— Нет, — осторожно ответил он. Очевидно, он слишком умен, чтобы поверить в мою покорность. — Тебе не за что извиняться. Мне не следовало щелкать тебя по носу.
— Все в порядке. Вероятно, ты прав. Я нашла Мака мертвым, а Адама — почти мертвым и запаниковала. — Подойдя к кровати, я села на нее, потому что это было самое удаленное от Сэма место в номере. И только тут решилась снова взглянуть на него. — Мое извинение запоздало на многие годы. Мне следовало поговорить с тобой перед отъездом. Я должна была предупредить, что решила уехать в Портленд.
«Боялась, что сделаю какую-нибудь глупость: застрелю тебя или — еще хуже — заплачу, но этого тебе знать не обязательно».
Легкая улыбка исчезла с лица Сэма, осталась только нейтральная осторожность, настороженность, словно он ожидал ловушки.
— Отец сказал мне, что уговорил тебя уехать к матери, вместо того чтобы бежать со мной.
— И долго ли ты меня ждал? После того как Бран застал нас обнимающимися и целующимися в лесу и объявил мне, что отсылает меня в Портленд, Сэмюэль решил, что мы с ним убежим. Мне надлежало незаметно ускользнуть и встретиться с ним в лесу в миле от дома. Но Маррок все знал — он такой. Он мне объяснил, почему Сэмюэль хочет сделать меня своей подругой — и это были совсем не те причины, о которых я помышляла.
Поэтому пока Сэмюэль меня ждал, Чарльз вез меня в Либби, где на следующее утро я должна была сесть в автобус до Портленда.
Не отвечая, Сэмюэль отвел взгляд.
По-своему Сэмюэль самый благородный из всех, кого я знаю, и это делало его предательство особенно болезненным: теперь я увидела, что он никогда не любил меня. Он пообещал, что будет ждать меня, и я была уверена, что даже после того, как он понял, что я не приду, не уходил очень долго.
— Так я и думала, — тихо сказала я.
«Черт побери, он не должен на меня так действовать!» Я поймала себя на том, что вдыхаю глубже, чтобы уловить его запах.
— Я должна была дать знать тебе, что изменила свое решение. — Я ногтями цеплялась за обрывки прошлого. — Прости, что уехала, не сказав тебе ни слова. Это было неправильно и нехорошо.
— Отец мне признался, что велел тебе так поступить. — Голос Сэма звучал отчужденно, он отвернулся от меня и смотрел на влажное пятно у своих ботинок.
— Я не из его стаи! — выпалила я. — Мне всегда давали это понять совершенно отчетливо. Это значит, что тогда я не обязана была подчиняться Брану. Мне не следовало его слушаться, и я знала это. Прости. Не за то, что уехала — это было верное решение, — но за то, что не сказала тебе. Я струсила.
— Отец рассказал мне, о чем беседовал с тобой. — Начал Сэм достаточно спокойно, по мере продолжения в его голосе появились признаки гнева. — Но ты и так должна была все сознавать. Я ничего от тебя не скрывал.
Ни его голос, ни поза не были оборонительными; он действительно не понимал, что сделал со мной — каким бы очевидным мне это ни казалось. Но его сила в том, что он волк доминант. Эта сила подняла меня на ноги, и я только на полпути к нему сообразила, что делаю.
— Послушай, Сэмюэль. — Я резко затормозила, чтобы не коснуться его. — Я устала. День был тяжелый. Не хочу ссориться с тобой из-за прошлого.
— Хорошо. — Теперь голос его звучал спокойно, и Сэмюэль слегка кивнул, словно самому себе. — Поговорим завтра. — Он надел пальто и пошел к выходу, но потом повернулся. — Едва не забыл. Чарльз и Карл увезли тело…
— Мака, — резко сказала я.
— Мака, — мягко повторил он. (Жаль, что он это сделал: от его сочувствия у меня слезы навернулись на глаза.) — Мака отвезли в нашу больницу и пригнали фургон назад. Чарльз отдал ключи мне. Он вернул бы их сам, но ты слишком быстро ушла. Я ему сообщил, что пойду извиняться, и он передал их мне.
— Он закрыл фургон? — спросила я. — У меня там пистолет и ружье, заряженные против вервольфов… — Упоминание об оружии воскресило в памяти кое-что странное. — Да, возле Адама, когда забирала его, я обнаружила шприц с транквилизатором.
— Фургон заперт, — ответил Сэм. — Чарльз отнес шприц в лабораторию; он заявил, что от него пахнет серебром и Адамом. Теперь, зная, при каких обстоятельствах ты его нашла, я попрошу изучить его внимательней.
— Мака использовали в экспериментах, исследовали какой-то наркотик, действующий на вервольфов.
Сэмюэль кинул.
— Помню, ты уже говорила нам об этом.
