Он бы и рад, да язык не слушается, боль парализовала его, еще немного – и накроет беспамятство, прямо здесь, в луже, почти под колесами красного спорткара. Илью схватили за ворот куртки, дернули слабо и потащили вверх, он замотал головой и промычал невнятно – отойди, не лезь. Его поняли, отошли, к назойливому писку прибавилась трель мобильного, впрочем, она тут же оборвалась.
– Вы… – Писк оборвался на взлете, Илья ухватился за подол юбки, поднялся на полусогнутых ногах и плюхнулся на капот «Мазератти». Блондинка под дождем превратилась в мокрую крыску, она металась перед Ильей и тыкала пальцем в строну газона. Там вверх брюхом лежал «жигуль», боковые стекла выбиты, на траве блестят в свете единственного на перекрестке фонаря осколки, поблизости никого. И рядом с «жигулем» тоже безлюдно, все идет к тому, что этот рейс для шахид-такси был последним.
– Сучка, – негромко протянул Илья, прижимая к ране рюкзак, – и глаза у тебя в жопе. Ты куда перла, овца, ты знак видела?
– Нет! – По изумлению в распахнутых глазах понятно, что словосочетание «дорожные знаки» мокрой блондинке незнакомо. Она просто ехала по своим делам, когда «жигуль», имевший приоритет, оказался на пути ее спорткара.
– В тюрьме выучишь, – пообещал Илья и задохнулся от боли, съехал по капоту на асфальт, приложился затылком о бампер. Клин клином – это помогло, сознание передумало уходить, вернулось с полдороги, он слышал трепетный шепот блондинки:
– Не надо, пожалуйста. Я вам помогу, только…
– Сядешь, курва, – пробормотал Илья, подсунул ладонь под промокшую липкую ткань рюкзака. Все гораздо хуже, чем он мог предположить, кровотечение возобновилось, к боли прибавился озноб. Но сил еще хватило, чтобы отвесить сунувшейся посмотреть, что происходит, белобрысой дуре хорошую пощечину, девка охнула и убралась с глаз долой.
– Пожалуйста… – Слова-то какие она знает, вежливая, спасу нет. Ясен день, ей было бы гораздо выгоднее, если бы он в «жигуле» вместе с водилой остался, а тут такая незадача, поневоле приходится выкручиваться…
– Что стоишь, к хирургу вези, и побыстрее, – проговорил он, чувствуя, что еще немного, и не сможет ворочать языком.
– Конечно, – засуетилась та, – конечно, отвезу! Вам помочь? – И запрыгала поблизости, не решаясь подойти поближе.
«Было бы неплохо…» С помощью перепуганной девицы ему удалось подняться на ноги и кое-как доковылять до предусмотрительно распахнутой, основательно помятой передней дверцы «Мазератти». Илья плюхнулся на сиденье, прикрыл глаза, блондинка уселась рядом, и машина мягко тронулась с места, в правом окне промелькнул и пропал перевернутый «жигуль» и неработающий светофор над головой. Мелькали огни, свет фар встречных машин бил в глаза, Илья отворачивался и смотрел на соседку. Та тоже косилась на него, отводила взгляд, пялилась на дорогу, потом снова поворачивала голову, и в свете фонарей Илья рассмотрел свою «убийцу». Лет ей было двадцать пять или немного больше, тощая, с костлявыми пальцами, щеки запали, зато губища – на пол-лица, смотреть тошно. Такая в темноте подойдет, оскалится – заикой на всю жизнь останешься. Зато бюст не подкачал – выпирает из-под темного кожаного пиджака, вырез выгодно подчеркивает аппетитные округлости. Ноги вроде тоже ничего, в темноте не разглядеть, но рожа… Блондинка полезла в сумочку, зажатую между сиденьями, не глядя порылась в ней, вытащила бумажный носовой платок, кинула Илье на колени.
– У вас на лице кровь, – сообщила она, уставившись на дорогу.
– Спасибо, вы очень добры. – Илья прижал бумажный обрывок к носу, откинул голову назад. Если сидеть вот так, не двигаясь, то боль отступает, но стоит шевельнуться, как перед глазами начинают полоскаться алые и желтые пятна, рвутся в клочья и расползаются по краям сознания.
