- Живой! - Настя прильнула к моей груди. - Знала, что живой!
Лесничий меж тем принялся, начав снизу, распутывать стальную проволоку на моих занемевших конечностях. В отместку за младшего брата Семен и клубного оркестра не пощадил. Связал он меня струнами, выдранными, надо полагать, из трофейного «Беккера».
- Руки у меня не как у всех! - торопил я Филю, переминаясь. - У меня сзади руки! Я потом всех выслушаю, но - не раньше! Где тут уборная?
- Болтун! - Настя счастливо рассмеялась.
Мне было не до смеха. В три прыжка на ватных ногах одолел я ступеньки склепа. До улицы было слишком далеко.
- Извини, что оскверняю! - крикнул я из часовни, свернув в ближайший угол. - Как вы меня нашли?!
- Шут! - радостно отозвалась Анастасия Андреевна. - Я ждала тебя до шести вечера у калитки! Я же видела, что машина уехала в нижние Пустыри! А на обратном пути она притормозила! И Гаврила Степанович сообщил мне, где ты! Ну, я и пошла вещи складывать!
- Не кричи. - Застегнувшись на ходу, я вернулся в склеп. - Так ты весь день у калитки простояла? Сумасшедшая! Ты о ребенке иногда беспокоишься или только о себе?
Филя выключил фонарь.
- Запасные не взял, - буркнул он. - Экономить придется.
Мне было решительно начхать на его пунцовый румянец, если он где-то выступил.
- Дай сюда. - Отобрав у Филимона фонарь, я осветил плиты, усыпанные кирпичными осколками.
- А потом, - продолжила Настя, - я зашла к Филе, чтобы он приготовил мотоцикл - нас на станцию отвезти. И лишь затем за тобой отправилась. Ну, и он увязался.
- С карабином, - вставил Филя, беспокоясь, как бы я чего лишнего не заподозрил. - Ребровы у хаты егеря вились. Чувство у меня возникло, что недоброе затевают.
- Дай сюда! - Карабин перешел в мои руки так же безропотно, как и фонарь.
После уничтожения старого вепря мой авторитет среди местных обывателей вознесся в заоблачные выси. Лесничий не составлял исключения.
Стволом карабина я взялся простукивать одну за другой все плиты.
- А как мы тебя в доме не обнаружили, - с жаром рассказывала Настя, ходя за мной, будто привязанная, - то спустились в погреб. Это Филька предложил. Там, не поверишь, пьяный Тимоха расселся на верстаке. Четверть обнимает. И автомат у него на коленях фронтовой. «Не подходи! - орет. - Моя самогонка! Положу как маленьких! У меня рыло в пуху!» А половина стены, где инструменты на досках, точно провалилась. Оказывается, там, Сережа, потайная комната есть.
Мои простукивания оказались пустым занятием. Все плиты звучали одинаково.
- И я у него сурово спрашиваю: «Где Сергей?» - Настя взяла меня под локоть. - Он вдруг страшно засмеялся и отвечает: «Где все, там и он! Кончили его, как татарина-собаку! Теперь свобода нас встретит радостно у входа! И штык нам братья отдадут!» А у меня в глазах потемнело. Спасибо, Филя подхватил.
- Это я так, - вклинился лесничий, прикуривая папиросу.
- Сколько сейчас? - спросил я, заметив при свете спички часы на его руке.
- Три ноль десять, - отчеканил Филимон. Только что кожаными запятками валенок не щелкнул.
- Но Филя мне говорит: «Не дрейфь, Настена! Жив твой мужик! В часовне искать надо!» И мы с ним побежали! Аж ветер засвистел! И я твердила всю дорогу: «Матерь Божья! Только бы он был жив! Сделай, чтобы он только был жив»!
- Помолчи, - в мою голову закралось вдруг подозрение, и я полез, подсвечивая себе фонариком, в саркофаг, откуда меня так удачно извлекли.
- Он не в себе, - прошептала за моей спиной Настя лесничему. - Это пройдет очень даже скоро.
