Не думала я и о том, что мой преследователь — Чарльз. Было бы ниже его достоинство нарочно пугать меня. Сэмюэль любит розыгрыши, но ветер не лжет, говоря, что он где-то впереди.
Я была уверена, что это Ли. Она не станет меня убивать, на что бы ни намекал Карл, тем более когда Бран поблизости, но ранит, если сможет, потому что она меня не любит. Никто из женщин стаи Брана меня не любил.
Ветер, приносящий запах Сэмюэля, дул главным образом с запада. В той стороне растут молодые пихты, вероятно, заполняющие пустоту, образовавшуюся во время лесного пожара лет десять назад. Пихты расположены очень часто; меня это не задержит, а вот вервольф гораздо крупней меня.
Задней ногой я почесала за ухом, используя это движение, чтобы оглянуться. Никого не видно: значит, мой преследователь еще далеко. Я опустила ногу и бросилась к зарослям.
Волк за мной издал охотничий вой. Когда волк преследует добычу, им правит инстинкт. Если бы Ли могла рассуждать, она никогда бы не завыла, потому что ей немедленно отозвался целый волчий хор. Большинство волчьих голосов доносились с расстояния в милю и больше, но вой Сэмюэля прозвучал не далее ста ярдов передо мной. Я соответственно изменила направление и через заросли пробралась на другую сторону, где бежал Сэмюэль.
При моем появлении он мгновенно остановился — вероятно, ожидал увидеть оленя или лося — не койота. Не меня.
Сэмюэль большой, даже для вервольфа. У него белая зимняя шерсть, и глаза почти такого же цвета, ледяного бело-голубого — холоднее снега, по которому я бежала; этот цвет особенно поразителен на фоне черных колец вокруг зрачков. Мне хватило места, чтобы нырнуть под его брюхо и выскочить, так что он оказался между мной и преследователем.
Прежде чем у него возникла возможность что-нибудь сделать, кроме как с удивлением взглянуть на меня, появилась Ли, серебристо-золотистая охотница, по-своему такая же прекрасная, как Сэмюэль: свет и огонь по сравнению с его льдом. Она увидела Сэмюэля и неловко затормозила.
Вероятно, так увлеклась погоней, что не заметила его призыва.
Я видела, что Сэмюэль мгновенно узнал меня. Он наклонил голову и застыл. Да, он меня узнал, но я не могла определить, что он при этом почувствовал. Спустя несколько мгновений он повернулся и бросил взгляд на Ли.
Ли пригнулась и перевернулась на спину — хотя как жена Брана она стоит выше Сэмюэля. Ее поведение не произвело на него впечатления — он оскалил клыки и заворчал; низкий глубокий звук отозвался в моей груди. Словно в добрые старые времена: Сэмюэль снова защищает меня от стаи.
Ближе, чем раньше, завыл волк, и Сэмюэль прервал рычание, чтобы ответить. Он выжидающе посмотрел на север, и через несколько минут показались еще два волка. Первый цвета корицы с черными лапами. Он был немного крупнее даже Сэмюэля.
Второй вервольф был значительно меньше. На расстоянии его можно было принять за одного из волков, которые лишь недавно начали возвращаться в Монтану. Шкура у него всех оттенков между белым и черным, в целом это делает его серым. Глаза у него светло-золотистые, а кончик хвоста белый.
Чарльз, волк цвета корицы, остановился на краю заросли и начал меняться. Он большая редкость среди волков: вервольф от природы, а не измененный. Единственный такой, о котором я слышала.
Мать Чарльза была из племени сэлиш, плоскоголовых, дочь шамана. Когда Бран вскоре после приезда в Монтану встретил ее, она умирала. По словам моей приемной матери, которая рассказала мне эту историю, ее красота так поразила Брана, что он не мог позволить ей лечь в могилу и поэтому изменил и сделал своей подругой. Моего воображения не хватало, чтобы представить себе Брана, влюбившегося с первого взгляда, но, может, двести лет назад он был другим.
Во всяком случае, забеременев, она с помощью знаний, полученных от отца, смогла не меняться в полнолуние. Самки вервольфов не могут иметь детей: перемена слишком потрясает организм, убивая плод. Но у матери Чарльза, как дочери своего отца, было и собственное волшебство. Она сумела выносить Чарльза до нормального срока, но так ослабла от усилий, что умерла вскоре после родов. Сыну она оставила два дара. Во-первых, он мог меняться быстрее и легче всех других. Во-вторых, он обладал даром волшебства, не характерного для вервольфов. Стае Брана не нужно было нанимать колдуна, чтобы уничтожить свои следы: у нее был Чарльз.
Бран, меньший их двух волков, продолжал двигаться туда, где я стояла. Сэмюэль неохотно посторонился, хотя по-прежнему занимал позицию между Ли и мной.
