– А очень даже при чем. И поедем-ка мы сейчас к гинекологу, посмотрим на УЗИ, кто это нас там так травит. Только предупреждаю: московский воздух тут не виноват.
На УЗИ проявился Георгий. Она сразу и бесповоротно поняла, что это Георгий, и немедленно купила икону, где Небесный Покровитель ее сына пронзает копьем какую-то змеевидную гадину. На свет придет новый русский мальчик. Маленький москвич, и святой у его родного города и у ее сына будет один.
У сына должен быть отецОднако вместе с такой грандиозной нечаянной радостью выплыл и пакостный вопрос о печальном влюбленном. То есть о французском отце русского мальчика Георгия, неожиданно зажившего в Иркином животе. Сказать ему и тем самым связаться с ним (дело не в женитьбе) на веки вечные или послать на одиозные три буквы с концами, чтоб не лез в их с Георгием молодую семью никогда?
Вот тут Ире и потребовался Надькин совет. А та, занятая своими переживаниями, злобно что-то прошипела в трубку и просто внаглую отключилась потом. Лучшая подруга! Куда было деваться, кому поведать печаль? Вот и пришлось звонить рассудительной умнице Екатерине Илларионовне и раскрывать душу, не таясь. И та сказала ценную вещь:
– Профессия отца ребенка? Да пустяки это, Ирочка, бросьте. Если вы ему не скажете, вы совершите подлый поступок, потому что у сына должен быть отец, а у отца – сын. Мы ж не почкованием размножаемся. Двое участвуют. И женщина, в каком бы привилегированном положении ни была, должна не дерзать возлагать на себя роль Творца, а считаться с мужчиной, который ей дарит всего себя и не только: дарит ей святые чувства матери. Кроме того, скрыв от отца правду, вы совершаете грех, который падет на вас и на ваше же невинное дитя по прошествии времени. Ибо так устроена жизнь!
Вот какие вещи знала Екатерина Илларионовна!
Можно ли было ее ослушаться?
Ирка немедленно позвонила своему возлюбленному и сообщила о результатах УЗИ. Человек просто рыдал от счастья.
И в положенный срок появился на свет божий мальчик Георгий, или, на французский манер, Жорж. И все как-то утряслось. Отец Жоржа вовсе не был бездельником и раздолбаем, хоть в дизайнеры не стремился. А был он в прошлой парижской жизни фотографом, вернее, фотографическим подмастерьем у известного на весь мир мастера. Когда мастер увидел, что его подсобный персонал экспериментирует и имеет собственные идеи, он тут же отказался от дерзкого ученика. Молодой человек помыкался в одиночку, хотел открыть свою студию, но не хватало средств, а тут один старый лицейский приятель сделал доброе дело – порекомендовал его для работы в России, где сейчас можно заработать серьезные деньги. И потянуло юного героя в страшную чужую страну с неведомой силой. Ехал он, чтоб начать новую жизнь, накопить денег, оборудовать ателье, прославиться на ниве фотоискусства, а потом встретить небывалую любовь, потому что, по его представлениям, русские женщины умели любить, как никто в мире. И не беда, что получилось слегка наоборот – сначала невероятная русская женщина, а потом все остальное.
Жорж еще не успел родиться, а у его папочки уже прошла первая фотовыставка, имевшая приличный успех. Открыл свое вожделенное ателье, снимает для глянцевых журналов (тут Андрей слегка подсобил). Живут душа в душу, как голуби с птенцом. Но Ирка так и не дала согласие на регистрацию брака. Теперь у нее новый страх: а вдруг отношения у них когда-нибудь испортятся, возьмет тогда французский папаша своего сына Жоржа под мышку – и тютю. Насмотрелась она историй по телеку. Вон одной русской женщине во Франции не разрешают с родной дочерью видеться, не дают девочке по-русски разговаривать, крест православный срывают. Живет малышка в чужой семье, а у матери нет прав видеть собственную дочь! Нет уж! Проживем и так вместе, пока друг другу милы и нужны. Целее будем.
