А дома - дочка.
«Папа, а почему я не вижу?»
Маму с бабушкой не спрашивала больше.
С Лариской... Соседями жить стали. Ради дочки лишь. Ради дочки.
Ей в школу в этом году. Специальную.
***
Сизый дымок сигаретный плыл к каштановым листьям. Тихий, ясный день конца лета.
Серов отряхнул рубашку и брюки от упавшего на них пепла. Затоптал в гравий окурок. Ни одной урны, вот и приходится свинячить.
Настя доела свой стаканчик. Прислушалась.
Прошла компания ребят, с пивом в руках. Толкаясь, смеясь - спугнули стариковских голубей. Мягко хлопнули крылья, подняв легкое облачко пыли.
– На платок тебе.
Психолог объяснял - максимум побуждения к самостоятельности. Обучение ориентации. Ещё чего-то там...
Уверенно взяла, тщательно вытерла пальцы. Пальцы - теперь её «глаза».
Вернула платок и тронула прохладной ладошкой щёку Серова:
– Мы на качели пойдём? Тут скучно. Пошли, пап?
Взяла с колен Марину. Спрыгнула со скамейки и словно вызолотилась вся в солнечных лучах. Подтянула ремешок на сандалиях.
– Пошли. Солнце на улице, да?
– Да.
Свидетель
Несколько минут председатель сидел молча. Медленно поднеся к лицу правую руку, большим и указательным пальцами он помассировал переносицу. Вздохнув, нашарил на покрытом зелёным сукном столе очки в простой металлической оправе и словно в раздумье, развёл и сложил несколько раз тонкие дужки.
– Пахоменко, кто у нас там ещё? - голос председателя прозвучал хрипло и надтреснуто. - Последний на сегодня, вроде? И курить дай, а то мои кончились, - кашлянув в кулак, добавил он более твёрдо.
Сидевший слева худощавый мужчина лет сорока подвинул пачку «Казбека» ближе к председателю и, близоруко склоняясь над бумагой, пробубнил:
– Да вроде, как и последний, да только вот: Может, на завтра перенесём, Виктор Михалыч? На свежую голову, как говорится:
Председатель постучал мундштуком папиросы о сукно стола, вытряхивая табачные крошки. Оттянул обшлаг рукава и взглянул на часы.
– Чего мудришь? Больше получаса ещё: Баба, что ли, ждёт где? - дунув в мундштук, председатель привычным движением пальцев смял его в «гармошку» и сунул в рот, зажав обнажёнными в усмешке зубами.
Плотный и лобастый штатский, сидевший по правую руку, задребезжал угодливым смешком. Под взглядом Пахоменко он осёкся и, схватив зажигалку, принялся щёлкать ею перед лицом председателя.
Тот поморщился:
– Ты, Валентин Петрович, ещё огниво с собой таскай: Где ты дрянь только такую берёшь?
– Да работала ведь утром ещё, нормально всё было: - виновато округлил глаза штатский. - Ну, не совсем настоящий, китайской сборки, конечно, но всё же «Зиппо». Сами знаете, на адвокатское жалование сейчас не очень-то разбежишься.
Председатель отмахнулся от штатского. Повернулся к Пахоменко.
Тот уже держал наготове маленький, сплюснутый с одного конца тусклый латунный столбик. Дважды крутанув прилаженный к столбику кругляшок, Пахоменко высек искру и кончик самоделки вспыхнул слегка чадящим пламенем.
Председатель прикурил и откинулся на спинку стула.
– Вот это, Валентин Петрович, настоящая вещь. На коленке, в окопе, под обстрелом сделанная. «С гыльзы сробленная», как старшина наш говорил, на Втором Украинском, вечная ему память.
Председатель нахмурился и задумчиво посмотрел на огонёк папиросы.