Он протянул мне ключи, и я взяла их, стараясь не притронуться к его руке. Он улыбнулся, как будто я сделала что-то забавное, и я поняла, что была недостаточно бдительна. Если бы я ничего к нему не испытывала, меня бы не беспокоило прикосновение к его руке. Живя с людьми, я забываю, как трудно что-нибудь утаить от вервольфа. — Спокойной ночи, Мерси, — произнес он и ушел. Комната после его ухода опустела. «Мне лучше завтра уехать», — подумала я, слушая, как снег скрипит под его ногами.
Я в третий раз перечитывала одну и ту же страницу, когда в дверь снова постучали.
— Я принес обед, — послышался приятный мужской голос.
Я отложила книгу и открыла дверь.
Светловолосый молодой человек с непримечательным лицом держал поднос с двумя завернутыми в полиэтилен сэндвичами и парой пластиковых чашек с горячим шоколадом, а также темно-синюю зимнюю куртку. «Может, это и еда, — подумала я, — но если Бран решил выглядеть как стандартный доставщик, то, вероятно, не без причины. Он любит быть незаметным».
Он слегка улыбнулся, когда я не уступила ему дорогу.
— Чарльз рассказал мне, что с Адамом все будет нормально, а Сэмюэль свалял дурака.
— Сэмюэль извинился, — заметила я, впуская его в номер.
На крошечной кухоньке — плита на две горелки, небольшой холодильник и крытый пластиком стол с двумя стульями. Бросив куртку на кровать, Бран поставил поднос на стол и разложил его содержимое так, что с каждой стороны оказались сэндвич и чашка.
— Чарльз сообщил мне, что у тебя нет пальто, поэтому я принес это. И решил, что ты не прочь что-нибудь съесть. Потом можем обсудить, что делать с твоим Альфой и его исчезнувшей дочерью.
Он сел на стул и жестом пригласил меня сесть на другой. Я села и поняла, что целый день ничего не ела — не была голодна. И сейчас не хотела.
Верный своему слову, Бран молчал, пока ел, а я клевала по чуть-чуть. У сэндвичей был привкус холодильника, но какао оказалось горячим, с ароматом зефира и ванили.
Бран ел быстрее меня, но терпеливо ждал, пока я закончу. Сэндвичи относились к категории тех огромных «сабвеев», после которых вы остаетесь сытыми целую неделю[Сабвей — огромный бутерброд с самой разной начинкой, которую кладут здесь же по вашему выбору. Сеть ресторанов, где их продают, называется так же. — Прим. Перев.]. Я съела часть, а остальное завернула в полиэтилен. Бран съел все: вервольфам нужно много пищи.
Моя приемная мать говаривала: «Никогда не держи вервольфа голодным, иначе он присоединит тебя к своему ленчу». И после этого всегда трепала мужа по голове, даже если он был в форме человека.
Не знаю, почему я тогда об этом подумала и почему от этой мысли у меня на глаза навернулись слезы. Мои приемные родители уже почти семнадцать лет как мертвы. Мать умерла, пытаясь стать вервольфом. Как-то раз она сказала, что стареет с каждым годом, а он — нет. Женщин, призванных луной, очень мало, потому что они обычно не переживают перемену. Месяц спустя мой приемный отец умер от тоски по матери. Мне тогда было четырнадцать.
Я отпила какао и ждала, когда Бран заговорит.
Он тяжело вздохнул и откинулся на стуле, держа его в равновесии на двух ножках; его собственные ноги повисли в воздухе.
— Люди так не делают, — заметила я. Он приподнял бровь.
— Что не делают?
— Не балансируют так. Только подростки, выделываясь перед девочками.
Он резко поставил стул на все четыре ножки.
— Спасибо.
Бран старается казаться как можно более похожим на человек, но все равно его благодарность прозвучала чуть резковато. Я торопливо глотнула какао, чтобы он не заметил моей улыбки.
Он оперся локтями о стол и сложил руки.
— Что собираешься делать, Мерси?
— О чем ты?
— Адам — в безопасности и выздоравливает. Мы узнаем, кто убил твоего друга. А каковы твои действия?
Бран может испугать. Он психический — по крайней мере он сам так это называет, если его спросить. А значит это, что он с любым вервольфом может общаться мысленно, мозг с мозгом. Именно поэтому Чарльз мог в лесу говорить за него. Бран использует это свое качество наряду с другими, чтобы держать под контролем североамериканские стаи. Он утверждает, что может заставить других слышать свои мысли, но в обратную сторону это не действует.
В стае шепчутся, что у него есть и другие способности, но какие именно, никто не представляет. Чаще всего утверждают, что он действительно умеет читать мысли. Он всегда точно знает, кто повинен в той или иной неприятности, случающейся в его городе.