Мысленно перекрестившись, я ударил прикладом в каменное дно. Удар прозвучал гулко. Под саркофагом, несомненно, было полое пространство. «Ведь он меня сразу с плеча скинул! - Я отер пот со лба. - Можно было догадаться, если б не Настино щебетание!»
Еще когда, подпрыгивая, я опорожнял мочевой пузырь в часовне, я почувствовал в кармане знакомую тяжесть. Гранату Семен не взял. Хоть здесь он остался верен своему долгу.
- Уходите. - Достав гранату, я обернулся к лесничему с Настей. - В часовню уходите.
- Зачем тебе граната?! - Настиного лица я не видел, но в самом вопросе ощутил напряжение.
- Уведи ее, - попросил я Филю.
- Нет! - вскричала Настя. - Ты не смеешь!
- Захарка у них. - Я просунул палец в чеку, прикидывая, сколько секунд у меня останется в запасе до взрыва. - Успеем, если пошевелитесь.
- Захарка?! - Лесничий замер, как замер и я, услыхав про мальчика от Гаврилы Степановича. - Откуда?!
- Слушай, Филя! - Я едва сдержался, чтобы не наорать на него. - Откуда дети берутся, мы с тобой потом обсудим, ладно?
«Гранату нужно бросить так, чтоб успеть и крышку задвинуть, - сообразил я своевременно. - Иначе взрывная волна черт знает куда пойдет».
- Настя. - Я вернулся к своей любимой и погладил ее по щеке. - Прошу тебя. Поверь. Обойдется.
- Хорошо, - отозвалась она, вздрагивая. - Хорошо. Я верю. Ты - мужчина. Ты знаешь, что делать. Но без тебя я…
Не закончив, она быстро взбежала по ступеням и скрылась в глубине часовни.
- Рискнешь? - придержал я Филю.
- А чего надо?
- Надо быстро задвинуть крышку гроба, когда я кольцо сорву и лимонку внутрь кину. Мне слабо задвинуть. Кишка тонка.
- Не тяни. - Лесничий взялся за крышку. Наша гробница была крайней от стены. Далее в ряд возвышались еще четыре.
- Как брошу, задвигай и падай за вторую.
Филя кивнул, поняв меня с полуслова.
Я помедлил, собираясь с духом, и выдернул чеку. Мы действовали почти синхронно. Я - опустил, он - задвинул. И мы кинулись на пол между саркофагами так стремительно, что, казалось, прошла минута, прежде чем грохнул взрыв. Осколки мрамора просвистели над нашими головами и ударили о стены склепа. Еще не осела пыль, как я вскочил на ноги. Хорошо, что я рот не догадался прикрыть. Я долго отхаркивался, но лесничему пришлось куда хуже. Он-то как раз успел захлопнуть свои челюсти, что при взрывах на двухметровой дистанции строжайше противопоказано. Филя долго тряс башкой после нелепой контузии.
- Есть! - крикнул я ему, заглянув в разрушенный саркофаг.
Днище гробницы, расколовшись, обвалилось в подземный ход.
- Не слышу! - Лесничий подошел ко мне вплотную.
На лице его блуждала растерянная улыбка. Я указал ему пальцем на пролом, и Филя удовлетворенно замотал подбородком.
- Войти можно? - В склеп спускалась Анастасия Андреевна.
- Я уже в себе! - Я обхватил ее за располневшую талию и поцеловал. - Жалко, что не в тебе!
- Сергей! - вспыхнула она, как я догадался по голосу. - Тебе должно быть стыдно! Тебе рот нужно вымыть с мылом!
- А он ничего не слышит! - успокоил я возлюбленную. - Филя! Анастасия Андреевна просит вас ущипнуть ее за грудь!
- Дурак, - фыркнула Настя.
- Ничего не слышу! - виновато объяснил ей друг детства. - Шибануло малость!
Между тем я уже опустил ноги в ход и подтянул к себе карабин.