В Бране не чувствовалась сила, как она чувствуется в его сыновьях или Адаме, — не знаю, как это получается. Мне говорили, что даже некоторые вервольфы, у которых нюх острее моего, иногда по ошибке принимают его за настоящего волка или помесь волка с собакой — из-за его размера.
Не знаю, сколько ему лет. Знаю только, что когда в конце восемнадцатого века он в качестве траппера явился на этот континент, то был уже старым. Он пришел в Монтану вместе с картографом-валлийцем Дэвидом Томпсоном и поселился здесь со своей женой из племени плоскоголовых.
Он подошел ко мне и коснулся носом места у меня за ухом. Мне не обязательно было покорно прижиматься к земле, тем не менее я присела. Он сжал мне нос челюстями и тут же отпустил — одновременно приветствие и добродушная насмешка; впрочем, я не знала, почему он надо мной смеется.
Выпустив меня, он направился мимо Сэмюэля к своей жене, все еще лежавшей на снегу. Она тревожно завыла, но он, не смягчившись, оскалил зубы. Кажется, хоть он когда-то и попросил меня уехать, я все же не рассматриваюсь как добыча.
Повернувшись к жене спиной, Бран посмотрел на Чарльза, который завершил переход и стоял уже в виде человека. У Чарльза внешность настоящего плоскоголового, словно единственное, что он унаследовал от отца, это способность менять форму.
Мне известно, что коренные американцы относились к своему телу с застенчивостью. Это характерно и для Чарльза. Он сразу воспользовался волшебством, чтобы одеться; на нем были штаны из оленьей шкуры, и выглядел он так, словно явился из другого столетия.
Я, подобно большинству изменяющихся, нагой чувствую себя почти так же уверенно, как в одежде, — конечно, не в середине ноября высоко в Скалистых горах Монтаны под ледяным северо-западным канадским ветром. Снег наконец прекратился, и температура быстро падала. Как только Чарльз заговорит, я должна приобрести человеческую форму, чтобы ответить ему.
— Отец приветствует тебя на территории Маррока, — сказал Чарльз. Голос его звучал равномерно, как у большинства людей из племени его матери, и лишь немного чувствовался валлийский акцент, унаследованный от отца. У самого Брана такой акцент появляется только когда он сильно рассердится. — Однако удивлен тем, что ты пришла именно сейчас.
Я приняла человеческое обличье, сбросила с себя снег и наклонилась, чтобы оставаться ниже Брана. От холодного ветра и снега под ногами у меня перехватило дыхание. Сэмюэль встал так, чтобы заслонить меня от ветра. Это помогло, но лишь чуть-чуть.
— Я пришла по делу, — ответила я. Чарльз приподнял брови.
— От тебя пахнет кровью и смертью.
У Чарльза всегда было острое обоняние. Я кивнула.
— Я привезла с собой Альфу из стаи бассейна Колумбии. Он тяжело ранен. Еще я привезла тело другого волка, надеясь, что кто-нибудь объяснит мне, как он умер и кто его убил.
Бран издал негромкий звук, и Чарльз кивнул.
— Сейчас — только самое необходимое. Подробности позже.
И я как можно более сжато сообщила им все, что знала, начиная с истории Мака, как он мне ее рассказал, и заканчивая его смертью, ранением Адама и похищением Джесси. И даже вернувшись в форму койота, я не могла согреться.
Бран взглянул на Сэмюэля, тот коротко фыркнул и убежал.
— Бран закончит охоту с новыми волками, — объявил мне Чарльз. — Это их первая охота, и ее нельзя прерывать. Сэмюэль позаботится об Адаме. Он пошел коротким путем, по которому не проехать на машине, так что будет там раньше нас. Я поеду с тобой и позабочусь о твоем мертвеце.
Не успел Чарльз закончить, как Бран исчез в лесу, не взглянув на меня. Ли встала, заворчала на меня — как будто это моя вина, что она попала в неприятности, — и последовала за Браном.
Чарльз, по-прежнему находясь в облике человека, пошел к машинам. И в лучшие времена он был неразговорчив, а мне — ведь я бежала на четырех лапах и говорить не могла — он не посчитал нужным сказать и слова. Он терпеливо ждал на заднем сиденье фургона, пока я снова изменюсь и оденусь.
Он не возражал, как сделал бы Сэмюэль, против того, чтобы вела я. Я никогда не видела, чтобы Чарльз управлял машиной; он предпочитал ездить верхом или бегать волком. Пересаживаясь на пассажирское место, он оглянулся на закутанное в брезент тело. И без всяких комментариев пристегнулся ремнем.
Когда мы вернулись в мотель, я потянула дверь офиса. В конторе находился Карл с молодой рыжеволосой девушкой, должно быть, пропавшей Марли, хотя я не могла узнать в ней знакомую мне шестилетку.