Пахоменко погасил фитилёк и спрятал зажигалку в нагрудный карман. Пользуясь коротким перерывом, расстегнул крючок форменного воротника и потёр ладонью свой серый, с высокими залысинами лоб. Бросив презрительный взгляд на адвоката, Пахоменко обратился к председателю с субординационной фамильярностью служивого человека:
– Я, Виктор Михалыч, после трёх сквозных курить много не могу. Пробовал, но лёгкие - что решето стали: Не могу, как раньше, засмолить от души. Так, пачку в день теперь, не больше. А зажигалочку эту ещё с Дальне-Восточного фронта берегу, как память. Вот там-то я разного дымку понюхал!..
Председатель глубоко затянулся и, задрав подбородок, выпустил большую струю дыма. Клубясь и расслаиваясь, дым поднялся к давно небеленому потолку.
Президент с висевшего над головами членов комиссии портрета, казалось, осуждающе поморщился.
«Как же, жди: Этот ничему не поморщится!» - усмехнулся про себя председатель.
– Тяжело там было: - словно не обращаясь ни к кому, произнёс он.
– А где легко было, Виктор Михалыч? - хмыкнул Пахоменко. - У нас хоть ясно всё - рожа жёлтая, косоглазая - значит, бей его, гада, пока сам цел: А у вас, на Украинском-то, на Втором особенно - где свои, а где хохлы, поди разбери. Оружие, техника, форма - ну всё ведь одинаковое. Диверсантов - тьма! А ведь помните, как попёрли они - так под Орлом только остановили их:
– Умеет хохол воевать. Умеет, с-сука! - председатель загасил окурок в пепельнице, сооружённой из банки «Нескафе».
– А вот анекдот вспомнил, - подал голос Валентин Петрович. - «Да здравствует компания «Нескафе», крупнейший производитель банок для окурков!» К теме просто, - указывая глазами на пепельницу, поёрзал на стуле адвокат, тушуясь под взглядами ветеранов.
– Пахоменко, как там у Ильича про таких? «Говно нации», так, вроде? - надев очки, председатель демонстративно переставил пепельницу на адвокатские бумаги.
– Точно не помню, Виктор Михалыч. То ли просто говно, то ли ещё и жидкое, - с готовностью отозвался Пахоменко. - А вот что точно по теме, так это то, что били китаёзы по нам из нашего же оружия... Которого мы же сами им напродавали, до, я извиняюсь, известной матери: И что характерно - наше всё работало безотказно, «калаш» там, или «Град»: А вот что они по лицензиям, или так просто, за просто хер у нас скитаёзили - всё у них в первом же бою отказывало!.. Как и зажигалочки у некоторых!.. - тонкие губы Пахоменко злорадно растянулись.
– Ладно, будет, - председатель хлопнул обеими руками по столу. - Что там у нас?
Пахоменко застегнул крючок воротника и зашелестел бумагами.
Адвокат осторожно снял со своей папки банку с окурками и поставил её на край стола. К бумагам Валентин Петрович прикасаться не стал. Вместо документов он потянулся к пузатенькому графину с гранёным стаканом наверху вместо утерянной крышки. Плеснул себе полстакана и, прикрыв глаза, неторопливо выпил. Поперхнулся и замахал перед ртом рукой, втягивая воздух.
– Подождать никак нельзя, что ли: - покосился на него председатель и уже с легким раздражением бросил Пахоменко: - Чего там возишься, обвинитель?
Пахоменко, кинув взгляд на графин, протянул председателю синюю папку:
– Здесь случай сложный. В составе группы. По предварительному сговору. С особым цинизмом.
– Вызывай свидетелей, - сухо обронил председатель, раскрывая папку.
Пахоменко смущенно кашлянул.
– Так они тоже по делу проходят, товарищ председатель комиссии, - неожиданно по-уставному получилось у него. - С обоих: обеих, то есть, сторон.
– Каких ещё сторон?.. Что значит - «проходят»?.. Они: не понял: Что это? - председатель недоумённо посмотрел вправо.
Валентин Петрович пожал плечами.
Председатель повернулся к Пахоменко.