- Все, Настя, - постарался я сказать как можно строже. - Иди домой. Дальше мы сами справимся. Анастасия Андреевна с детства была приучена к тому, что война и охота - дела мужские. Но здесь она заупрямилась. После взаимных препирательств и отказался от дальнейших попыток отговорить ее и соскользнул в пролом. За мной последовала Настя, и я принял ее в объятия. Замыкал экспедицию Филя, которому, по причине широченных его плеч и мощного торса, пришлось раздеться, затем исцарапаться, протискиваясь в неровное отверстие, и заново одеться.
Подземный ход оказался почище тех, что рыли какие-нибудь средневековые вассалы. Так я, во всяком случае, полагаю. Он больше смахивал на газопроводную магистраль, сухую и ровную. Сначала мы шли под уклон, затем минут десять - по горизонтали, и наконец луч света нащупал основание винтовой чугунной лестницы.
- Держи. - Я передал Филе фонарик. - Свети всегда, свети везде.
По моему жесту лесничий все-таки что-то понял. Он остался на нижней ступеньке, освещая лестницу. Взяв наперевес карабин, я бесшумно двинулся вверх. Мои надежды были связаны с тем, что о существовании подземного хода знают лишь посвященные. А посвященным нет нужды запираться снаружи.
- А ты разве не слышала о ходе? - спросил я тихо обернувшись к Насте.
Слышала, но не думала, что это правда, - ответа она так же едва слышно. - Впрочем, наши благородные предки столько раз все перестраивали. Секретную комнату в библиотеке я обнаружила на старых чертежах. Тех еще, что пращур мой, Вацлав Ди-митриевич, вычерчивал. В западном крыле, казалось мне, тоже должна быть подобная комната. К симметрии он с трепетом относился. Но в чертежах она отсутствовала. А так я и не искала.
Мы поднялись на узкую чугунную площадку. Окованная железом дверь была прямо перед нами. «Вот она где, приемная зоотехника. - Я погладил Анастасию Андреевну по рыжим ее волосам. - Вот они, врата ада. Все правильно. В западном крыле поместья».
«Бог запретил людям и ангелам рисовать карту ада, очертаниями своими подобную фигуре сатаны, - прочитал я когда-то у Сведенборга. - Но известно, что самые мерзкие и проклятые области преисподней находятся в западной стороне».
«Бог запретил людям и ангелам рисовать карту ада, очертаниями своими подобную фигуре сатаны, - прочитал я когда-то у Сведенборга. - Но известно, что самые мерзкие и проклятые области преисподней находятся в западной стороне».
ЗООТЕХНИК
Дождавшись Филю, я подвергнул тщательному осмотру лишенную замка и ручки дверь. Вопреки моим надеждам она оказалась заперта.
- А постучаться? - предложил Филя. - Небось услышат!
Я постучал себя кулаком по лбу. Лесничий обиженно засопел.
- В том крыле потаенная дверь с обратной стороны подсвечником открывается, - высказалась Настя. - Филя, посвети-ка левее.
Не дожидаясь, когда великан сообразит, что от него требуется, Настя забрала у него фонарь. Ослабевший луч выхватил из темноты серебристого медведя, державшего в поднятой лапе чашу, залитую стеарином. Он был похож на кукольного официанта с подтаявшим пломбиром на подносе. Другая его лапа безвольно висела вдоль туловища.
- Да, - зачарованный искусной вещицей, произнес я рассеянно. - Твой предок любил единообразие. И определенно любил роскошные безделушки.
- Нет, - живо возразила Настя. - В другом случае - хорек. Но принцип, я думаю, тот же. Поздоровайся с ним.
- Что?
- Смелее, - ободрила меня Настя.
Я встряхнул медведя за свободную лапу, и дверь утонула в стене. Все произошло так внезапно, что Семен, стоявший к нам спиной у овального настенного зеркала, еще продолжал создавать расческой пробор, когда я, очнувшись первым, вскинул карабин. Мое безмолвное отражение Семен воспринял как игру собственного ума, ибо тут же попытался его стереть рукавом с зеркальной поверхности.