– Зая, милый, что мне делать, я сбила человека!
Илья повернул голову на голос. Блондинка вцепилась когтистой лапой в мобильник, другой рукой крутила руль так, что машину бросало по дороге, как слаломиста по склону. Видимо, у девицы начался отходняк после шока, она была на грани истерики. Влепить ей по роже не представлялось возможным, Илья оторвал ее лапу от руля, крутанул его сам, уводя машину в левый ряд. Блондинка охнула и вцепилась в мобильник обеими руками, Илья держал руль.
– Хорошо, хорошо…
Так, голос уже другой, уже легче. Видимо, милый пообещал ей всяческую поддержку, возможно, свое личное присутствие. Это черт с ним, до больницы бы поскорее доехать и убедить врача, что огнестрел – это несчастный случай и ментов оповещать не надо. Ничего, на месте разберемся…
– Позвольте! – Девица решительно взялась за руль обеими руками, прибавила газу и уверенно полетела по левой полосе. – Уже недалеко, мы скоро приедем, там вам помогут, это очень хорошая больница и очень дорогая. – Она сделала упор на слове «дорогая» и посмотрела на себя в зеркало заднего вида, поправила челку и уставилась на дорогу.
Действительно, к воротам клиники они подкатили через несколько минут, блондинка нажала на сигнал и держала его так, пока с той стороны не показался охранник. Присмотрелся из-под козырька мокрой накидки, и створки разъехались по сторонам, «Мазератти» проскользнул между ними, покатил по территории. Илья осматривался сквозь дымку перед глазами – красиво, чисто, пусто. Подстриженные кусты, клумбы, дорожки, выложенные камнем, беседки, даже прудик с мостиком над ним. Что за райское местечко, на санаторий похоже… Машина остановилась перед главным входом, девица выскочила на асфальт, загремела каблуками, Илья открыл дверцу со своей стороны и едва не выпал из машины. Но выбрался кое-как с помощью блондинки, дошел до разъехавшихся перед поздними посетителями дверей.
– Игоря Александровича пригласите! – заорала над ухом блондинка, зашлепала чудовищными губами, Илья отвернулся, чтобы не стошнило. Рухнул в кресло в холле, согнулся в три погибели, заметив краем глаза поднявшуюся суматоху: две тетеньки в белом побежали было к нему, но передумали и кинулись обратно – звонить, докладывать, получать инструкции.
– Что это? – выдавил из себя Илья. – Что за больница? Врач где?
– Сейчас! – Блондинка плюхнулась в соседнее кресло, но снова вскочила. – Врач сейчас приедет, ему уже позвонили. Это хороший врач, очень хороший, он мне грудь и губы делал. Дорого, больно, но очень хорошо.
– Чего? – поднял на нее голову Илья. – Какая грудь, какие губы? Ты с башкой дружишь? Мне хирург нужен, дура…
– Игорь Александрович и есть хирург, – загремела шпильками блондинка. – И это не простая больница, а частная клиника пластической хирургии. Хирургии! Вы же сами просили.
«Вашу маму…» Сопротивление бесполезно, сил осталось только на то, чтобы не оторвать от живота рюкзак и не потерять остатки сознания. Девицу носило по холлу, она непрестанно орала в мобильник, с ужасом смотрела на скорчившегося в кресле Илью и с бешенством – на персонал. Но две девушки-медсестры помочь ей ничем не могли, Илья отогнал их после первой же попытки оказать «больному» первую помощь. Зато Игорь Александрович, высокий, чуть сутулый мужик с залысинами над высоким лбом и глазами немного навыкате прибыл быстро. Подошел к Илье, решительно поднял ему голову за подбородок, пристально всмотрелся в покрытое засохшей кровью лицо.
– Травма свежая?
– Да, то есть нет, – подоспела блондинка. – Часа полтора.
– Голова болит? Кружится, тошнит? – допрашивал он Илью.
– Да, – пробормотал тот, – все и сразу.
