Когда Колин Рамсвуд прибыл на аэродром Авалона, и увидел лорда Грейвера, ему стало совсем не смешно. Лорд Грейвер — производитель кондомов ехал в открытом джипе с геральдическим гербом на борту, а вилланы, работавшие на полях, замирали, сгибаясь в раболепном поклоне… Дикое сочетание аэродрома и кланяющихся средневековых вилланов. Анахронизм, который, казалось, мог возникнуть только в мозгу, одурманенном марихуаной, но, тем не менее, существовал в материальной реальности Авалона на острове Долак. Опытный взгляд Рамсвуда мгновенно выделил детали картины, свидетельствующие о том, что люди на полях не играют роль в массовке, а действительно являются вилланами, обязанными сгибаться в поясе и опускать глаза при проезде лорда. А охранники во втором джипе внимательно следят за выполнением ритуала, и готовы немедленно наказать виллана, который проявит непочтительность. Новое средневековье…
Рамсвуд снова тряхнул головой, чтобы прогнать наплывающие картины Авалона. Эпизод с вилланами на полях около аэродрома был только первым. Дальше… Сценарист не хотел вспоминать. На Авалоне было ужасно, но, улетев домой в Сиэтл, сценарист (в принципе) мог потом уговорить себя, что это просто очень реалистичная постановка. Он несколько раз в жизни прибегал к такому приему — и срабатывало. Наверное, если бы Авалон был замкнут в себе и изолирован от окружающего мира, как какие-нибудь дикие племена в джунглях Амазонки или болотах Конго, то Рамсвуд так бы и поступил. Но, Авалон, как оказалось, представлял собой элитный городок, связанный со многими городами через аэропорты индонезийского Джайапура на Новой Гвинее и австралийского Дарвина. Все двадцать (кажется, их было столько) «лордов Авалона», без всяких проблем летали в цивилизованный мир на переговоры, банкеты и саммиты, касающиеся их бизнеса, или связанных с участием их компаний и фондов в политике… Вот это, последнее, пугало Рамсвуда гораздо больше, чем все ужасы, увиденные в Авалоне на Долаке.
Конечно, «калибр» лордов Авалона был слишком мал, чтобы иметь серьезный вес в Конгрессе и Белом Доме. Но, Поул Грейвер входил в некий общественный совет при мэрии Лос-Анджелеса, а другой лорд, Эйб Шепард (член совета директоров довольно крупной сети магазинов модной одежды) значился в списке региональных спонсоров Демократической партии. Факты говорили о том, что «авалонские игры» не мешают «лордам» успешно расти в бизнесе и в политике. Рамсвуд задумался: что будет, если «лорды» пригласят кого-то из более высоких политических кругов «развлечься в новом средневековье»? Почему бы и нет? Многие конгрессмены считают «авалонские» порядки идеалом старого доброго прошлого…
Бармен принес маленькую «тестовую» кружку еще одного сорта местного пива, и как водится, спросил о впечатлениях по предыдущей порции. Рамсвуд высказался крайне одобрительно, и получил приглашение «приезжать сюда чаще»… Возможно, это была хорошая идея. Здесь, на любительском ипподроме, хорошо думалось. Сейчас мысли сценариста переместились на практический вопрос: как строить разговор с Большим Бонго? Берген Фарриган, президент «Iron Star», представлял собой странную фигуру, сотканную из противоречий и парадоксов. Он был независим потому, что зависел от множества внешних сил, он был скрытен, поскольку (как могло показаться) все делал открыто, и он был непредсказуем, поскольку (как, опять же могло показаться), почти всегда выбирал самые примитивные решения из спектра возможных…
За этими раздумьями Колин Рамсвуд провел день и вечер, а потом, настала ночь, и с помощью двух таблеток какого-то новейшего транквилизатора, сценаристу удалось поспать. Правда, утром голова была тяжелая, как с похмелья. «Вот тебе и новейшие таблетки, — подумал Рамсвуд, — лучше было просто хлопнуть стакан виски». С такими мыслями, он привел себя в порядок, выпил в баре две чашки кофе и отправился в яхт-харбор, поскольку (как сообщила Джоан Лайти) встреча назначена на яхте мистера Фарригана. Яхта выходит в море в 8:00, и к этому моменту надо быть на борту…
Большой Бонго был похож на облысевшего и сильно загоревшего Винни-Пуха и, как упомянутый сказочный плюшевый медвежонок, очень любил мед. Раньше Фарриган употреблял мед в виде 40-градусной медовой перцовки, но врачи в какой-то момент запретили ему крепкие напитки, и он перешел на имбирно-медовый безалкогольный горячий коктейль, по рецепту кришнаитов. Сидя в шезлонге, на палубе, в тени паруса, Фарриган молча слушал рассказ гостя, шумно прихлебывая этот коктейль, и вытирая вспотевший лоб полотенцем. Могло показаться, что он слушает только из вежливости, однако, как только Рамсвуд завершил рассказ, первый же вопрос показал, что Большой Бонго слушал более внимательно, чем это можно было вообразить.