— Мерседес нужна комната, — произнес Чарльз. Карл ни о чем не спрашивал, просто протянул мне ключ.
— По ту сторону дороги, самый дальний от номера один.
Я посмотрела на число «18» на ключе.
— Разве ты не в курсе, что теперь нельзя помечать ключи?
— У нас не бывает воровства, — с улыбкой ответил Карл. — К тому же, ты работала здесь года два и знаешь: один и тот ж ключ подходит ко всем номерам, кроме первого.
Я подбросила ключ в воздух.
— И то верно.
Чарльз открыл передо мной дверь.
— Если заберешь багаж и дашь мне ключи от твоей машины, я позабочусь о теле.
Должно быть, я выглядела удивленной.
— Не волнуйся, — сухо проговорил он. — Я попрошу вести Карла.
— У меня нет багажа. — Я достала ключи и протянула ему, но схватила его за руку, прежде чем он ее отдернул. — Мак был хорошим парнем, — сказала я, не знаю почему.
Чарльз ни к кому не притрагивается небрежно или случайно. Мне всегда казалось, что он меня презирает, хотя со мной он обращался так же отчужденно вежливо, как со всеми. Но теперь он положил свободную руку мне на голову и на мгновение прижал ее к своему плечу.
— Я о нем позабочусь, — пообещал он, тут же отступая.
— Его звали Алан Маккензи Фрейзер. Он кивнул.
— Я присмотрю, чтобы с ним обошлись достойно.
— Спасибо. — Я повернулась и пошла в свой номер, чтобы не заплакать при нем.
Глава шестая
На ночном столике лежала аккуратная стопка журналов «Нэйшнл джиогрэфик» и одинокий пейпербек. Как я помнила, все это первоначально раздобыли, чтобы компенсировать отсутствие телевизоров. Когда я здесь убирала комнаты, так высоко в горах не было приема. Теперь на крыше мотеля стоит тарелка, а в номере — небольшой телевизор, который можно смотреть либо с кровати, либо со стула из кухни.
Мне не интересны повторы старых фильмов и мыльные оперы, поэтому я стала лениво перелистывать журналы. Они казались знакомыми. Может, та самая стопка, которая лежала здесь, когда я в последний раз приводила в порядок этот номер: самый свежий за май 1976 года, так что это вполне вероятно. А может, просто журналы, много лет пролежав в приемных, становятся похожими друг на друга.
Я подумала, не лежит ли сейчас Джесси где-нибудь в больнице. Мысль метнулась к моргу, но я тут же призвала ее к порядку. Паника ничему не поможет. Я делаю все, что могу.
Взяв книгу, я села на кровать. Обложка выглядела малообещающе — рисунок амбара в стиле Висконсина, но я все равно раскрыла книгу. И закрыла, не прочитав и первого предложения. Не могла вынести одиночество и ничегонеделание.
Вышла из комнаты. Стало холодней, чем раньше, а я все еще в футболке, поэтому к первому номеру я побежала.
Адам лежал на кровати на боку в волчьей форме, морда его была замотана. Над ним стоял Сэмюэль лишь в старых джинсах и пластиковых перчатках. То, что я не задержалась на нем взглядом, свидетельствовало о том, как меня беспокоил Адам. Сидевший у стены Чарльз ничего не сказал.
— Закрой дверь! — рявкнул Сэмюэль, не поднимая головы. — Черт побери, Мерси, нужно было обработать рану, прежде чем бросать его в машину и ехать — ты должна знать, как быстро у нас срастаются кости. Теперь придется ломать ему ногу.
Раньше Сэмюэль никогда не кричал на меня. Из всех знакомых мне вервольфов он меньше всего склонен к насилию.
— Я не умею вправлять кости, — ответила я, обхватывая себя руками. Но он прав. Я знала, что вервольфы излечиваются невероятно быстро — просто не подумала, как это связано со сломанными костями. Я представления не имела, что у него с ногой. Это было глупо. Все-таки следовало позвонить Даррилу.
— Долго ли нужно учиться, чтобы вправлять ногу? — продолжал Сэмюэль, не сделав никакой паузы. — Надо было только потянуть за нее. — Он мягко прощупывал ногу Адама. — В его стае должен быть кто-нибудь с медицинской подготовкой. Надо было позвать на помощь, если самой мозгов не хватило. — Обратившись к Адаму, он произнес: — Приготовься.
Со своего места у двери я не видела, что он делает, но кость явно хрустнула; Адам дернулся и издал звук, который я не хотела бы услышать снова.
— Я боялась, что кто-то в стае связан с нападавшими, — прошептала я. — Адам был без сознания. Я не могла его спросить. И в стае нет никого достаточно сильного, чтобы сдержать волка Адама.