«И еще пуля в животе», – об этом он решил пока умолчать.
– В процедурную, – скомандовал хирург и шепотом сказал застывшей в благоговении блондинке: – Эльвира Михайловна, только ради вас. Вы же понимаете, что это не мой профиль…
– Да, да, – отмерла та, – но тут такой случай. Муж вам заплатит.
Игорь Александрович дернул ртом, скинул плащ и бесцеремонно поволок Илью из кресла. Как дошли до процедурной – он помнил плохо, пришел в себя на столе, рюкзак и куртка на полу, футболка задрана под горло, оторопевший врач смотрит на дырку в животе.
– Огнестрельное ранение, – наконец выдал он, – слепое. Пуля еще внутри. А голова?
– И голова тоже болит, – проговорил Илья. – Вы не думайте, это не разборки, это несчастный случай. Ее муж меня подстрелил. Карабин новый показывал и выстрелил случайно.
Блондинка маячила далеко в дверях, не решаясь подойти ближе, и мотала головой, как лошадь, отбивающаяся от оводов. Да, да, так все и было, она не вылетела, наплевав на знак, на перекресток и не снесла ведро с гвоздями в кювет. Это все ее муж виноват, он скоро приедет и все уладит.
– Хорошо, – протянул Игорь Александрович. – Как скажете. Но с вашим супругом мне придется поговорить. Наркоз как переносите?
«Не знаю…» Илья хотел произнести это вслух, но снова подступила тошнота, он закашлялся, напряг пресс, и свет стал слишком ярким, лампа над лицом полыхнула в пять тысяч свечей и погасла, словно в нее бросили камень.
Потом стало холодно, от озноба только зубы не лязгали, зато лампу снова включили. И светила она серо-синим мутным светом, причем одновременно со всех сторон. А еще через пару минут стало понятно, что не лампа это, а сумерки вползли в окно и растеклись по палате, только неясно – утренние сумерки или вечерние. Зато окно хорошо видно, оно близко, можно до жалюзи дотронуться, если руку влево протянуть. Только делать это неохота, совсем неохота, лучше просто так лежать и смотреть на нечеткие контуры сине-белых полос на сизом фоне. И все бы ничего, если бы не холод, он пробирал до костей, Илье в полусне казалось, что от его дыхания поднимается пар. Он шевельнулся, зашарил руками вокруг себя, пытаясь найти одеяло или что подобное, чем можно накрыться, приподнялся над подушкой и почти пришел в себя от боли внизу живота. Но уже не рвущей, острой и нестерпимой, от которой невозможно не заорать, – от тупой, тягучей и очень короткой: стоило лечь обратно, как стало легче. И теплее – от напряжения он даже взмок, зато почти полностью пришел в себя. Осмотрелся, осторожно поворачивая еще гудящую голову, несильно тряхнул ею, чтобы избавиться от марлевой «занавески» над правым глазом, но неудачно. Край повязки закрывал и бровь, и часть века, так что разглядывать палату пришлось из-под «козырька». Комната небольшая, окно во всю стену, между ним и кроватью столик, а также что-то типа шкафчика медицинского назначения. Сверху – из-за «козырька» над глазом не видно – свисает трубка, тянется к правой руке и заканчивается утопленной в вену иголкой. Дальше стена со встроенным шкафом, уже из светлого дерева, дальше дверь, она приоткрыта, в щель между створкой и косяком проникает полоска света из коридора. Дальше еще одна дверь, в санузел, надо полагать. Дальше…
Дальше от созерцания палаты пришлось отвлечься, дверь в коридор распахнулась, и в палату вошли двое, остановились рядом с кроватью. Илья снова попытался сесть, но немедленно поплатился за резкое движение и тупой головной болью, и резанувшей по животу справа и вверх. Кто-то взял его за плечи и решительно уложил назад.