— Скажи-ка Колин, а откуда этот пилот, который тебя вез на Авалон и обратно?
— Пилот? — удивленно переспросил сценарист.
— Да, пилот. Ты сказал: «у пилота было такое лицо, будто его тошнит от этого».
— Э… Я не знаю, откуда пилот. Просто, у меня была марка и номер самолета, и номер любительской полосы на восточном малом аэродроме в Джайапуре.
— Какой ты нелюбознательный, Колин, — тут Большой Бонго вздохнул, — в мире столько интересного, а ты не смотришь. Хорошо хоть ты заметил, что пилота тошнило. Это так важно, что ты даже представить себе не можешь. Как писал великий Жан-Поль Сартр: «Дело плохо! Дело просто дрянь: гадина — тошнота, все-таки настигла меня!». Знаешь, Колин, этот роман Сартра так и назван «Тошнота», он написан в 1938-м, и считается гениальным! Гениальным, ты чувствуешь? В этом что-то есть, верно?
— Декадентский словесный понос, — проворчал Рамсвуд, не любивший Сартра.
Фарриган взмахнул кружкой с коктейлем. Чуть не расплескав его.
— Верно, Колин! Адски верно! Все гениальное в литературе, в живописи, в кино — это декадентский словесный понос! И здоровых людей от этого тошнит! Вот что важно! Почему тошнило пилота? Ну, догадайся!
— Тут и догадываться нечего. Я же говорил тебе, Берген: пилот увидел эти поля, где вилланы, или рабы. Я думаю, он и с воздуха что-то тоже видел. Например…
— Нет! — перебил Большой Бонго, — Нет, ты размениваешься на частности! А тут важно другое! Пилот — здоровый человек! Он не из той дерьмовой тусовки! Он внешний!
— Внешний? — переспросил Рамсвуд.
— Да! И странно. У лордов такая экзотика на этом острове. По логике, им надо держать своих карманных пилотов, чтобы посторонние не видели рабов. Но, лорды нанимают внешнего пилота, которого тошнит! Ты записал марку и бортовой номер самолета?
— Да, конечно, все у меня в блокноте.
— Вот, это хорошо, — Большой Бонго кивнул, — сейчас мы пригласим сюда очень умного мальчика Тони, и он растолкует, что может значить такая оплошность с тошнотой.
— Послушай, Берген, — возразил Рамсвуд, — мне не хотелось бы расширять круг…
— Тони Тамере, — снова перебил Большой Бонго, — это не только умный мальчик, но и надежный. Если ты веришь мне, то верь и ему. Я верю ему, как себе, и даже больше. Представь: я верю ему почти так же, как крошке Джо, а ты знаешь, как я ей верю.
— Ладно, Берген, — со вздохом, согласился сценарист, — Я тебе верю. Зови этого парня.