Моя приемная мать, обычно смеясь, заявляла, что именно эта репутация делает его непогрешимым: ему стоит только войти в комнату и определить, кто смотрит на него самыми виноватыми глазами. Может, она и права, но когда как-то раз я попыталась выглядеть невинной, это не сработало.
— Уеду завтра утром.
«Очень рано, — подумала я. — Чтобы снова не разговаривать с Сэмюэлем — и начать и искать Джесси». Бран покачал головой и нахмурился.
— Днем.
Я почувствовала, как от удивления поднялись мои брови.
— Что ж, — осторожно произнесла я, — если ты знаешь, что я собираюсь делать, почему бы прямо мне не сказать об этом, а не спрашивать?
Он слегка улыбнулся.
— Если подождешь до середины дня, Адам будет способен ехать с тобой, а Сэмюэль что-нибудь разузнает о том, как твой молодой человек… Алан Маккензи умер. Сэм сегодня всю ночь проведет в лаборатории за вскрытием и изучением шприца. — Бран наклонился ко мне. — Это не твоя вина, Мерси.
Я пролила какао на футболку.
— Дерь… — Я прикусила язык. (Бран не одобряет бранные слова.) — Ты можешь читать мысли.
— Я знаю, как работает твой ум, — ответил Бран с легкой улыбкой, которая совсем не была самоуверенной. Сразу взяв бумажное полотенце, он смочил его над раковиной и протянул мне, а я тем временем отлепила футболку от тела: какао все еще горячее, хотя и не обжигающее.
И пока я промокала футболку и кожу у раковины, он продолжал:
— Если только ты не слишком изменилась — а это вряд ли возможно, — когда кому-нибудь больно, ты считаешь это своей виной. Мне Адам рассказал все, что знает, и никакого отношения к тебе это не имеет.
— Ха… ты точно телепат. Он в волчьей форме и говорить не может. — С футболкой я сделала все возможное, но пожалела, что у меня нет смены.
Бран усмехнулся.
— Уже может. Иногда перемена помогает нам быстрее выздоравливать. Обычно мы из человека становимся волком, но перемена в противоположную сторону тоже действует. Сэмюэль ему не очень понравился. — Улыбка Брана стала шире. — Прежде всего Адам выругался. Заявил, что Сэм любитель, а не профессионал. Что Альфа не имеет дел с теми, кто не умеет обращаться с ранами. И добавил, что у тебя иногда больше мужества, чем ума. — Бран указал чашкой на меня. — Кстати, я с ним согласен — именно поэтому я попросил Адама присмотреть за тобой, когда ты оказалась на его территории.
«Вот как, — подумала я, стараясь не выглядеть слишком ошеломленной. — Значит, Адаму было приказано опекать меня? Мне казалось, что наши странные взаимоотношения основаны на чем-то другом». Знание того, что Бран велел следить за мной, меняло окраску всех наших разговоров.
— Не люблю лгать, — сказал Бран, и я поняла, что не сумела скрыть реакцию на его откровения, — даже умолчанием. С самой жестокой правдой можно иметь дело, можно победить ее, но ложь уничтожает душу. — Он выглядел так, словно говорит на основании личного опыта. — Эта нелюбовь заставляет меня вмешиваться, когда следовало бы отойти в сторону. — Бран помолчал, как будто ждал ответа, но я понятия не имела, к чему он ведет. Он сел и сделал глоток какао. — Были такие, кто считал, что от тебя нужно скрыть правду о смерти Брайана.
Брайан — это мой приемный отец.
Я вспомнила, как проснулась однажды после Рождества, услышав на кухне низкий голос Брана. Когда я вышла из своей комнаты, Бран сообщил мне, что полиция нашла тело Брайана в реке Кутеней.
Вервольфу трудно совершить самоубийство. Даже серебряная пуля не в состоянии помешать самоизлечению. Эффективно отсечение головы, но его трудно достичь при суициде. Хорошо действует утопление. Вервольфы очень мускулисты и плотно сложены; даже если они хотят плыть, им это трудно, потому что, как у шимпанзе, у них слишком много мышц и слишком мало жира, чтобы держаться на поверхности.
— Кое-кто в стае хотел представить все как несчастный случай. — Голос Брана звучал задумчиво. — Мне говорили, что четырнадцать лет — слишком мало, чтобы воспринять мысль о самоубийстве, особенно сразу после смерти подруги Брайана.
— Ее звали Эвелин, — напомнила я. У Брана есть тенденция не обращать внимания на окружающих людей, словно их не существует. Сэмюэль однажды сказал мне, что это происходит потому, что люди очень хрупки и Бран видел слишком много их смертей. Я подумала, что если я в четырнадцать лет смогла справиться со смертью Эвелин, то Бран тем более.
Он бросил на меня подавляющий взгляд. Когда я не опустила глаза, как требует протокол, он скривил губы и спрятал их за чашкой.