Жорж, а вслед за ним и Ирка пали в Надины объятия.
Закружилась нормальная дачная кутерьма: Андрей разжигал уголь в мангале для шашлыков, мальчишки стругали ему щепочки, няня Жоржа потащила младенца полдничать, Наталья Михайловна, по-видимому, проинструктированная Андреем, пыталась наладить дружеский контакт с абсолютно неконтактной Таней, Ирка тараторила новости – у нее всегда куча новостей наготове, Надя накрывала стол к ужину, успевая, как обычно, следить сразу за всеми, кто чем занят и не грозит ли это занятие жизни и здоровью окружающих.
КрикТак и просуетились остаток дня, обустраиваясь на целое лето, расслабились за ужином, няня уложила Жоржа, Коля тоже вроде принялся клевать носом.
– А не пора ли и нам всем на боковую? – предложил Андрей.
– Ну, пап, рано еще, давайте что-нибудь порассказываем, – заканючил Алеша.
Они любили эти дачные вечера без телека, чтоб можно было слушать разговоры взрослых, иногда даже не особо предназначенные для детских ушей.
Бывало, что отец или мать рассказывали что-то из своего детства, из книг, когда-то прочитанных, а теперь никому и неизвестных, и это воспринималось как самая невиданная радость. Даже время, казалось, останавливалось, прислушиваясь к рассказам родителей.
Но сегодня был первый дачный вечер этого сезона, и все устали, и завтра тоже будет день. Вон Тихон уже завалился на веранде в полной прострации. Пришлось плестись к себе наверх, всем своим видом демонстрируя недовольство устройством мира.
– Танечка, тебе как, понравилась твоя комната? Может быть, ты хочешь на первый этаж, к нам поближе?
Девочка отрицательно качнула головой и направилась вслед за мальчишками.
– Ты, если что, зови меня, я в любой момент прибегу. Или ко мне беги. В любое время дня и ночи. Не стесняйся.
Никакой реакции. Идет себе и идет. Ну, да ладно. Слышала и слышала. Не глухая. Если что, позовет.
– Слушай, что это она такая, а? – обалдело спрашивает Иришка.
У нее опять ушки на макушке. Ничего себе ребеночка Андрюша Надьке подсуропил! За какие такие грехи?
Приходится вновь рассказывать всю историю. За столом их четверо: Надя с Андреем, Ира и Наталья Михайловна. Прослушав, вновь ознакомленные с ситуацией молчат недолго.
– О ней надо в «Жди меня» сообщить, – решительно изрекает Энэм (так всю жизнь называет Надя свою мачеху по первым буквам имени и отчества).
– Да-да, – подхватывает Ирка, – и немедленно, иначе они на каникулы уйдут, передача эта, до осени ничего не будет. Надо там по своим каналам подшустрить, чтоб пустили вне очереди информацию. А еще – поговорить бы с ней, порасспрашивать. Она наверняка многое про себя помнит. Я, например, себя трехлетнюю ой как помню. Целую кучу эпизодов могу нагнать, с именами, фамилиями и географическими названиями.
– Да, ты у нас уникум, – подтверждает Андрей, – но обрати внимание на конкретный случай: она молчит. Попробуй, разговори. Неделю в Москве с ней провели неразлучно: театры, зоопарк, Пушкинский музей, Третьяковка. Вот в Третьяковке произнесла несколько слов. А именно: «Меншиков в Березове». Картину издалека увидела и сказала. Громко так. Я даже вздрогнул. Не ожидал. Спрашиваю: «Знаешь эту картину?» – «Знаю», – кивает. «В школе проходили?» Отвечает: «Нет, не в школе, дома». И замолчала. А я что должен думать? И я замолчал. Может, она и вправду что-то о доме помнит? И молчит. У нее в личном деле записано, что предположительно родилась в этом самом Березове. Как-то она должна быть с ним связана, а?