— Ты принял правильное решение, Колин! — Большой Бонго удовлетворенно кивнул и, откашлявшись, крикнул, — Джо, звякни Регги, пусть он подъедет, тут срочное дело.
— ОК, босс, — лаконично отозвалась Джоан Лайти, которая бездельничала на верхнем мостике яхты, деля внимание между журналом «X-life» и телевизором. Уделив каплю внимания телефону, она сделала вызов, промурлыкала в трубку: «Алло, Регги-бой, тут скучно без тебя!». Потом, отбросив телефон, Лайти продолжила бездельничать.
Большой Бонго еще раз кивнул, взял модерновый электрочайник в виде полноценного глобуса, налил себе еще кружку горячего медово-имбирного коктейля, и спросил.
— Колин, может, ты хочешь какой-нибудь болтушки с ромом и со льдом?
— Даже не знаю… — пробурчал сценарист, — я чертовски нервничаю из-за всего этого.
— Нервничаешь? Тогда, открой вот тот холодильник и налей себе виски.
— Наверное, я так и сделаю, — Рамсвуд извлек из небольшого холодильника, стоявшего прямо на палубе, бутылку виски, стакан и ведерко с колотым льдом…
— …Нервничаешь, — повторил Фарриган, — а из-за чего, собственно?
— Понимаешь, Берген… — Колин сделал глоточек виски, — мне пришла в голову мысль: чертовы придурки, которые заказали мне сценарий Авалона, вполне могут оказаться у власти у нас в Америке. Они очень легко находят общий язык с конгрессменами. Это настораживает. Я опасаюсь, что конгрессмены, это люди того же типа, что и лорды.
— Ты только сейчас это понял?! — искренне удивился Большой Бонго.
— В общем, да, — признался сценарист, — я считал, что политика это такой вид бизнеса. Лоббирование, раздача налоговых льгот и бюджетных денег, распределение каких-то правительственных подрядов и финансовой помощи. Примерно так.
— Ты только сейчас это понял?! — искренне удивился Большой Бонго.
— В общем, да, — признался сценарист, — я считал, что политика это такой вид бизнеса. Лоббирование, раздача налоговых льгот и бюджетных денег, распределение каких-то правительственных подрядов и финансовой помощи. Примерно так.
— Нет, Колин. Это такая же наивность, как верить, что детей приносит аист. Воровство бюджетных денег это лишь вторичная цель занятий политикой. А первичная цель, это власть! Приведу тебе наглядный пример: вот, на верхнем мостике крошка Джо листает модный журнал и выбирает новую тряпочку. Но главная цель состоит не в том, чтобы нацепить на себя красивую модную тряпочку, а в том, чтобы нравиться парням.
Джоан Лайти, разумеется, услышав разговор, отреагировала:
— Алло, босс, ты имеешь что-то против основного инстинкта?!
— Нет, крошка! Секс, как основной инстинкт, это прекрасно! Но есть и другие сильные инстинкты. Таков инстинкт власти. В природе этот инстинкт довольно близок к сексу. Любой краснозадый павиан-самец стремится стать вожаком ради прекрасных задниц девушек-павианов. Ведь, если другие самцы поклонятся ему, и признают его отцом павианьей нации, то на девушек это произведет неизгладимое впечатление. Если мы копнем любого политика-человека, то увидим того же краснозадого павиана, только испорченного цивилизацией. Он забыл, что альфа-самцом становятся ради секса, и в результате ищет удовлетворения просто подчиняя себе других особей. Он пытается достигнуть оргазма, все усиливая и усиливая свою власть. Он доводит свою власть до физического предела, втаптывая подчиненных в грязь, но оргазма все нет. Он, болван, думает, что надо еще постараться, еще поглумиться над ближними, и вот тогда…
— Ты шутишь или говоришь серьезно? — спросил Рамсвуд.