Обвинитель указал на раскрытое дело:
– Так там же всё: Свидетели со стороны жениха и невесты проходят как соучастники: Свадьба там у них была, в общем: На основании сигнала гражданина Рождественского, Р. И. Его заявление и показания прилагаются. Там они, на бланке:
– Да вижу я: - председатель полистал дело, и небрежно отбросив его в сторону адвоката, сложил перед собой на столе руки. - Ну так и вызывай его, свидетеля этого: Как его там?..
Пахоменко взялся за чёрную, с треснувшей слуховой чашечкой телефонную трубку, и прижав её плечом к уху, гаркнул в неё неожиданно зычным для своей комплекции голосом:
– По делу полста пятнадцать восемь-три, свидетеля Рождественского в комнату заседаний!
Не сговариваясь, все трое членов комиссии посмотрели на часы.
– Пятнадцать минут. Уложимся, - председатель подмигнул адвокату. - А ты, Валентин Петрович, никак левша? Или по-президентски носишь?
Адвокат смущённо одёрнул правый рукав и почему-то посмотрел на цветной портрет в строгой бордовой рамке.
Президент, неуловимо напоминавший своим лицом не то уснувшего хека, не то потерявшую хозяина таксу, смотрел с портрета грустно и бессмысленно. Портрет был из ранних, времён первого срока, когда казалось, можно и без ретуши. На последних, дорогих, с фоном из триколора, и волос было больше, и морщин меньше, и взгляд мудрый.
«Надо будет глянуть в поправки, что там насчёт образа и символов: Не было ли надлежащей замены: Тогда при случае можно и» - отметил в вынырнувшей из внутреннего кармана маленькой, но пухлой записной книжечке несколько тайнописных значков Валентин Петрович.
Председатель, кривя губы, усмехнулся, но ничего не сказал.
Председатель, кривя губы, усмехнулся, но ничего не сказал.
Стукнув, открылась одна из створок дверей. Конвоир - щуплый солдатик-первогодок, недомерок из Нечерноземья, узкоплечий и тонкошеий, в съехавшей на глаза каске - типичный «грибок», военкоматовский мусор, пушечное мясо - вошел в комнату и замер чуть сбоку от входа, испуганно поглядывая на сидящих за столом. Старый, до белизны металла вытертый АК-47 болтался на длинном ремне у него за спиной.
За ним следом, слегка взмахнув руками от толчка в спину, в комнату заседаний семенящими шагами почти вбежал пожилой, сильно осунувшийся человек в мятом синем костюме. Жидкие и растрёпанные волосы его неряшливыми сосульками облепили покатый, страдальчески наморщенный лоб. За спиной старика маячила физиономия второго конвоира - деланно-равнодушная, тупая и прыщавая. Судя по всему, старослужащего.
«Блядь, с кем служим: - выругался про себя председатель. - Защитники Отечества ёбаные. Вырождается нация: Вот с такими и Калининград сдали, и Финско-Карельскую просрали: А какие места там были!.. Куда катимся, куда: Как там: Лимонов, что ли: «Исчезновение варваров». Перечитать бы: пока и из спецхрана не изъяли: Ладно»
Всё в лице доставленного - от капризных больших губ до безобразных бородавок на щеке и на носу, всё это подрагивало и тряслось. Из грязного ворота некогда хорошей рубашки вываливалась дряблая шея с прыгающим и не находящим себе места кадыком. Глаза свидетеля беспрестанно помаргивали и слезились.
Даже в прокуренном воздухе комнаты заседаний отчётливо проступил характерный кислый запах - камеры, баланды, параши.
Адвокат недовольно покрутил носом.
– Виктор Михайлович, наша коллегия неоднократно ходатайствовала об изменении мер по содержанию лиц, изъявивших добровольное согласие на сотрудничество с органами спецправопорядка, или выступивших с инициативой по даче свидетельских показаний:
Председатель прервал адвоката взмахом руки.