- Идиот, - фыркнул я. - Сядь на диван.
Сержант обернулся и, продолжая причесываться, медленно опустился на присутствующий рядом стул с гнутыми кошачьими лапами вместо ножек. Я думаю, он даже и не слышал меня. У него просто подогнулись колени.
- Ну, тогда на стул, - проявил я снисходительность.
Филя и Настя вошли следом.
Комната, довольно просторная, имела вид, по моим представлениям, английского клуба. Матерчатые, салатного оттенка обои были украшены портретами скакунов и рысаков, заключенными в тонкие металлические рамы. В промежутках на стенах были развешаны стеки, нагайки, хлысты и жокейские шапочки. Мебель, подобранная исключительно в тон, отличалась изяществом линий и отменной сохранностью. Бронзовая ваза в форме колчана с букетом стрел и старинной работы арбалет, нашедший место на персидском ковре среди композиции холодного оружия, удостоверяли принадлежность хозяина к племени стрелков по мишеням. О том же говорила и сама деревянная мишень с характерными отметинами, помещенная на дальней стене. Открытый футляр с кальяном и сигарная коробка на столешнице черного мрамора поверху такого же черного стола выдавали присутствие охотника до благородного курения. Словом, все в этом интерьере подчеркивало образ мужчины со вкусом. И очень мне желательно было на этого мужчину взглянуть. Но сначала я хотел обезопасить наши тылы.
- Обыщи-ка его, - попросил я Настю, не спуская с Семена глаз.
Танкист все еще пребывал в глубокой прострации, и обыск прошел без эксцессов. Настя выложила из его карманов на столешницу «Вальтер» Гаврилы Степановича и его же неиспользованную гранату. Своего оружия у Семена не было.
- Тебе брат ничего от меня не передал? - спросил я, наклонившись к нему.
- Чего? - промямлил сержант.
Почти без замаха я ударил его прикладом в ухо. Семен пошатнулся, но усидел на стуле.
- Забыл, что характерно, - пояснил я танкисту и добавил: - Я прямо сейчас могу тебе снести пол-черепа, и мне за это ничего не будет, усекаешь?
Он угрюмо кивнул.
- Филя!
Лесничий, разглядывавший на стене кирасу с вертикальной, будто на отутюженных брюках, стрелкой, вздрогнул. Видно, слух к нему постепенно возвращался.
- Лови. - Я бросил ему карабин и забрал со стола «Вальтер» с гранатой. - Где зоотехник с Паскевичем?
Сержант указал заскорузлым пальцем на боковую дверь, обитую, как и стены, бледно-зеленой материей и оттого сразу мной не замеченную.
- Останешься здесь, - взявшись за ручку, обратился я к лесничему. - Если этот поганец шевельнется, стреляй.
В ответ на мое пожелание танкист непроизвольно дернулся. Выстрел последовал незамедлительно. Пуля в щепки разнесла львиную лапу антикварного стула, и Семен оказался на полу. В «английском клубе» запахло гарью. Лесничий, клацнув затвором, выбросил стреляную гильзу, но сержант успел оценить серьезность его намерений и благоразумно застыл в позе кающегося грешника.
- Филя, - мягко сказала Анастасия Андреевна, - не стоит понимать все так буквально.
- Ты думаешь? - Я замешкался у двери, и она, словно щит наступающего воина, оттеснила меня в сторону.
- Что за бардак? - На пороге стоял высокий и прямой мужчина в белом. - Вы где находитесь?
Длиннополый медицинский халат, низко надвинутая шапочка и марлевая повязка позволяли видеть лишь его серые колючие глаза. Одним взором он окинул всю диораму и фыркнул, точно строптивый конь.
- Да, - подержал я его охотно. - Где мы находимся?
С десяток секунд ушло у нас на изучение друг друга, хотя меня больше волновала не его импозантная, как я убедился несколько позже, внешность, а следы крови на ветеринарных доспехах.
- Прежде всего с кем имею честь? - обратился он ко мне иронически.