– Надо, надо порасспрашивать. Раз она тем более уже пошла на какой-никакой контакт, – загорелась Ирка.
И тут раздался дикий, ни на что не похожий крик.
Привидения
Там тоже так делаютНадежда оцепенела.
Она видела, что Андрей рванулся наверх, за ним побежала Ира, даже Энэм припустилась на всех парах, она же не могла шагу ступить: казалось, что-то внутри оборвалось. Наверное, ступор длился доли секунды, но они растянулись невероятно. Незаметно для себя Надя очутилась вместе со всеми на втором этаже.
Картина, открывшаяся изумленным взорам зрителей, превзошла все ожидания. Дверь в Танину комнату была раскрыта настежь, у кровати девочки светился ночничок, а чуть поодаль, в ногах теснились два понурых привидения в черных накидках с фосфоресцирующими черепами там, где у людей положено быть головам. Но у этих привидений голов, похоже, отродясь не было, а если и были, то уж точно без мозгов.
Таня сидела на кровати, поджав под себя ноги, вцепившись синими пальцами в одеяло, как в единственное свое спасение.
– Ну, дебилы, кто из вас это затеял?! – голосом громовержца прорычал Андрей.
– Я! – раздался дуэт из сиплого баска и детского мальчишеского голосишки.
– Тань, сильно испугалась, да? – трясущимся голосом спросила Надя.
Ей показалось, что девочка слегка, еле заметно улыбнулась.
– Я читала, и вот… от неожиданности.
Ой! А ведь это первые ее слова за день! Так явно все подумали, быстро переглянувшись между собой.
– Прости их, дураков, а?
– Это ничего, там тоже так делают.
– В детдоме, да?
Девочка кивнула.
– Только костюмов таких нет. Просто в белых простынях прибегают, и все. Никто их не боится.
– А эти, видишь, не поленились из Москвы свои наряды притащить! – с горечью произнес Андрей.
– Мы только пошутить, – сказало младшее привидение.
– Мы же не знали, что она по-настоящему испугается, думали ради смеха, – подтвердило привидение повыше.
– Я ж вас предупреждал! Говорил с вами, как с людьми, а вы!
– Пап, прости нас! Мы больше никогда! – завыли привидения хором.
– Не у меня прощения просите! Кого мучить приходили, того и простить просите!
– Мы разве мучить? Мы же шутили! Тань, прости нас, Тань! Тань, а Тань, не обижайся!
Все ждали, что скажет Таня. Ведь может и промолчать, как обычно. А вдруг что-то скажет, раз уж начала?
И Таня ответила:
– Я и не думала обижаться! Только я не Таня!
Ну вот и приплыли!
А тут как раз и няня Жоржа подоспела:
– Выпей, Танечка, тепленького молочка с медом. Жоржик всегда после молочка так хорошо спит. – И протянула поллитровую «чашечку».
И Таня ее взяла и выпила. Или не Таня? Но главное – выпила. И сказала: «Спасибо!» и «Спокойной ночи!»
– Может, с нами вниз пойдешь? У нас там комната свободная рядом с нашей спальней. В обиду не дадим! – предложила Надя.
Девочка отрицательно покачала головой.
– Ну, в случае чего, у тебя тут два рыцаря, кого хочешь отпугнут.
День закончился и принес свои плоды.
Завтрак вразнобойЗавтракали все вразнобой, кто когда встанет. На то и лето, чтоб расслабиться. Надя встала рано: вдруг девочка проснется еще раньше (у них же там свой режим, будят, когда по распорядку положено, а не когда сам выспишься вдоволь) и почувствует себя неуютно в доме, где все еще спят. Но тревоги были напрасными: ребенок отсыпался на свежем воздухе.