– Пока вам лучше не двигаться. Во-первых, еще не прошел наркоз, а во-вторых, швы могут разойтись. Плюс сотрясение мозга и перелом двух ребер требуют покоя. Я к вам попозже зайду… – Голос хирурга стал тише, перешел на шепот, Илья не смог разобрать ни одного слова. Зато отлично слышал и шорох подошв по полу, и негромкий острый стук, едва не вызвавший новый приступ тошноты. Повернул голову – точно, она здесь, его ночной кошмар в чистом виде. Длинная, тощая, на голове не волосы – кусок савана, и сама вся в белом – стоит, на шпильках качается, словно ее ветром мотает, губищами шлепает. И рядом еще кто-то, тоже в белом, только и ростом пониже, и потолще. И волос на голове поменьше, а седые кудрявые остатки тщательно разложены вокруг черепа, глаза узкие, пухлые губы поджаты. Смотрит, как кот на попавшую в мышеловку мышь, и говорит хоть и тихо, но хорошо знакомым голосом, что неудивительно – даже Илья при своем отвращении к зомбоящику, если по необходимости все же включал его, частенько нарывался на эту говорящую (преимущественно о политике и экономике) голову.
– Как вы себя чувствуете? Три часа назад вам сделали операцию, врач сказал, что все прошло благополучно и что на восстановление вам понадобится месяц. Я все оплачу, в том числе и ваше молчание, если вы обещаете мне придерживаться удачно придуманной вчера версии с огнестрелом. Огласка мне не нужна, Эльвире тоже, она и так переживает, всю ночь из-за вас не спала…
«Из-за меня, значит… Ты машину своей бабе купил, права купил, а ездить не купил…» Спорить и вообще ворочать языком не было сил, Илья осторожно кивал и мечтал только об одном – чтобы посетители поскорее убрались отсюда и оставили его в покое. Снова навалилась сонливость, голова стала тяжелой, заныла рана, и захотелось пить. «Идите уже отсюда!» Пришлось негромко застонать, и блондику-губошлепа сдуло за дверь, ее муж оказался нервами покрепче и свалил только после того, как Илья заплетающимся языком пообещал ему всю оставшуюся жизнь рассказывать каждому первому встречному, что его подстрелил «известный телеведущий». На том и расстались, «говорящая голова» подтвердила свою готовность оплатить все издержки по лечению пострадавшего и засим свинтила, но покой длился недолго. Через пару минут тишины в палату вернулся врач, зажег свет, Илья зажмурился и отвернулся. Врач уселся на стуле рядом с кроватью и скинул с пациента одеяло. Илья заставил себя приподняться, посмотрел на аккуратную белую повязку внизу живота, поежился от холода – здесь не жарко, а он лежит, как и положено больному, в одних трусах.
– Одежду вам найдем, – обнадежил его врач. – Господин, с женой которого вы вчера… столкнулись, перевел на счет клиники достаточно средств. Гардероб от Армани не обещаю, но выйдете вы отсюда в приличном виде.
– Вы очень любезны. – Илья не сводил с повязки глаз, потом тронул бинт над бровью и поморщился от боли. Вчера он даже не почувствовал ее, когда головой лобовое стекло прошибал, зато сегодня голова все сильнее напоминала о себе. Как и левое бедро, по которому расползался огромный черно-фиолетовый кровоподтек.
– Кость цела, – успокоил врач. – Рентген мы вам сделали, томографию попозже, а сейчас лежите, отдыхайте. Поесть вам принесут.
Илья набросил на себя одеяло и смотрел на врача. Выглядел тот неважно – бледный, глаза красные, губы вроде как даже с отливом в синеву. С чего бы это? А тот поерзал на стуле, запустил руку в карман халата, извлек оттуда что-то мелкое и положил поверх одеяла Илье на грудь.
– Что это? – Он смотрел на крохотный бесформенный комочек металла и сообразил уже до того, как прозвучал ответ:
– Пуля. Остановилась в нескольких сантиметрах от печени. Еще немного – и вы бы до нас не доехали. Мои поздравления.
