Другого пути не было, и мы прошли по мосту. Он привел нас к дому, заслоненному большими деревьями; разлившаяся под окнами дома река текла по каменистому руслу.
Этот дом, затаившийся в темноте, пугал нас, несмотря на свои закрытые ставни; нам следовало быстро и бесшумно миновать его, но, к сожалению, камни, попадавшие нам под ноги, громко стучали, отлетая в сторону.
Несколько минут спустя я убедилась, что мы сбились с пути. Мне еще не приходилось видеть, чтобы хорошо заметная тропа неожиданно превратилась в столь опасный проход. Я подумала, что мы оказались на дороге, ведущей на какую-то мельницу, и нам следует вернуться назад.
Я пыталась как можно точнее вспомнить все, что знала о топографии этой местности. Дорога, которая начиналась в Дайюле и вела в Дова, меня не интересовала. Главный путь к Тсава-Тинто, на который я надеялась выйти, пролегал по левому берегу Наг-Чу. Другие тропы вели к той же деревне по правому берегу. Значит, был выбор, как говорили мне крестьяне, стоит переходить через реку или нет; я решила остаться на левом берегу, чтобы не приближаться к монастырю, и поэтому сбилась с пути.
С этими мыслями я повернула обратно, и Йонгден последовал за мной. Мы уже подходили к краю моста, как вдруг послышался какой-то шум. Что это за шум? Кто его производил? Люди, животные или духи? Мы не стали мешкать, чтобы это выяснить. Шум означал возможную опасность, единственную и главную опасность, которой мы старались избежать, чтобы остаться незамеченными на пути в Лхасу. Мы инстинктивно бросились в распахнутую дверь, замеченную чуть раньше, и, замерев, распластались в самом темном закоулке огороженного участка, а через минуту, когда шум затих, решились оглядеться вокруг. О ужас!.. Мы находились во дворе дома, низкая дверь которого виднелась в двух шагах от нас. Вероятно, там спали люди, которые могли проснуться и выйти во двор, либо собака должна была почуять наше присутствие и залаять… Мы выбежали из своего опасного укрытия так же стремительно, как вошли туда, и вновь оказались на той же самой тропе.
Ночь стояла ясная, но безлунная, и звезды, какими бы яркими они ни были, недостаточно хорошо освещали окрестности, чтобы можно было ориентироваться. Мы попытались отыскать другой путь, но с безысходностью признали, что выбраться отсюда можно только по одному из двух мостов.
Мы не знали, что думать. Неужели все собранные нами сведения неточны? Скорее всего, мы неправильно их истолковали. Как бы то ни было, нельзя больше блуждать поблизости от домов и в виду монастыря, откуда нас могут заметить с первыми проблесками зари. Нам следовало очень быстро покинуть это место и брести наугад, рискуя избрать неверное направление, если даже пришлось бы на следующий день искать дорогу либо полностью изменить маршрут.
И тут Йонгден решил отправиться на разведку и осмотреть местность за большим мостом. Этот мост находился напротив гомпа, белевшего на горе, в укромном месте, очень высоко над рекой, и его расположение напоминало мне чагдзам[72] и неудачу, которую я там потерпела. В этом воспоминании даже сейчас не было ничего приятного, и оно не прибавляло бодрости.
Доски настила моста сильно затрещали под ногами юного ламы, затем воцарилась тишина, и долгое время я слышала лишь журчание воды у берега. Вскоре в темноте опять послышался стук досок, ударявшихся друг о друга. Это возвращался Йонгден. Я подумала, что шум нельзя не услышать. Сейчас проснутся жители деревни и слуги, прибегут солдаты. Я ждала, что меня окликнут, прикажут показаться и объяснить, почему я брожу в сей неурочный час, но еще больше я боялась внезапных выстрелов во тьме и пули, которая может ненароком попасть в моего сына…
К счастью, опасения не оправдались; ничто не нарушило ночной тишины, и мой разведчик вернулся целым и невредимым. Его донесение было удручающим. Он обнаружил лишь одну тропу, поднимавшуюся от реки к монастырю. Весьма вероятно, что другие дороги начинались за монастырем, но у нас не было желания приближаться к нему, чтобы в этом убедиться.
Хотя шум, произведенный моим спутником, не вызвал немедленного отклика, нам следовало срочно уходить.
Мы снова побежали ко второму мосту, миновали два дома и, наконец выбравшись из заваленной камнями воды, достигли небольшой часовни, построенной под деревом. Здесь дорога разветвлялась. Мы повернули налево, предполагая, что в этой стороне более открытая местность, вскарабкались по крутой, отвесной, как лестница, тропе и приблизились к деревне. Обойдя ее, мы оказались среди оросительных каналов и полей, расположенных уступами. Куда же идти теперь?