Сэмюэль взглянул на меня и выругался.
— Если можешь только хныкать, убирайся отсюда! Несмотря на свое состояние, Адам заворчал, повернул голову и посмотрел на Сэмюэля.
— Прости, — сказала я и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Двадцать минут я таращилась на первую страницу книги, прежде чем кто-то постучал в дверь. Нос сообщил мне, что это Сэмюэль, поэтому я не стала отвечать.
— Мерси?
Голос его звучал мягко, точно как я его помнила, с легким кельтским акцентом.
«Уеду рано утром и сразу же отправлюсь искать Джесси, — решила я, глядя на дверь. — Кто-нибудь сможет отвезти Адама, когда он будет готов к пути. Если выеду, как собираюсь — смогу больше не видеться с Сэмюэлем».
— Мерси, я знаю, ты меня слышишь.
Я молчала, не хотела с ним разговаривать. Он прав. Я оказалась бесполезной: шесть часов везла израненного Адама из-за случайного замечания Даррила, которое, возможно, вообще ничего не значило. Конечно, как я и сказала Сэмюэлю ранее, стае все равно пришлось бы везти Адама в Монтану или по крайней мере просить прислать доминанта, пока Адам не в состоянии контролировать себя, но его сломанная нога была бы вправлена. Даррил и стая могли бы начать поиски Джесси, а Адам благополучно поправлялся бы, не будь я так глупа. Я привыкла быть компетентной в моем мире двигателей и запасных частей автомобилей. Будь Адам машиной, я бы знала, как с ним поступить. Но в Осиновом Ручье я всегда была недостаточно хороша — по-видимому, некоторые вещи никогда не меняются.
— Послушай, Мерси, прости. Если ты не умеешь оказывать первую помощь и не доверяла его стае, то ничего не могла сделать.
Голос его был сладким, как патока; но мать научила меня, что следует верить первому, что исходит из уст мужчины: именно это правда. Если у мужчины есть время подумать, он меняет сказанное на более социально приемлемое, на что-то такое, что тебе понравится и поможет ему легче достичь своего. Я знала, чего он хочет, чего он всегда от меня хотел, даже если, занятый ранами Адама, сам Сэмюэль об этом забыл.
— Адам вырвал из меня кусок, за то что я был груб с тобой, — уговаривающим тоном продолжал Сэмюэль. — Он прав. Я вышел из себя, потому что не люблю причинять без необходимости боль, и сорвал зло на тебе. Могу я войти, чтобы мы поговорили не через дверь?
Я устало потерла лицо. Мне больше не шестнадцать, чтобы убегать от трудностей, каким бы привлекательным ни казался выбор. Приходилось неохотно признать, что и мне надо кое-что ему сказать.
— Хорошо, — произнес он. — Хорошо, Мерси. Увидимся утром.
Он уже собрался было уйти, когда я открыла дверь.
— Заходи. — Я дрожала на ветру, пробиравшем меня сквозь футболку. — Но поторопись. Здесь ужасно холодно.
Он повернулся и принялся отряхивать снег с ног, прежде чем вошел в мой номер. Здесь он снял пальто и бросил на стул у двери, и я увидела, что он где-то раздобыл футболку. У вервольфов повсюду в городе припасена одежда на случай, если кому-нибудь понадобится быстро одеться: в основном вещи унисекс, вроде джинсов, футболок и свитеров. Футболка была ему немного мала и облегала, как вторая кожа. Если бы у него была хоть унция жира или меньше мышц, это выглядело бы глупо, но он сложен, как стриптизер.
Тело у него великолепное, но не знаю, кто бы назвал его красивым. У него определенно нет обворожительной внешности Адама. Глаза Сэма посажены глубоко, нос слишком длинный, рот чересчур широкий. Внешность в человеческой форме гораздо менее поразительна, чем в волчьей: светлые серо-голубые глаза и каштановые волосы, немного выцветшие на солнце.
Я не могла судить о нем объективно: это Сэм, который был моим другом, защитником и возлюбленным.
Я отвела взгляд от его лица и опустила глаза, чтобы он не мог прочесть в них гнев — да и другие кипевшие во мне чувства, пока я не взяла их по контроль. Если он что-то понял неверно, это не моя вина. И я не позволю ему с собой спорить.
— Не думал, что ты захочешь поговорить со мной, — произнес он с тенью прежней легкой улыбки в голосе.
— Я тоже, — мрачно сказала я своей обуви — не могла заставить себя посмотреть на него. — Но я должна извиниться.
— Нет, — осторожно ответил он. Очевидно, он слишком умен, чтобы поверить в мою покорность. — Тебе не за что извиняться. Мне не следовало щелкать тебя по носу.