— Я не шучу. Я утрирую, чтобы прояснить смысл. Жажда политической власти, это не жадность здорового бизнесмена, а психоз сексуального маньяка-импотента. Поэтому, здоровые люди вроде пилота, который тебя вез, при виде лордов или конгрессменов испытывают инстинктивную тошноту. Природа так предостерегает их от контактов с больными маниакальными особями. Ведь мания, как и бешенство, иногда заразна…
— Насчет импотенции ты ошибаешься, Берген, — возразил сценарист, — эти лорды, как я рассказал тебе, устроили в Авалоне право первой ночи, а это значит…
— Это ничего не значит, — перебил его Большой Бонго, — Оргазм, это мистерия, высшее состояние мыслящей материи, а у маниакальных лордов-павианов получается только эрекция и эякуляция. Право первой ночи для них не средство переспать с очередной красоткой, а способ унизить ближних. Психически они импотенты. Эмоциональные уроды. Вот им и понадобился Авалон… Надеюсь, теперь ты понял, что такое власть и политика. А сейчас — видишь пижона, который едет сюда на аквабайке? Это Регги.
Тони Тамере, он же Регги-бой, был чистокровным гавайцем, но походил на ямайского растамана. Правда, косичек «dreads» на его голове было лишь три, и не заплетенных, а примитивных. Такие короткие хвостики, два — по сторонам лба и еще один на затылке, перехваченные простыми, но яркими резинками. За правое ухо Регги-боя был засунут толстый косяк-самокрутка «splif», а физиономию украшали радужно переливающиеся солнцезащитные очки. Из-за этих «примочек» его лицо совершенно не запоминалось. Фигура тоже не запоминалась. Обыкновенный темнокожий парень лет 30, чуть выше среднего роста, одетый в пятнистую рубашку-безрукавку и шорты-бермуды.
— Эй, ми Джо, у тебя классная бандана! — таковы были его первые слова.
— Что, правда? — спросила Джоан, и дотронулась пальцем до своей головной повязки с реалистичным изображением глаза на лбу. Глаз при этом мигнул.
— Ну! — с жаром подтвердил Тони, — реальный hi-tech! Я такое видел только в рекламе!
— Регги! — строго вмешался Большой Бинго, — Я тебя пригласил по рабочей проблеме.
— Я весь внимание, сэр!
— …Во-первых, знакомься: это Колин Рамсвуд, босс кинокомпании «Rams-Wood».
— Очень приятно, Колин! Меня зовут Тони или Регги, кому как нравится.
— Я рад знакомству, Тони… Э… Берген, мне рассказать всю историю с начала?
Большой Бонго отрицательно покачал головой.
— Рассказывать дважды, это не стильно. Лучше зайдем с другой стороны. Регги, что ты знаешь про остров Долак?
— Миллион гектаров болота слева внизу от Новой Гвинеи, — мгновенно ответил тот.
— Так, — Большой Бонго кивнул, — а население и экономика?
— Население десять тысяч. Об экономике данных нет. Видимо, натуральное хозяйство.
— Данных, нет, Регги, а экономика есть. Весь центр Долака арендован фирмой, которая формально занимается развитием территории, а фактически — нелегальными фокусами, которые видны каждому, кто туда попал. А вот тебе ребус: почему хозяева фирмы не создают свой авиатранспортный отряд, а пользуются услугами авиаотряда из столицы Индонезийской Новой Гвинеи — Джайапура, рискуя, что пилоты разболтают лишнее?
— Это понятно, — сказал Тони Тамере, — малообитаемый остров, слабый трафик. Если создать свой авиаотряд — будут подозрения: что-то там скрывают. А если этот трафик обслуживают внешние пилоты, то подозрений нет, люди, как бы, ничего не скрывают. Проблема болтовни пилотов устраняется легко: коррупция в полицейском управлении Джайапура. Там можно гасить слухи, а чтобы слухов было меньше, использовать для перевозок сравнительно дисциплинированный авиаотряд резерва той же полиции.
— Мне, — заметил Рамсвуд, — тоже показалось, что полиция в Джайапуре купленная.