– Не мы решаем, Валентин Петрович, и вы прекрасно осведомлены, куда обращаться надо, - большим пальцем правой руки председатель потыкал себе за спину, в сторону портрета. - Мы лишь выполняем указ Президента о неотложных мерах, направленных на:
– И всё-таки я буду вынужден доложить о имеющих место перегибах и:
– Это ваше право и ваша обязанность, - тяжело пророкотал председатель. - Приступим к рассмотрению, или дальше препираться будем? Свидетель, между прочим, ожидает. Или перенести на завтра хотите?
Старик, подавшись вперёд, торопливо произнёс:
– Если возможно, то я бы сегодня, вот сейчас прямо:
– Ма-алча-а-ать!!! - рявкнул так, что звякнул стакан на графине, вскочивший Пахоменко.
Свидетель дёрнулся всем телом.
Конвоиры вздрогнули и приняли стойку «смирно».
Обвинитель одёрнул полы кителя и поправил ремень. Взглянул на председателя. Тот сделал жест рукой - садись.
Занимая своё место, Пахоменко уже почти миролюбиво буркнул:
– Тарахтеть будешь, когда разрешат.
Старик с готовностью закивал.
– Ну, так что там у вас по поводу содержания, Валентин Петрович? - по-волчьи, всем корпусом повернулся к адвокату председатель. - Гражданин Рождественский жалоб, кажется, не предъявлял. Или я ошибаюсь?
Рождественский умоляюще затряс бородавками.
– Хорошо, хорошо, мы это обсудим позднее, - примиряющее улыбнулся адвокат и уткнулся в бумаги.
Председатель тяжело повозился на стуле. Откинулся на скрипнувшую спинку, и сунув пальцы за потёртый ремень портупеи, тяжело уставился на свидетеля:
– Ну?
Рождественский, теребя единственную уцелевшую пуговицу пиджака, преданно выкатил глаза:
– В целом, я уже изложил всё в письменном виде: Но я понимаю: Устные показания: Конечно:
– У тебя пять минут. Или переношу рассмотрение дела на месяц. У нас тут что, думаешь, заняться нечем?.. - начал терять терпение председатель.
– Так я же говорю: Под Кубинкой у меня дача есть. Старый дом, конечно, от отца ещё. Вообще-то я больше в Переделкино время провожу. Кубинка - это так, знаете, секретный филиал, подальше от собратьев по цеху, так сказать:
– Ну-ка, поподробнее про Кубинку и секретный филиал давай! - оживился Пахоменко, хищно прищуриваясь. - А ты тот ещё фрукт, я погляжу!..
Председатель укоризненно склонил голову:
– Ты, Пахоменко, эти штучки брось, не тридцать седьмой тебе тут... Не сбивай человека. Он и так тут в показаниях нагородил такого. Вот, читаю: «По просёлочной дороге шёл я молча». Куда шёл? С какой целью? Откуда шёл, от кого? Время суток? Что имел при себе? Почему молча шёл, а не пел, скажем? Таился? От кого? От органов?
Председатель гвоздил вопросами, как станковый гранатомёт.
Пахоменко согласно кивнул:
– Пишет, что дорога была пуста, и тут же, следующая строчка - аудиовизуальный контакт с нарушителями! Целую свору ведь повязали мы на следующее утро - пятьдесят шесть человек. Правда, - с сожалением добавил обвинитель, - шестнадцать из них пришлось отпустить после выяснения обстоятельств. Те в гулянье не участвовали, стол да постельку молодым готовили. Легко отделались, в общем: Но не в этом дело. А он такую кодлу, да ещё на угнанном самолёте по полю, как на тракторе, рассекающей, не сразу заметил: Врёт, по-моему.
– Ну, давайте всё же учитывать творческий склад характера и личности Роберта Ивановича, - вмешался адвокат. - Всё-таки лауреат Государственной премии, не будем забывать с вами...
Рождественский обрадовано и благодарно кивнул.