– Спасибо. – Илья взял сплющенный кусочек свинца, сжал его кончиками пальцев, поднес к глазам. В этот раз смерть остановилась на полдороге, и что ее остановило – то ли сам дернулся вчера, в подвале, почуяв неладное, то ли у стрелявшего рука дрогнула. Второе – вряд ли, не таких правил люди, не так воспитаны и не там. «Голову твою. На блюде со льдом…» Средневековьем попахивает. У Меркушева действительно с башкой проблемы. «Интересно, шизофрения – это наследственное заболевание? Могли оба брата Меркушевы страдать от этой дряни или «повезло» только младшему, Вадиму? Спросить, что ли?» Илья глянул на врача. Тот нахохлился на стуле и походил на сову – такой же тревожный, взъерошенный, смотрит серьезно и настороженно, словно ждет чего-то. «Нет, вряд ли он в психах разбирается, хирург в головах не шарит, если только не сотряс или не ринопластика». Илья положил пулю на тумбочку, посмотрел на врача. А тот только и ждал этого момента, выпрямился, наклонился к Илье и проговорил вполголоса:
– Еще один момент. Дня через два вы сможете выйти из палаты, более того, вам придется это сделать, чтобы спайки не образовались. Так вот, здесь, кроме вас, есть еще пациенты, с кем-то из них вы будете общаться. Это нормально, естественно, обычно больные любят рассказывать друг другу о своих болезнях. Правда, для нашей клиники это не совсем верно, но дела это не меняет. Так вот, если вас кто-то спросит, поинтересуется, по какому поводу вы тут оказались, то прошу, – Илье показалось, что добрый Игорь Александрович сейчас заплачет, – отвечайте, что вам делали абдоминопластику живота. Вам же все равно, что отвечать, правильно? Повязка на животе ни у кого не вызовет подозрений, операция это рядовая, почти что косметическая, многие по три-четыре раза делали. А повязка на лице – старый шрам убирали. Хорошо? – Врач с надеждой смотрел на Илью.
– Абдоминопластика, – повторил тот. – Мне все равно, как скажете. А что это? Ну, чтобы в курсе быть. От чего ее делают? Грудь – понимаю, нос – тоже, а живот?
– Показаниями к абдоминопластике являются избытки кожи и подкожной клетчатки передней брюшной стенки, которые не могут быть удалены другими способами и методами. Например, диетой, физическими упражнениями, липосакцией… – принялся перечислять врач, но Илья остановил его:
– Спасибо, я все понял. Можно, я посплю?
И отрубился, едва за врачом закрылась дверь палаты.
В общий коридор он вышел через двое суток, натянул на себя что-то вроде просторной пижамы и, прижимая ладонь к правому, занывшему от резких движений боку, двинулся на прогулку. Двери, двери, все плотно закрыты, за ними тишина, лишь кое-где слышится музыка или раздаются приглушенные голоса. «Общаться… – Илья брел к концу коридора навстречу встревоженной женщине в белом. – С кем тут общаться, вымерли все. Кому я нужен…» Он улыбнулся медсестре, отмахнулся от помощи и вышел в холл. Посидел в кресле, передохнул и поплелся к входной двери, уселся на скамейку у входа, подставил солнцу лицо. Тепло как, а ведь еще только середина мая, но травка вовсю зеленеет, птички поют, цветы благоухают. Словно и не в Москве, а в сотне километров от мегаполиса оказался, на богатой старой даче. Причем совершенно пустой, ни одной живой души на горизонте. Хотя нет – показался кто-то в белом и пропал за кустами, наверное, из персонала кто-то. Тоже, что ли, пойти пройтись, палата уже осточертела до невозможности. Как и мысли – они грызли не хуже боли в простреленных мышцах, Илья уже несколько раз всерьез собрался вызвать медсестру и попросить у нее снотворное, но пока обходился. Он поднялся на ноги и, прихрамывая на правую ногу и прижимая ладонью повязку на животе, поковылял по чисто выметенной дорожке в сторону яркой клумбы и скамейки за ней. Так и полз минут сорок с лавки на лавку; посидит, дух переведет и дальше к цели – резной крыше деревянной беседки рядом с небольшим прудиком. И рыбы в нем, похоже, навалом, даже отсюда плеск воды слышится, словно карпы или сазаны хвостами бьют и резвятся, потому как брачный сезон в разгаре. Странно, что лягушек не слышно, весна без их концерта не весна…