Йонгден снова отправился на разведку, положив свою ношу рядом со мной, а я уселась на камни. Мне пришлось долго ждать, затем я услышала, как где-то выше, на горе, яростно залаяла собака. Там ли находился лама? Сможет ли он отыскать дорогу? Йонгден все не возвращался. Прошло более двух часов, и я с тревогой смотрела на светящиеся стрелки своих часов. Что же с ним случилось?..
Вдали послышался шум падения больших камней. Что это: обвал или несчастный случай? Ночью, в темноте, всякий неверный шаг может стать роковым, и этого достаточно, чтобы бедный бродяга полетел вниз с горы, разбил себе голову о камни или утонул в реке. Я встала, собираясь отправиться на поиски юноши. Он слишком задерживался, и я предчувствовала беду.
Как же мне найти своего спутника? Если даже нам чудом удастся встретиться, сумеем ли мы отыскать место, где оставили вещи? Не лучше ли было подать ему какой-ни-будь хотя бы едва заметный знак, чтобы он не сбился с пути?
Благоразумие подсказывало мне не двигаться с места, и снедавшая меня тревога усугублялась бездействием.
Наконец Йонгден вернулся. Я угадала: он поскользнулся и покатился вниз вместе с обрушившимися камнями. Зацепившись за кусты, которые росли на небольшом участке земли, он увидел, как рядом с ним рухнула часть утеса, едва не задев его. Хотя он говорил тихо, голос выдавал возбуждение человека, чудом избежавшего смерти, но больше всего его беспокоили поиски дороги. Ему так и не удалось ее найти. Тем не менее он принес интересное сообщение. Мы не переходили Наг-Чу. Один из двух мостов, заканчивавшийся у подножия монастыря, пересекал эту реку, а другой был переброшен через один из ее притоков. Мы должны были сразу же об этом догадаться, сопоставив длину мостов, но темнота, спешка и страх, обуявший наши души, не позволили нам рассуждать здраво. Одним словом, мы по-прежнему находились на левом берегу и могли следовать дальше по тому же пути, который тщательно описывали нам столько добрых людей. Тем не менее мы не решались продолжать осмотр местности ночью, ибо последняя попытка едва не обошлась нам слишком дорого. Также нельзя было оставаться на голом склоне, где, вероятно, как только рассветет, появятся крестьяне. Как мы сможем объяснить им свое присутствие здесь, ведь это место явно не было рассчитано для отдыха.
— Мы снова должны спуститься вниз, — сказала я Йонгдену, — и, если потребуется, вернуться к мендонгам напротив гомпа. Если кто-то увидит нас там на заре, наше поведение по крайней мере не покажется странным: многие арджопа ночуют на обочине дороги, под прикрытием мендонгов. Ничего другого не остается.
Мы опять прошли через деревню, но за это время долгая зимняя ночь подошла к концу. Когда мы приближались к последнему дому, светлая полоса показалась на горизонте: наступил рассвет.
Теперь не было больше смысла спускаться ниже. На заре мы вновь стали честными паломниками, которые двинулись в путь до того, как запоет петух, как говорят в Тибете. Оставалось лишь выяснить, в какую сторону направить стопы, и ускорить шаг.
Йонгден снова оставил меня одну у какой-то изгороди и, поднявшись вверх, постучался в дверь одного из домов. Заспанный мужчина открыл ставни, и мой спутник узнал от него, что нам следует вернуться на то место, где мы провели часть ночи, и оттуда мы сможем выйти на главную дорогу, расположенную справа от часовни, которую мы видели.
Как только Йонгден принес эту добрую весть, мы снова взвалили свои котомки и в очередной раз прошли через злополучную деревню. Мы шагали осторожно и почти бежали, чтобы поскорее скрыться от глаз местных жителей. Их еще не было видно; что касается человека, у которого Йонгден узнавал дорогу, он меня не видел и будет рассказывать лишь о ламе-паломнике, странствующем в одиночестве. Это обстоятельство полностью совпадало с моим желанием избегать любых встреч, способных навести на мой след.
К концу подъема мы обнаружили еще одно селение, гораздо более крупное, чем предыдущее.
С возвышенности открывался превосходный вид на монастырь, расположенный намного ниже, у реки. Его многочисленные строения, побеленные известью и окрашенные в розовый цвет лучами зари, красиво смотрелись на темном фоне леса. Но сейчас было не время восхищаться пейзажем.
Крестьяне уже выходили из домов и шли за водой. Какая-то женщина посмотрела в мою сторону, и я сочла разумным благоговейно обойти вокруг шёртена, возвышавшегося на развилке двух дорог.