– Ну, шёл человек молча, погружённый в свои мысли и творческие планы. Сочинял, быть может, на ходу что-нибудь. В общем, весь в себе. Вот и не сразу заметил происходящее:
Председатель взглянул на часы. Провел рукой по лицу.
– Ну, допустим. Может, и так. Шёл, «чижика-пыжика» сочинял. А тут СУ-25 по полю, по посадкам колхозным прёт, в шариках и гирляндах весь, на нём пьянь деревенская гроздьями: Как опята бревно, облепили: Один, кстати, с крыла сорвался, и прямиком под шасси. А они и не заметили, их, видишь ли, «крылья вдаль несли»: Места им мало было, а?! Вот как гуляют теперь - ни земли, ни неба людям не хватает!
– А кто самолёт-то угнал? - вновь подал голос адвокат.
– Ты дела внимательней читай, знать будешь лучше, защитник хренов,- не выдержал Пахоменко. - Видишь, свидетель показывает: «Был жених серьёзным очень». Конечно, будешь тут. Он к тому времени протрезвел уже, от страха за содеянное. Он же ведь и вывел «сушку» из ангара, да ворота им протаранил. Загубил машину, сука. Вот тебе и авиатехник. Три года парень работал на аэродроме, допуск высокий получил, у «Витязей» работал, ну, которые высшие пилотажи америкосам за бабки показывают. И вот на тебе. Женился, называется. А всё почему? Невеста, дура, Клава деревенская, подбила его. Говорит, хочу как по телеку, на длинной такой лимузине прокатиться, чтоб увивался ветерок за фатой. Так было? - Пахоменко глянул на Рождественского.
– Совершенно верно, - Рождественский слегка наклонился вперёд. - А у парня откуда такие деньги?.. Зарплату им за шесть месяцев задолжали, только за декабрь выплатили в прошлом месяце, без индексации: Вот он и решил на самолёте её повозить, вместо лимузина.
– Ты-то откуда знаешь, про зарплату-то? Шпионишь за аэродромом, что ли? - уцепился опять Пахоменко. - Ох, не нравится мне, Михалыч, этот тип. Ох, не нравится:
– Да нет, помилуй Бог! - всплеснул руками Рождественский. - Так ведь почти все в посёлке, где дача моя, на аэродроме работают. Ну, и говорят по вечерам: А моя профессия творческая, внимание профессионально цепкое: Люди рассказывают, а я отмечаю, записываю иногда, мало ли, пригодится когда:
– Сам признался! - восхищённо выдохнул Пахоменко и, взявшись за телефонную трубку, взглянул на председателя. - Ловко мы его, а? Вот тебе и свидетель! Пособничество в терроризме, сбор сведений о закрытом военном объекте: А не остановил он ту кодлу, потому что сам планировал подобное. Вот, признаётся ведь: «И жалел о том, что я не жених». А это попыткой угона воздушного судна, да ещё военного, уже попахивает. Чеченам загнать «сушку» хотел? Чтобы они наших пацанов с воздуха мочили, пока они в сортире, безоружные сидят, да? Нет, милый, Бог тебя не помилует. А мы и подавно. Звоню, Виктор Михалыч?
Рождественский, подломившись в коленях, упал на стёртый и пыльный паркет. Глухо стукнула тяжёлая голова. Конвоиры, скребя и стуча по полу прикладами, принялись тормошить и пытаться поставить на ноги бесчувственное тело.
Обвинитель и адвокат одновременно привстали.
– Я же говорил - у вас свидетели не выдерживают, а уж про подследственных я и вовсе молчу:
– Косит, гниль творческая: Не верю! - серое обычно лицо Пахоменко порозовело. - Не верю! Поднять говно это, нечего пол тут пачкать!
– Погоди, Пахоменко: - председатель, не обращая внимания на возню конвоиров, с интересом вчитывался в показания. - Погоди-ка: Глянь-ка, вот, что пишет тут: