Сидячие места в транспорте вообще-то уступать не принято — разве что беременным и инвалидам. Наверно, потому, что и предложение чужому человеку нагретого тобой сиденья — тоже как бы слишком интимный акт, вторжение в частную сферу. Ну, или что вот вы, например, подумаете о такой ситуации: человек в поезде вышел в туалет, оставив газету и куртку на сиденье. Возвращается и видит, что куртка зашвырнута на полочку над головой, на сиденье же сидит чужой дед и читает его газету! Причем тут же понимает, что пришел владелец газеты и куртки, извиняется, вскакивает, предлагает занять законное место. Но старика заставлять стоять неудобно, приходится самому дальше ехать стоя. Но главное во всей этой ситуации другое. Сидящая рядом женщина густо краснеет. Она явно очень смущена. После долгих колебаний она решается и тихонечко рассказывает, что старик, оказывается, осведомлялся у нее, не занято ли место. Но она не решилась ответить категорически. «Знаете, одна из этих неловких ситуаций…» Что — неловких, почему — неловких? Почему не объявить на весь поезд, как сделали бы в России: «Да сидел тут один, в сортир, небось, двинул».
Эксцентрика же иногда граничит с безумием. Вот на днях ехала семья — он, она и двое детишек лет по восемь-десять. Он — образцовый отец, всю дорогу рассказывал детям какие-то забавные, но поучительные истории, загадывал загадки. Периодически вскакивал со своего места, бегал в буфет и в туалет — в носках, без ботинок. Эксцентрично, но в меру. Никто никакого внимания не обращает. Подумаешь, тут и чемоданы на голове носят, и волосы сплетают в невозможные косы, и даже могут надеть сверху пиджак с галстуком, а снизу — шорты и еще бог знает что. (Одно только считается совершенно неприличным — сочетать носки с открытыми сандалиями, вот этого никак нельзя.) Но вот семейство прибыло на станцию назначения — город Тонбридж. Вышли все вчетвером на платформу и провожают отъезжающий поезд почему-то. Отец стоит босиком, хотя на улице холодно, ноябрь. Улыбаются радостно, машут прощально руками и что-то кричат хором. Прислушался: оказывается, «Bye-bye, shoes!» кричат. Разонравившаяся главе семейства обувь аккуратно завернута сначала в газету, потом в полиэтиленовый пакет и положена на ту же полочку над головами пассажиров. «Прощайте, ботинки, счастливого пути!»
Настя посмеялась.
— Еще что-нибудь в таком духе расскажи. Сталкивался ты с ними, с такими вот чокнутыми? Каковы они с близкого расстояния?
О, это была одна из любимых Сашковых тем. Но на секунду он запнулся, посмотрел на свою «новую русскую» с некоторым сомнением…
Проблема была в том, что в большинстве случаев соотечественники не могли понять суть института эксцентриков. Считали, что речь идет об обыкновенных сумасшедших, не очень буйных и опасных и потому, может быть, не нуждающихся в госпитализации, но все равно — «психических». Готовы были над ними посмеяться. И все. Попытки объяснить им, что это вовсе не чисто медицинский вопрос, как правило, заканчивались неудачей. Вот и сейчас Сашок колебался. Стоит ли? И все-таки решился.
— Понимаете, Анастасия, — сказал он, — все это не так просто, как кажется… Они совсем не обязательно, как вы выражаетесь, чокнутые. Ну, разве что совсем чуть-чуть. Странные люди, это да. Необыкновенные. Недюжинные. Иные, чем банальное большинство. Большой вопрос: почему именно в Англии их так много и почему они пользуются тут таким уважением, как нигде в мире.
Настя смотрела на него с явным недоумением. «Эх, не надо было начинать… но теперь уже поздно», — подумал Сашок и с головой нырнул в любимую тему.
— Знаете, Настя, отчего их так много в Англии — это тайна. Всякие существуют объяснения. И на географию кивают — острова, как-никак! — и на климат, на туманы и все такое, и на плавильный котел, в котором англичане выплавились. В них ведь столько разных генетических кодов сошлось — и кельтов, и германцев, и скандинавов-викингов, и норманнов. Англичане — это та еще смесь…
Но, так или иначе, а эксцентрики здесь почитаются. Ими гордятся. Местные газеты с восторгом расписывают всякие традиционные дикие турниры типа заплыва в густой болотной грязи или чемпионата мира по борьбе большими пальцами ног. Премии получает человек, построивший катамаран и автомобиль из плетеного дерева, и много других странных, диких вещей, имеющих якобы, тем не менее, некое практическое применение. Непонятно, насколько необходимых, но оригинальных, на грани безумия… Но еще раз подчеркну — именно на грани, а не за ней!