Следовавший за мной Йонгден заметил лишь одну из них; видя, как я совершаю обход памятника, он неверно истолковал мои действия, решив, что дальше прохода нет. Это укрепило его уверенность, и Йонгден устремился на ту дорогу, которую видел, считая ее единственной.
Я помчалась за ним, чтобы предупредить его, что он удаляется от Наг-Чу, но, прежде чем я его догнала, перед нами появился какой-то человек. Вежливо, но в то же время сверля ламу пристальным взглядом, от которого я вздрогнула, он принялся задавать ему всевозможные вопросы о том, откуда он пришел, о его путешествии и о нем самом. К моему великому изумлению и радости, незнакомец не удостоил меня ни единым взглядом.
Йонгден, изнуренный ночными блужданиями, нервничал и отвечал невпопад. В конце концов он разразился дурацким смехом, хотя смысл его слов не соответствовал этой веселости. Я чувствовала, что умираю от страха.
Незнакомец рассказал нам то, что я уже поняла: мы двигались в сторону Чамдо, а не Дзогонга, куда, по нашим словам, мы направлялись. Поэтому пришлось вернуться назад до шёртена и свернуть на тропу, пролегавшую по долине Наг-Чу.
Вот чем закончилась эта трудная ночь… Нас увидели и рассмотрели с близкого расстояния, и этот крестьянин, похожий на солдата или интенданта, состоящего на службе у пёнпо, узнал, куда мы следуем.
Солнце уже взошло; мы в последний раз взглянули на дивный монастырь Дайюл в зеленом обрамлении густого леса и двинулись дальше неторопливым шагом. Зачем теперь было спешить!..
Я думала о том, что человек, настойчиво расспрашивавший Йонгдена, предупредит чиновника из Лхасы о появлении странных людей. Я рассчитала в уме время, которое потребуется ему, чтобы добраться от деревни до гомпа, добиться приема у «большого человека», оседлать лошадь и догнать нас. Видимо, нам не придется долго ждать — всадник не станет мешкать; не пройдет и часа, как нас схватят.
Однако пока со стороны Дайюла никого не было видно… Нет, вот идет крестьянин… он несет на плече мешок… Пёнпо не стал бы посылать за нами человека с грузом… Он догнал нас и проследовал дальше. Мы тоже продолжили свой путь.
Звон бубенцов заставил меня вздрогнуть. Приближался какой-то всадник. Я сделала над собой усилие, чтобы не упасть в обморок, чувствуя, как кровь отливает от моей головы и все вокруг темнеет, и едва успела отскочить на обочину дороги, чтобы не угодить под копыта лошади. Всадник пронесся мимо, и звук бубенцов постепенно затих.
Мы почти окончательно успокоились, но волнение, усталость и бессонная ночь начали сказываться. Наши силы — на исходе. Книзу от дороги, по которой мы шли, гора спускалась к реке широкими уступами, поросшими лесом.
Местность вновь приобрела вид дворянского парка. Золотые и пурпурные осенние листья сияли между рядов суровых елей, устилая траву, припорошенную легким снегом. Никогда еще ни у одного императора не было во дворце столь роскошных ковров и обивки.
Я велела Йонгдену следовать за мной. Вскоре мы нашли прелестный уголок у высоких скал. Чай быстро закипел, и мы уплетали тсампа с диким аппетитом. Признаться, самые горькие переживания никогда не могли лишить меня способности есть и спать. Сон! Это то, в чем мы нуждались больше всего. Блистательное знойное солнце, восходящее на небе, согреет нас. Я растянулась на бурой траве, собираясь подложить котомку под голову… Довела ли я это движение до конца?.. На меня навалился сон, и Тибет со всем остальным миром перестал существовать.
Мы снова двинулись в путь во второй половине дня, уже почти поверив в то, что у последнего тревожного случая, как и у предыдущих, не будет никаких неприятных последствий и мы в очередной раз отделались легким испугом. Вскоре мы подошли к полноводному источнику, бурлившему вокруг нависавшей над ним скалы, и я обрадовалась возможности принять горячую ванну.
В этом месте, под прикрытием скалистой стены, была оборудована примитивная купальня, огороженная камнями. Оставалось лишь дождаться темноты, когда я смогу раздеться, обнажить свою белую кожу, не опасаясь взглядов случайных прохожих.
