин без помпезности, так сказать, для своих. Гостей немного, кое-кто из друзей. Одни из Штатов, другие пакистанцы.
Оба собеседника понимали, что в разговоре незримо присутствует и третья сторона, испытывающая сейчас не восторг, а скорее скуку. Сами подумайте, какое еще чувство может навевать сиденье за пультом прослушки в подвале комплекса саманных зданий, расположенных среди лужаек и фонтанов и напоминающих больше учебное или лечебное учреждение, чем штаб тайной полиции. Именно так смотрелся комплекс на улице Хаябан-и-Сухраварди, где располагается МВР, межведомственная разведка и контрразведка Пакистана.
Ловец положил трубку. Ну ладно, пока все идет тьфу-тьфу-тьфу. Он принял душ, побрился и переоделся. Было чуть за полдень. Ловец решил пообедать пораньше и немного вздремнуть, чтобы как-то компенсировать ночной недосып. А перед обедом заказал в номер кружку ледяного пива. Для этого пришлось подписать бумагу, что он не мусульманин. Пакистан государство исламское, с неукоснительным «сухим законом», однако у отеля имелась лицензия, дающая послабление, хотя только постояльцам.
Машина пунктуально прибыла к семи: неброская (по очевидным причинам) легковушка-«японка». На улицах Слэмми таких тысячи, так что внимания не привлекает. За рулем сидел работающий при посольстве пакистанский шофер.
Дорогу он знал хорошо: вверх по проспекту Ататюрка, через Джинна-авеню, затем вдоль шоссе Назим-уддин. Знал маршрут и Ловец, но только со слов курьера из Лэнгли, давшего ориентиры в дубайском аэропорту. В качестве меры предосторожности. Хвост МВР стал заметен уже через квартал от «Сирены». Филеры добросовестно пасли «японку», пока ехали вначале мимо многоэтажек, затем вверх по Марви-роуд до Сорок Третьей улицы. В принципе, никаких сюрпризов. Сюрпризы Ловец не любил, если только они не исходили от него самого.
У дома на фасаде не хватало только надписи «охраняется государством», хотя в сущности так оно и было. Даже в США дом мог бы сойти за зажиточный городской особняк, если бы не некоторые детали. Каждое строение на Сорок Третьей улице окружали трехметровые бетонные стены вкупе с такой же высоты стальными воротами. Ворота открылись сами собой, как будто за приближением машины кто-то следил изнутри. Привратник в темной униформе и бейсболке располагал табельным оружием. Словом, обычная субурбия[7] с поправкой на местный колорит.
Особняк приятного вида, достаточно просторный, один из дюжины выделенных под жилье старшим должностным лицам за пределами посольства. На крыльце Ловца встречал сам Джерри Бирн со своей женой Линн; вместе они провели гостя на террасу в задней части дома, где всем были предложены напитки.
Здесь уже находилась одна пакистанская пара, доктор с женой. Дружно подтягивались остальные. Во двор въехало еще одно посольское авто, остальные парковались на улице. Какая-то пара была из агентства помощи, и с языка у них не сходила тема сложности уговоров религиозных фанатиков в Баджаре насчет, казалось бы, такой простой и нужной вещи, как разрешение на полиовакцинацию местным детям. Ловец знал, что здесь находится некто, с кем он, собственно, и приехал на встречу. Между тем ждали кого-то еще. Остальные гости были уже «поданы», как блюда на стол.
Наконец в сопровождении матери с отцом прибыл тот недостающий. Отец был добродушен и общителен. Он владел концессиями на добычу полудрагоценных камней в Пакистане и даже Афганистане и многословно, со смаком распространялся насчет трудностей, обступивших его бизнес в нынешней ситуации.
Его сыну было тридцать пять. В отличие от отца он был немногословен, сказав лишь, что служит в армии, хотя сам был в штатском. Насчет него Ловца тоже ввели в курс дела.
Второго американского дипломата представили как Стивена Денниса, атташе по культуре. Неплохое прикрытие. В самом деле, для пресс-атташе абсолютно естественно пригласить на ужин именитого американского журналиста и атташе по культуре.
Ловец знал, что на самом деле это второй по значимости человек в здешнем филиале ЦРУ. В отличие от него, глава Управления был разведчиком «заявленным»: ЦРУ совершенно не скрывало ни то, кто он, ни чем занимается. При любом посольстве на не вполне дружественной территории особенно интересно вычислять, кто здесь кто из так называемых «незаявленных». Как правило, у правительства имеется ряд подозреваемых, и некоторые из них — вполне обоснованно, но в целом наверняка нельзя сказать никогда. Именно эти «незаявленные» и занимаются шпионажем, обычно используя для этих целей кого-нибудь из местных, которых можно «склонить» к сотрудничеству на предмет снабжения информацией своих новых работодателей.
Атмосфера ужина была вполне непринужденная — с вином, а затем и под виски «Джони Уокер» («блэк лейбл» — излюбленный напиток всего офицерства, неважно, исламского или нет). Когда гости уже смешались меж собой за разговорами под кофеек, Стив Деннис, отправляясь на террасу, незаметно кивнул Ловцу. Тот, немного подождав, вышел следом. Третьим к ним подошел тот молодой пакистанец.