Есть еще «Том-Леопард», самый татуированный человек в мире, его тело так густо-густо покрыто наколками, что они сливаются в пятна. Причем, потратив целое состояние на эти татуировки, он спрятался от мира, превратился в отшельника и скрывается на каких-то необитаемых шотландских островах. Пресса пишет о нем с большим уважением и даже с восхищением… Причем, обратите, Настя, внимание: настоящий эксцентрик не станет особенно задумываться над своим поведением, он не видит в нем ничего исключительно странного, он считает его вполне нормальным. Он не желает, чтобы его считали уродом или психопатом каким-нибудь. Понимаете? Это не эпатаж! Не кривляние, не оригинальничание… Есть, конечно, среди них притворщики, фальшивки, эрзац-эксцентрики… Но их обычно довольно быстро разоблачают — самозванцев этих…
А истинные эксцентрики не стесняются своих импульсов, дают им волю, не беспокоясь о том, что могут подумать окружающие. Такая полная внутренняя свобода. Но в этом есть и большой социальный смысл. Эксцентрики помогают обществу — они испытывает границу возможного, бьются в нее, как в стенку головой, и пытаются сдвинуть. И иногда им это удается — подвинуть эту стенку. Даже если это подвижка на миллиметр — в масштабах истории оно дорогого стоит!
Тут Сашок заметил наконец, что его заумные речи окончательно утомили Анастасию. Настолько, что она уже и глаза закрыла, и спать, кажется, приготовилась.
«Ой-ой-ой, — подумал он. — Надо срочно оживить рассказ чем-нибудь таким… более веселым и легким».
— Эксцентрики встречаются здесь повсюду, а не только в газетных репортажах. Да вот, Настя, возьмите хоть бы мой Фолкстон. Во-первых, ходит у нас по городу один парень, я с ним знаком слегка, в женской шубе и в турецкой феске. Это, говорит он, для смеха делается. Но все привыкли, уже и не смеются. Вроде как норма… почти.
А еще есть такая тетенька, очень готическая… Лицо замазано белым гримом, губы ярко-красные и глаза страшные, черные нарисованы… на голове какой-то неописуемый убор, а черное глухое платье расшито узорами, и на нем десятки колокольчиков болтаются, бубенчики звенят, когда тетя по городу передвигается. Я сталкиваюсь с ней чуть ли не ежедневно, и вот не знаю, здороваться с ней или нет.
— Небось на учете состоит в соответствующем диспансере, — фыркнула Анастасия.
— Совсем даже не обязательно! — пылко возразил Сашок. И опять принялся за свое безнадежное занятие — объяснять.
Некоторые, говорил Сашок, выражают беспокойство по тому поводу, что число эксцентриков несколько снизилось. А ведь без них Англия перестанет быть сама собой! Каждый подлинный джентльмен хоть немножко, но эксцентрик. Из эксцентризма проистекает и замечательный абсурдный английский юмор, который в последнее время победоносно шествует по миру. Раньше человечество склонялось перед Британской империей, а теперь — перед английским юмором. Еще Карамзин угадал связь между эксцентризмом и свободой, писал, что англичане имеют «страсть к дуракавалянию» и ни перед кем не желают давать отчет в этом своем поведении.
Разве не интересно: такая серьезная и важная торговая нация, морей владычица и вдруг — дуракаваляние, чуть ли не детское.
Великий проповедник свобод середины XIX века Джон Стюарт Милль был уверен, что снижение числа эксцентриков в обществе усилит страсть англичан к прецеденту, обычаю, традиции, может остановить процесс обновления. А ведь суть английского рецепта именно в переменах без революций и потрясений, а для этого общество должно уметь непрерывно обновляться, находить и принимать инновации. Без эксцентриков это перестанет получаться. Страна начнет погружаться в топкое болото. Милль даже вывел некий закон: «Количество эксцентричности в обществе пропорционально количеству одаренности, умственной силы и отваги, которым данное общество располагает», ну и наоборот, соответственно.
Поэтому, Настя, когда вы видите джентльмена в пиджаке и галстуке, но в шортах и сандалиях на босу ногу, помните, это представитель важнейшего национального института.
Анастасия подумала-подумала и сказала:
— Да ладно тебе, психи и есть психи, а базу любую можно подвести… Ты мне лучше расскажи, каково это с англичанкой жить?
— Как жить, как жить…
Сашок хотел было отказаться обсуждать столь интимную тему. Но потом почему-то решил облегчить душу и исповедаться. Сказал:
Поэтому, Настя, когда вы видите джентльмена в пиджаке и галстуке, но в шортах и сандалиях на босу ногу, помните, это представитель важнейшего национального института.