Какова же была моя досада, когда у источника появилось семейство богомольцев: отец, мать и трое детей, которые обосновались возле нас. Я нисколько не сомневалась в том, что должно было произойти! Сейчас все они усядутся в водоеме, ибо, хотя тибетцы обычно пренебрегают ежедневными гигиеническими процедурами, они чрезвычайно верят в целебные свойства горячих природных источников и с готовностью окунаются в их воды всякий раз, когда это удается[73]. Таким образом, если я не откажусь от своего плана, мне придется ночью войти в воду, где уже плескались немытые люди. Хотя вода в купальне благодаря непрерывному течению обновлялась, эта мысль была мне явно не по душе.
Естественно, все произошло, как я и предполагала: Йонгден, которого я убеждала поскорее воспользоваться чистой водой, сообщил мне, что его опередил отец с тремя своими отпрысками.
Мне оставалось только ждать, и ждать пришлось долго. Блаженство от погружения в теплую воду в холодную пору удерживало тибетцев в купальне более часа. Уже совсем стемнело; немного подморозило, и пронизывающий ветер гулял в долине, суля мне не слишком приятные ощущения, когда придется выходить из воды и растираться полотенцем, размер которого не превышал тридцати квадратных сантиметров. Новая задержка была вызвана желанием дождаться смены воды, но я раздумала купаться, так как Йонгден страстно умолял меня не мыть лица, которое за это время стало таким темным, что почти не отличалось от лиц тибетских крестьян.
Несколько дней спустя, когда мы неторопливо брели вдоль реки, нас догнали двое лам в дорожных костюмах. Они остановились, принялись расспрашивать нас о наших родных краях и о многих других вещах; при этом один из путников глядел на меня особенно пристально. Они сказали, что состоят на службе у наместника Меконга; он поручил им доставить письмо офицеру, который находился в Дзогонге.
Йонгден также заметил, что взгляд одного из мужчин был прикован ко мне, и, как только ламы скрылись из вида, наша фантазия забурлила — очевидно, так же вели бы себя на нашем месте другие путешественники. Среди различных гипотез, одна ужаснее другой возникавших в наших головах, мы выбрали следующую версию: после того как мы прошли через область Меконг, поползли слухи; вероятно, у кёгнера Лахангры или жителей Вабо возникли сомнения на наш счет. Эти слухи дошли до наместника с опозданием, и он отправил двух своих слуг уведомить о нас коллегу из Дзогонга, чтобы тот мог выяснить наши личности. Возможно также, что путники шли из Меконга по совершенно другому делу и услышали о подозрительных паломниках в Дайюле.
До сих пор после каждой из тревожных встреч ситуация быстро разрешалась, но на сей раз страх долго держал нас в напряжении. Дзогонг, где мы могли бы узнать, насколько обоснованны наши опасения, был еще далеко, и каждый день нас мучил один и тот же вопрос: не идем ли мы навстречу беде и крушению своих планов, которое сделает напрасными все лишения и душевные страдания, терзавшие нас на протяжении девяти месяцев, с тех пор как мы покинули Гоби, оставив позади далекую монгольскую границу?
Теперь мы опять совершали свои переходы ночью, вновь превратившись в загнанных зверей, которым повсюду мерещится охотник. Однажды утром, на заре, нам встретилась группа паломников, и некоторые из них остановились, заговорив с Йонгденом. Я же, по своему обыкновению, продолжала идти медленным шагом. Когда мой спутник догнал меня, он был напуган как никогда.
— Это люди из Ривоче[74], — сказал он, — кто знает, быть может, они видели вас, когда вы проходили там с Тобжьялом?.. Вас хорошо знают в тех краях.
Наш страх усилился и возрастал с каждым часом. При виде любого встречного мужчины или женщины мы принимались дрожать, полагая, что близится развязка нашей истории. Поистине, это было на грани безумия.
В таком состоянии мы добрались до моста через Наг, расположенного возле селения Поранг.
Мне было известно о существовании этого моста, но, согласно моим сведениям, за ним начиналась пустынная и неровная, труднодоступная местность. Мост показался мне старым другом, появившимся вовремя, чтобы нас спасти.
— Давай рискнем, — сказала я Йонгдену. — На этой дороге нам грозит встреча с людьми, которые нас знают. Почти все жители Жакиендо, Диржи и докпа из южных степей проходят здесь, направляясь к Ха-Карпо, и к тому же сезон паломничества сейчас в разгаре. Если мы будем и дальше подниматься по долине Наг-Чу, то придем в Дзогонг, где двое лам, возможно, уже распустили о нас слухи, даже если письмо, которое им поручено доставить, не имеет к нам ни малейшего отношения. Вот прочный мост, он указывает на то, что по другому берегу проходит довольно важная дорога. Жиамо-Наг-Чу течет в этом направлении; давай сперва попытаемся добраться до реки, а затем посмотрим, какой путь избрать дальше.