— Действительно, Эвелин. — Он вздохнул. — Когда ты решила жить одна, а не возвращаться к одной матери, я с этим согласился: ты доказала свое мужество и имела право на выбор. — Он осмотрел комнату. — Помнишь наш последний разговор?
Я кивнула и наконец села. Даже если он сегодня не настаивает на соблюдении протокола, как-то неловко стоять, когда он сидит.
— Тебе было шестнадцать, — произнес он. — Ты была слишком молода для него — слишком молода, чтобы понять, что ему действительно от тебя нужно.
Когда Бран застал нас с Сэмом целующимися в лесу, он отослал меня домой, потом пришел на следующее утро и сообщил, что он уже переговорил с моей настоящей матерью и она в конце недели ждет меня. Он меня отправляет, и я должна собрать все, что хочу взять с собой.
Да, я собралась, но не для того, чтобы ехать в Портленд; собралась, чтоб бежать с Сэмюэлем. Он обещал, что мы поженимся. Мне не приходило в голову, что в шестнадцать лет невозможно выйти замуж без разрешения родителей. Несомненно, Сэмюэль нашел бы решение и в этом случае. Мы хотели перебраться в большой город и жить вне всякой стаи.
Я любила Сэмюэля, любила с тех пор, как умер мой приемный отец и Сэмюэль принял на себя роль моего опекуна. Брайан был мне дорог, но Сэмюэль оказался гораздо более эффективным защитником. Даже женщины перестали меня преследовать, когда за моей спиной встал Сэмюэль. Он был забавен и очарователен. Вервольфы не часто бывают веселыми и беспечными, но у Сэмюэля эти качества были в изобилии. Под его крылом я научилась радоваться — весьма соблазнительное ощущение.
— Ты заявил, что Сэмюэль меня не любит, — сказала я Брану, чувствуя себя так, словно рот у меня набит опилками. (Не знаю, как он узнал о планах Сэмюэля.) — Что ему просто нужна самка, которая выносила бы ему детей.
Беременность от вервольфов в половине случаев заканчивается выкидышем. До нормального срока женщины способны выносить только тех детей, которые станут полностью людьми. У женщин вервольфов выкидыш происходит в первое же полнолуние. Но волки и койоты могут скрещиваться и давать жизнеспособное потомство, почему бы тогда не смогли мы с Сэмюэлем? Он считал, что некоторые наши дети могут быть людьми, может, даже ходячими, как я, но некоторые родятся вервольфами — и все они будут жить.
До тех пор, как Бран не объяснил мне все это, я не осознавала, почему и Ли, и все женщины так враждебно ко мне относятся. — Мне не следовало говорить тебе это, — произнес Бран.
— Пытаешься извиниться? — спросила я. Я не понимала, что он хочет мне сказать Мне было шестнадцать. Сэмюэль мог казаться молодым, но, насколько помню, он всегда был вполне взрослым. Сколько? Пятьдесят лет? Шестьдесят?
Когда я любила его, меня это не тревожило. Он никогда не вел себя так, будто он старше меня. Вервольфы обычно не распространяются о своем о прошлом, как это делают люди. Большую часть того, что мне было известно о Бране, я узнала от приемной матери Эвелин. Но она была человеком.
— Я была молода и глупа, — заявила я. — Мне нужно было слышать то, о чем он вел речь. Так что если ищешь прощения, оно тебе не нужно. Спасибо.
Он наклонил голову. В человеческой форме глаза у него теплого зеленоватого цвета, как освещенный солнцем дубовый лист.
— Я не прошу прощения. Не у тебя. Я объясняю. — Тут Бран улыбнулся, и сразу стало заметнее обычно слабое сходство с ним Сэмюэля. — А Сэмюэль немного старше шестидесяти. — Веселость, как и гнев, возвращали в речь Брана следы старого его родины — Уэллса. — Сэмюэль — мой первенец.
Я удивленно смотрела на него. У Сэмюэля нет ничего общего со старшими волками. Он водит машину, у него есть стереосистема и компьютер. Он на самом деле любит окружающих, даже людей, и, когда необходимо, именно его Бран использует для переговоров с полицией и властями.
— Чарльз родился через несколько лет после того, как ты приехал сюда с Томпсоном, — сказала я Брану, как будто он сам этого не знал. — Это было когда… в 1812?
Учась в колледже, я много читала о Дэвиде Томпсоне, привлеченная его связью с Браном. Валлиец по рождению, картограф и торговец мехами, он вел дневники, но ни разу не упомянул Брана. Читая, я гадала, не было ли тогда у Брана другого имени, или Томпсон знал, кто такой Бран, и потому не упоминал о нем в дневниках, которые были в основном адресованы его нанимателям: в них было очень мало личного.