Анастасия подумала-подумала и сказала:
— Да ладно тебе, психи и есть психи, а базу любую можно подвести… Ты мне лучше расскажи, каково это с англичанкой жить?
— Как жить, как жить…
Сашок хотел было отказаться обсуждать столь интимную тему. Но потом почему-то решил облегчить душу и исповедаться. Сказал:
— Ну, так… Нормально. Почти. Раздражает, что они, англичане, посуду нормально не моют, а только полощут ее в мыльной воде. В уличных ботинках по дому ходят. Но вот крышку унитаза, видите ли, после пользования надо обязательно опускать. Если забудешь — совершишь крайне неприличный поступок.
— Ну а эти краны раздельные: для горячей и холодной воды — все еще существуют?
— Само собой… Но это не самое страшное.
— А что страшно?
— Ну, может быть — вот это, что надо расстояние все время держать… в душу друг другу нельзя заглядывать… А русскому человеку без этого иногда тяжело, — сказал Сашок и замолчал, пораженный: чего это он вдруг так разоткровенничался с совершенно незнакомой женщиной? Или все дело в том, что она так похожа на Анну-Марию, и он выкладывает ей то, чего не решается сказать даже законной супруге?
Вдруг Анастасия зевнула, и Сашок заметил, что глаза ее подернулись легкой поволокой.
О, Сашок много еще чего мог рассказать! Ведь вопрос этот сильно и давно его занимал, настолько, что он вел уже некоторые исследования темы. Но все же что-то его остановило: вдруг он ощутил неловкость от того, что выкладывает такие сокровенные вещи, точно подлость некую совершает по отношению к Анне-Марии.
— Вы, наверно, устали, — сказал Сашок. — Вы как добирались, поездом или паромом?
В ответ Настя фыркнула. Спрятала глаза. Потом фыркнула еще раз. Наконец не выдержала, расхохоталась.
— Фу ты, даже сон как рукой сняло. Ты что, на самом деле не догадываешься, как я в Англию попала?
Сашок смотрел на Настю, вспоминал черный наряд, в котором она перед ним впервые появилась, и самые невероятные догадки лезли ему в голову.
Глава 12. Сексапильная копия
Сашок был потрясен. Выходит, ядрена кочерыжка, что перед ним в поезде сидит настоящая «нелегальная иммигрантка», лицо, незаконным, контрабандным способом проникшее на территорию Соединенного Королевства! Как там говорили в советские времена? Нарушитель государственной границы, вот!
Мало того, эта красивая, классная женщина (вдобавок мистическим образом похожая на его жену) намекнула на какой-то невероятный способ, которым она эту самую границу нарушила. Страшно подумать, но, кажется, она проникла в Великобританию по тоннелю под Ла-Маншем! Может быть, даже прошла весь тоннель пешком.
Город Фолкстон, кстати, как раз и знаменит на всю Европу именно тем, что расположен у выхода тоннеля на поверхность. Периодически Сашок читал в газетах о всяких отчаянных афганцах и иракцах, пытавшихся попасть в Альбион таким способом. Однажды на британской стороне поймали и русского, рассказавшего журналистам, что шел по тоннелю пять часов, успешно увертываясь от поездов и подкрепляя силы виноградом, который утолял жажду и в то же время снабжал организм глюкозой. Кроме того, Сашку случалось видеть из окна машины, как полиция разбиралась с чумазыми и несчастными жителями азиатских стран, которые брели по шоссе прочь от тоннеля, в глубь британской земли.
Сашок смотрел на Анастасию во все глаза и поражался: как она невозмутима после таких приключений, как замечательно свежо она выглядит, как сияют ее бархатные очи. Трудно поверить, что она только что совершила утомительное и опасное путешествие, возможно, потребовавшее вдобавок бессонной ночи. Сашок задумался: а может, верить не обязательно? Не логичнее ли предположить, что все это — очередной дурацкий розыгрыш Беника! Сначала тот подсунул Сашку чужой портфель, неотличимый от его собственного. А теперь вот — чужую женщину, похожую на жену Сашка, как однояйцовый близнец. И опять морочит ему голову загадками. Нет уж, довольно!
— Винограду не хотите? — прервала размышления Сашка Анастасия.
— Винограду?! — Сашок так заорал, что Анастасия невольно отдернула целлофановый пакет с гроздью сочных темно-красных ягод.
— Что, что случилось? Вам что, религия не позволяет?
— Почему — религия? — в свою очередь удивился Сашок.
— Ну не знаю… Одним свинину нельзя есть, другим говядину, третьим рыбу без чешуи… Может, ваша церковь вам виноград запрещает, откуда я знаю. Вы так закричали…
— Нет, просто я не ожидал… ведь именно виноград…
— Что виноград?