Надя насыпала еду в миску Тихона, для себя залила кукурузные хлопья молоком, тут на кухню выкатился Жорж с няней, пространство ожило. Жорж пытался самостоятельно есть кашу, няня прихлебывала кофе, регулярно побуждая младенца не пачкать стол, а «аккуратненько в ротик и – ам».
– Чем девочку кормить, ума не приложу, – пожаловалась Надя, избегая после вчерашнего упоминать имя своей маленькой гостьи.
– А вы на этом не акцентируйте, – посоветовала опытная няня. – Не обращайте вообще внимания на то, как она ест.
– Я и пыталась, пока в Москве жили. Но ей не напомнишь, она вообще есть не станет, а так – хоть что-то да клюнет.
– А что клюет?
– Ну вот черешню ела, потом клубнику, пару ягод без уговоров взяла. Каши, картошку не ест, мюсли пробовала дать на завтрак – не притронулась. Вчера, правда, когда шашлыки Андрей делал, поела.
– Да-да, я обратила внимание, нормально ела девочка. Немного, конечно, но терпимо вполне. Она вкусненькое любит, я поняла. Вот, Жоржик, умница, ложечку в ротик. Вот так!
– Как разобраться, что для нее вкусненькое – вот в чем вопрос.
– А что для вас, то и для нее: черешня, клубника, шашлык – кто ж это не любит, кому не вкусно?
– Но я и каши люблю, и хлопья вот…
– Жоржик! Ну-ка – ам! Ам! Вот молодец! Ну, у девочки вся жизнь в один момент перевернулась, а новую она так и не приняла, надо осторожненько нащупать ее вкусы, да, Жоржик? Да, маленький? А мы все скушали! А мы гулять сейчас с Жоржиком пойдем!
Надя тоже пошла развлекаться: надо было немного прибраться в мастерской, ей хотелось сегодня «помалевать». Краем уха прислушивалась к шумам и голосам на кухне. Вот защебетала по мобильнику Иришка. Ясно, что с Патриком, своим ненаглядным спутником жизни общается. Сегодня должен подъехать, не виделись всего пару дней, а она трещит без умолку: новости, новости, новости о Наде, о мальчишках, о Тане, которая не Таня. Вот к ней Андрей присоединился, сейчас бутерброды начнет делать. Он известный бутербродник, любитель сырокопченой колбасы – в его детстве этого деликатеса не было, вот он сейчас и наслаждается изобилием.
Энергичный топот известил Надю о пробуждении сыновей. Заглянула на кухню, оказывается, спустились все верхние обитатели: и парни, и Таня, и Энэм, которая тут же запричитала над бутербродами, что это, мол, сухомятка, самое вредное из вредных.
– Зато вкусно! – заявил Алексей, чувствуя в этом вопросе поддержку отца.
– Жутко вкусно! – поддержал брата Коля. Они уже развалились на своих стульях, как янки-завоеватели, и жевали бутерброды без зазрения совести.
– Эй, а вы умылись, господа? – поинтересовалась Надя.
– Угум.
– Умывались, умывались, я слышала, – подтвердила Энэм.
Краем глаза Надя заметила, что девочка тоже взяла бутерброд. Главное, не спугнуть! Как там сказала умница няня? Не акцентировать внимание! И подсовывать вкусненькое. В Москве-то Надя заботилась о здоровом завтраке: творог, мюсли, яблоки. Андрей рано убегал, не до бутербродов ему было. А тут – лед тронулся! И раз уж пошло такое дело, Надя решила выбросить главный козырь. В ее семье уж точно главный:
– А кто икры хочет?
– Все хотят! – поддержал инициативу Андрей, тоже заметивший, что девочка впервые взяла что-то без уговоров.
– А какой? – запривередничали мальчишки. – Черной или красной?
– Каждому по два: один с такой, один с такой, идет?
– Идет!
Завтрак явно удался. Недельный Надин кошмар, что вверенный им ребенок зачахнет от голода, слегка рассеялся. Появилась надежда.