- Да! С кем? - Дулом «Вальтера» я подтолкнул его туда, откуда он явился. - Кто вы, Михаил Андреевич Белявский?! Потерявший ли остатки этой самой чести на службе у христопродавцев алхимик? Ветеринар ли, возомнивший себя спасителем рода человеческого? Или же заурядный пожиратель детей? Где Паскевич?!
Отступая под моим напором в медицинский кабинет, он молча сверлил меня злыми глазами. Наконец-то я проник в их секретную лабораторию. Это была она, святая святых господ, ничего святого давно не имевших.
Настя больно вцепилась в мое предплечье. Смятение охватило ее, точно как и меня, в виду представшей картины. А увидели мы всего лишь кресло.
Пустое кресло.
- Он мертв, - раздраженно ответил академик на мой последний вопрос. - Я не считаю своим долгом, но - извольте. Коль скоро вы сюда попали, вы вправе требовать объяснений.
- Мы - вправе, - подтвердил я наши полномочия, покосившись на Анастасию Андреевну. - Эта девушка, сударь, приходится вам внучкой. Она ждет объяснений, как ждут их отцы и матери замученных детей. Они, конечно, рабы вашего сиятельства. Мы понимаем-с! Но все они - вправе!
Последние слова, не сдержавшись, я выкрикнул с болью и яростью.
- Хорошо же! - Сдернув с лица марлевую повязку, зоотехник человеческих душ презрительно рассмеялся. - Вы сами напрашиваетесь! А ведь вас уничтожат!
- Нас уже, дедушка. - Вглядываясь в его искаженные морщинами черты, Настя побледнела. - Ты это сделал. Ты убил своего сына и мою мать. Ты отнял жизнь у жены своей, Ольги Петровны. Теперь ты грозишь отнять у меня жениха.
Индифферентно он выслушал ее обвинения.
- Дай мне пистолет, Сережа, - обернулась ко мне Анастасия Андреевна. - Я сама. Это наше семейное дело.
Не смея перечить, я передал ей «Вальтер», и она прицелилась прямо в лицо зоотехнику. Еще мгновение, и грянул бы выстрел.
- Постой, - я опустил ее руку. - Где Захарка, доктор?
- С мальчиком все в порядке. - Сообщение Михаила Андреевича определенно отсрочило его кончину. - Операция не состоялась. Можете вернуть его домой, но сейчас он спит.
Обогнув Белявского, я раздвинул пластиковую занавеску. Мне открылась операционная. В атмосфере витал едва уловимый запах эфира. Я приблизился к пареньку, лежавшему под бестеневой лампой. Мощный осветительный прибор бездействовал, отливая в сумерках голубоватым цветом своего никелированного диска. На цинковом столе были расставлены стеклянные банки с ярлыками, надписанными по латыни, а также разложены шприцы и полный набор хирургических инструментов. На лбу у меня выступила испарина, а ладони моментально вспотели. Сам по себе инструмент меня пугал не больше, чем штык в руках Тимофея. Но для чего совершались эти приготовления?
Пощупав на запястье мальчика пульс, я убедился что он жив. Рядом с ним покоилась кислородная маска, от которой тянулся резиновый шланг к баллону с вентилем. Вся голова Захарки, обритая наголо и смазанная какой-то темной гадостью, ощетинилась вживленными под кожу тонкими, словно иглы, электродами. Подсоединенные к ним разноцветные провода уползали в какие-то осциллографы и прочие приборы, контролирующие, надо полагать, жизнедеятельность организма в ходе операции. Некоторые устройства напоминали реквизит научно-фантастических фильмов. Особенно те, что похожи были на телевизоры, укомплектованные странной клавиатурой с латинскими буквами. Если о низкочастотных генераторах, преобразователях и усилителях слабых импульсов я мельком слышал в чуждой мне компании радиоманьяков, проявить интерес к увлечению которых я мог разве что после третьей бутылки рома, то о том, как выглядит компьютер, даже не догадывался.