— Да нет, ничего. Просто я… Неважно, ерунда, не имеет значения, — сконфузился Сашок. — Вообще-то я православный, но в церковь не хожу…
— Напрасно.
— Почему это напрасно?
— Ну, надо же все-таки на всякий случай…
— На какой случай?
— Не притворяйся, что не понимаешь!
Кажется, Настя немного рассердилась, причем сталь сразу вылезла на поверхность, наполнила ее глаза, обострила черты лица — так, что даже сходство с Анной-Марией вдруг куда-то улетучилось: перед Сашком сидела совсем другая женщина.
«С такой лучше не ссориться», — сказал рассудительно его внутренний голос. «Больно ты мудрый», — огрызнулся Сашок, а вслух заявил:
— Англичане — я имею в виду настоящих туземцев — никогда не будут на такие темы, вроде существования бога, говорить с малознакомыми людьми.
— Но ты же не англичанин?
— Да нет, конечно. Англичанином стать невозможно. Надо здесь вырасти — в настоящей местной семье, впитать в себя с детства что-то такое.
— Что именно? — Анастасия явно уже успокоилась, заинтересовалась разговором и снова стала жутко похожа на Аню-Машу.
— Знаешь, говорят: тот не англичанин, кто не умеет сказать «Неужели?» — «Really?» — с семнадцатью разными интонациями.
— Неужели? Really? — сказала Настя и опять заразительно рассмеялась.
Сашок тоже засмеялся.
— У тебя… У вас…
— Что у меня, у нас?
— У вас… Восемнадцатая интонация.
Насмеявшись вдоволь, Анастасия сказала:
— Ты еще скажи, что тебе вся эта маета нравится.
— Знаешь… Иногда кажется: что-то в этом есть. Стоицизм этот, справедливые правила игры. Красиво по-своему. А иногда — раздражает, нет сил. Думаешь: ведь все это — та же гордыня, только навыворот…
— А я слышала, что они, англичане твои, страшные националисты… разве нет?
— И да, и нет… Как всегда, все сложно… Конечно, есть такое выражение «Воги начинаются в Кале…» Ну, или в Фолкстоне…
— Вог? Это журнал такой шикарный? Американский, кажется…
— Звучит похоже, но первая буква по-английски— дабл-ю, сжимаем губы дудочкой… Wog…
Анастасия ужасно смешно попыталась воспроизвести дудочкин звук…
— Ну вы же wow можете сказать?
— Ну, wow, это другое дело…
— Да нет, не другое… Итак, сожмите губы… да, вот и отлично, все получилось… — Так вот «wogs» — это пренебрежительное название чужеземцев со смуглой кожей… Индийцы англичан звали «limey» — бледно-зеленые, как лаймы, лимончики горькие такие… А те в ответ индийцев — «вогами»…
Но в Англии не все так просто — либералы консерваторов обвиняли в расизме, говорили, ну да, у вас «воги» начинаются в Кале… на Ла-Манше, короче говоря… значит, для вас все остальные европейцы — тоже «воги»…
— Черножопые то есть, — сказала Анастасия.
Сашок этого слова очень не любил, поэтому поморщился… помолчал, решил никак специально не реагировать, сделал вид, что не расслышал… Помолчав, сказал:
— Знаете, какая разница между французами и англичанами? И те и другие считают себя лучше всех. Но если французы презирают остальное человечество, то у англичан — ксенолипия.
— Это еще что такое? В жизни такого слова не слыхала.
— Это значит, что они не ксенофобы, они — ксенолипы. Жалеют нас, бедненьких, — всех, кому не повезло родиться британцами.
— Ну, меня, например, жалеть не надо, — решительно заявила Настя.
— Вас — точно нет, — вежливо согласился Сашок.
Немного помолчали. Анастасия смотрела в окно и, видимо, впитывала услышанное, а потом спросила:
— А чего это англичане твои, если они такие стоики, бесятся на островах всяких там греческих и испанских? У нас про это пишут иногда. И по ящику недавно показывали, как они надираются в стельку да голыми скачут.
— Да, прорывает их. Тут, в Великой Британии, надо держать себя в руках, делать вид, что все человеческое чуждо, а там, за границей, это вроде как не считается.
— Все-таки лицемерие какое-то, — фыркнула Анастасия.
Сашок хотел было возразить, но тут они оба одновременно заметили человека, энергично кивавшего с дальнего сиденья. Тот явно старался изо всех сил привлечь их внимание, улыбался, подмигивал, показывал большой палец. И теперь, убедившись, что Сашок заметил его, обрадовался, замахал руками, закричал: «Ю олл райт, мэйт?»