И, вытирая крошки со стола, впервые за утро решившись прямо взглянуть на девочку, Надя спросила:
– Тань, то есть прости… Ты вчера сказала, что ты не Таня. А как же тебя звать?
– Меня папа и мама звали Ляля. Я знаю, что такого полного имени не бывает. Думаю, что Оля. Но дома звали Ляля.
Все просто обалдели от легкости общения с человеком, который молчал днями и неделями.
– Хочешь, чтобы мы тебя называли Ляля?
– Да.
– А почему же ты там, в детдоме, не сказала, как тебя зовут?
– Я говорила, они не слушали. Бесполезно говорить, если не верят.
Другое имя, такой же запахЗначит, Ляля. Главное, не сбиваться. Ляля, Ляля. Тайна какая-то ее окружает, эту бедную сироту!
Надя в тайны еще как верила. После того как она же и обнаружила тайны собственной семьи, после того как все детство и юность провела под одной крышей с собственными бабушками, причем никто не догадывался о самом близком кровном родстве с двумя старушками-соседками, в том числе и они сами (судьба лихо играет с людьми), Надя знала: в жизни возможны такие сюжеты, которые в романе не пройдут – слишком надуманно, скажут читатели, пустая литературщина.
И кто точно сказал, что Таня… нет, Ляля! Ляля! – сирота? Почему надо верить этой записке, если имя девочки не то? Почему же ее тогда не ищут? И кто сказал, что не ищут? Ищут, да не там! Почему не ищут злодея, похитившего ее, почему не ищут того, кто совсем недавно напал? Потому что никому нет дела! Всем просто лень! У всех свои дела.
Надя решила, что будет постепенно расспрашивать Лялю о том, что та помнит. Вдруг и правда – помнит она что-то существенное, за что можно будет зацепиться в поисках.
– Хочешь порисовать, Ляля? Пойдем, покажу тебе свою мастерскую.
Надя усадила девочку за массивный стол, дала бумагу, карандаши – рисуй, что душе угодно. А сама принялась протирать книжные полки и книги, на которых скопилась пыль. На глаза ей попался ее детский альбом, в который она записывала интересные факты из книг. То, что очень сильно волновало воображение, не давало покоя. Аккуратным почерком, даже с какими-то рисунками и виньетками на полях, запечатлены были «загадки человечества» (так назывался весь альбом). Загадки эти удивительным образом совпадали с тем, о чем сейчас думала Надя.
«Вот вечером после ужина и порассказываю. Странно, что до сих пор с мальчишками про это не говорила. Истории захватывающие», – решила Надя.
Девочка сосредоточенно рисовала. Сосредоточенно и легко, как опытный и уверенный в себе мастер. Несколько листов с уже готовыми рисунками лежали в стороне.
– Можно посмотреть?
Художница кивнула.
Ух ты! Тихон бегущий. Язык набок, весь – движение. Вот Жорж пузатый, глазастый. Андрей. Немножко непохожий на того Андрея, каким видит его Надя. Старше он у девочки вышел. Правильно, для Нади муж – все еще парень молодой, каким она его впервые увидела, а для десятилетней девочки – взрослый дядька. Ну, мастерица! Талант!
– И что ж? Никто-никто тебя не учил?
Ляля отрицательно качает головой.
Да, пожалуй, ее и учить-то нечему, сама кого хочешь научит.
Извне доносились вопли резвящихся в бассейне сыновей.
– Ляля, – старательно произнесла Надя непривычное имя, – ты плавать умеешь?
Опять отрицательное покачивание головой.
– А хочешь, тебя дядя Андрей поучит? Он здорово учить умеет. Раз-раз – и поплывешь, а?
Девочка пожимает плечами.
– Ну, пойдем к бассейну, да? Я тебе купальник красивый купила. Да ты ведь помнишь, вместе выбирали.