— В общем, так, Регги, — заключил Большой Бонго, — твоя задача аккуратно выяснить по своим каналам, чем дышит фирма «Авалон», которая арендовала центр Долака.
— Понял, босс, приступаю, — Тони Тамере вытащил из-за уха косяк-самокрутку «splif», оказавшийся при ближайшем рассмотрении коммуникатором типа «Pen hi-phone».
Эпизод-3. Подвиг тролландского лейтенанта
Северо-западная Австралия. Остров Мелв.
Харри Харрис обитал и работал на ранчо, купленном с торгов после банкротства некой агротехнической компании. Территория ранчо была переделана под офис и полигон, а семья аборигенов из племени Уагга, работавшая еще при старом владельце, содержала в относительном порядке офис, маленькую цветочную ферму, и оставшуюся часть ранчо с несколькими пони, отлично вписавшимися в каскадерскую тематику. И, конечно семья Уагга участвовала в съемках — поскольку в команде Харриса в кино играли все. Кроме аборигенов, в команде Харриса (маленькой каскадерской фирме «ExEx») было четверо сотрудников. Олбен Лепски — пилот-инструктор и военспец. Марк Поллак — мастер по спецэффектам, компьютерщик, механик и видео-оператор. Инге Освар и Тедди Бруно — каскадеры. Теперь к ним добавилась спец-менеджер Фокси Рорх…
Первые две недели Фокси занималась корреспонденцией, телефонными переговорами, и сбором информации в соответствии с письменными и устными инструкциями Харриса.
Инструкции были всегда крайне лаконичны:
* Берем тайм-аут 3 дня. Напомнишь.
* Требуем скидку 20 %.
* Это в помойку.
* Капризничаем, но соглашаемся.
* Найди, кто хозяин этого засранца.
* Ответь: дешевле не будет.
* Половину. За больше пусть судится.
* Ответь «нет» в стиле «может быть».
* Сколько стоит нарисовать это в 3D?
* Заболтай и разузнай подробнее.
Фокси сняла малобюджетную секцию в таунхаусе, ближайшем к поместью. И правильно сделала. Дело в том, что понятия «время суток» для Харриса просто не существовало. В одно и то же время суток он делал только две вещи: утреннюю физкультуру и прием 50 граммов виски с двойным кофе. Это называлось «режим дня» и «основа здорового образа жизни». Все остальное могло происходить когда угодно, однако, к выделению времени на отдых сотрудников Харри Харрис относился с исключительной серьезностью, считая это основой бизнеса: «Карл Маркс сказал, что отдых является частью экономического цикла, служащей для восстановления товара — рабочая сила»… Выходные, о которых известно заранее хотя бы за три дня, были в команде Харриса скорее исключением, чем правилом, однако он никогда не допускал, чтобы кто-либо из сотрудников работал более 40 часов в неделю. Иногда он говорил: «Фокси, с этой минуты ты бездельничаешь, катись на пляж, или в дансинг, или в бар или куда хочешь. Твоя задача — отдохнуть к послезавтрашнему утру». Или наоборот: «Фокси, я пошел отдыхать, ты молотишь за меня. До завтрашнего полудня, меня ничего не касается. Даже если будет конец света — это не мои проблемы».
Секрет, а точнее ноу-хау Харриса заключался в том, что его сотрудники на самом деле работали постоянно, даже когда спали. Ни одна интересная идея не пропускалась и не оставалась без денежной оплаты и поощрения. Говорить можно было все, даже полную глупость. Обсуждались самые невероятные предложения. Это было своеобразное кредо Харриса: «Самой идиотской идеей в истории человечества было бросать уже добытую пищу в землю. Так появилось земледелие, за счет которого мы все питаемся последние сто веков». Отправляя Фокси на выходной, он мог сказать: «Ты ведь будешь глазеть на парней, так вот: прикинь, как должен быть экипирован придурок, который по ночам гоняется на байке за автомобилями и крушит их бензопилой». И ведь действительно, в процессе фланирования по пляжу и окрестностям, мысль работала в этом направлении.