Местность радовала взор прекрасными высокогорными пейзажами; по-видимому, здесь было особенно чудесно весной и в конце лета, после сезона дождей. К сожалению, новая неприятность помешала мне полностью погрузиться в созерцание окружающих красот. Утром, выходя из пещеры, я обнаружила дыру в подошве своего сапога. За несколько часов дыра сильно расширилась и уподобилась зияющей пасти сказочного чудовища, челюсти которого то открывались, то смыкались при ходьбе. Второй сапог был отнюдь не в лучшем состоянии[121], и каждый шаг причинял мне ужасные страдания. Недавно выпавший снег обжигает тело, отчего образуются язвы, и тибетские горцы, чью кожу трудно назвать нежной, всячески пытаются избежать соприкосновения с ним.
Вечерело, но нигде не было видно ни возделанных полей, ни домашних животных, и надежда добраться до какой-либо деревни до наступления ночи стала совсем призрачной. Мы приготовились провести ночь под открытым небом, так как тщетно искали хижины докпа, которые, по словам недавно приютивших нас крестьян, стоят на обочине тропы, ведущей в обжитые долины. Возможно, мы не заметили их под снегом. Остались ли они позади, или же мы, на свою беду, сбились с пути?
Мы говорили мало и все время возвращались к этой теме, однако решили не спрашивать друг друга об усталости и страданиях, выпавших на долю каждого из нас, понимая, что ничем не можем помочь друг другу и всякие разговоры по этому поводу были бы напрасными. Вскоре мы также перестали обмениваться своими предположениями относительно становищ докпа и гадать насчет того, не сбились ли мы с пути.
Ночью снова начался снегопад. Тогда же иссиня-черное небо и все вокруг озарилось странным светом. Казалось, что от белоснежной земли исходит неясный, бледный, сумрачный свет, который преобразил заснеженные деревья и превратил лес в царство теней. Усыпанные снегом с головы до ног, мы продолжали брести по этой призрачной местности подобно двум привидениям, спешащим на зов тибетского колдуна, или жалким слугам нищего Деда Мороза.
Дед Мороз!.. В самом деле, ведь стоял декабрь! Но в то время я пользовалась уже много лет китайско-тибетским календарем, не соответствующим григорианскому, и позабыла, как высчитать нужное мне число. Я пообещала себе свериться на досуге с китайским почтовым календарем, лежавшим в моей сумке, где указаны рядом даты обоих летосчислений.
Мало-помалу Йонгден стал отставать. Я продолжала свой путь одна, без всякой цели, в некоем душевном оцепенении. Ни селений, ни хижин не было видно… Значит, нам не найти пристанища, но и спать на снегу тоже невозможно… Что же делать?..
Внезапно я наткнулась на что-то твердое, и удар вывел меня из забытья. Ощупав предмет, я убедилась, что это деревянная доска, торчавшая из грубо сколоченной изгороди. Изгородь! Значит, летнее стойбище пастухов где-то рядом… То самое, о котором нам говорили… Мы на правильном пути, и скоро у нас будет где укрыться ночью!
Я с трудом верила в такую удачу и продолжала водить рукой по шершавым доскам, словно опасаясь, что изгородь сейчас исчезнет или рассыплется у меня на глазах. Затем я подошла к барьеру, преграждавшему доступ в загон для животных; оттуда были смутно видны большая четырехугольная приземистая хижина и какие-то крыши, по-видимому крыши хлевов.
Я закричала, чтобы сообщить ламе хорошую новость:
— Диру! Диру! Хампа чиг дуг![122]
Не дожидаясь его, я вошла в становище. Рядом с жилищем пастухов располагался загон для лошадей. Я оставила там свою ношу и принялась разгребать снег перед входом в хижину. Вскоре подошел Йонгден.
Мы нашли под навесом во дворе довольно большое количество навоза и сухих дров, зажгли несколько веток, чтобы осветить себе путь, и, когда они разгорелись, отнесли их в помещение. В хижине был сложен очаг и сооружен пол, чтобы спать не на голой земле. Еще больше мы обрадовались, найдя здесь дополнительный запас топлива.
Вскоре мы с Йонгденом уселись по обе стороны от пылавшего очага. Тепло показалось мне восхитительным после ночей, проведенных в ледяной пещере. Закрыв глаза, я молча наслаждалась уютом, слушая со снисходительной улыбкой, как во мне стонет от удовольствия эпикуреец, неизменно таящийся в человеческой плоти, даже в телах самых суровых аскетов.
Перед тем как лечь, мы выпили по чашке горячей воды, сдобренной горстью тсампа, чтобы сберечь остатки чая на утро, а Йонгден обмотал свою ногу теплым компрессом. Я сверилась с календарем: было 22 декабря.
На следующий день опухоль на ноге моего сына стала гораздо меньше, и хотя юноша по-прежнему должен был опираться на костыль, он уже не так сильно страдал и готов был двинуться в путь. К несчастью, теперь я стала калекой, получив накануне ожоги от снега и наполовину отморозив пальцы на ногах, которые покрылись волдырями и кровоточащими ранами. Длительная ходьба в таком состоянии, почти босиком, по снегу могла привести к печальным последствиям. Необходимо было заменить подошвы на моих сапогах.
Всякий раз, когда лама выполнял работу сапожника, которой его не учили в монастыре, на это уходило много времени. Я же проявила позорную бездарность в этом деле и могла разве что отпороть куски кожи со старых подметок.
Мои сапоги были готовы только в час пополудни. Мы не решились выходить так поздно. Летнее стойбище, затерянное в глуши, говорило о том, что до места, где постоянно живут люди, еще далеко и нам не добраться туда до наступления темноты. В таком случае, вероятно, пришлось бы снова совершать долгий переход, весьма утомительный для тех, кто вынужден поститься не по своей воле. С другой стороны, отложить выход до следующего утра означало голодать еще один день. Было трудно выбирать между этими двумя вариантами, ни один из которых не сулил нам радости. В конце концов огонь, пылавший в очаге, одержал верх: мы решили провести ночь в теплом доме и двинуться в путь на рассвете.
Весь день шел снег. Незадолго до захода солнца Йонгден, которому не терпелось проверить, насколько улучшилось состояние его лодыжки, сходил в другое стойбище докпа, расположенное поблизости, и рассказал мне, что видел там дорогу, по которой надо идти дальше.
Когда было еще темно, мы снова развели огонь и принялись трясти над котелком мешочком из-под чая, тщетно надеясь, что на дне его затерялось несколько драгоценных крупинок. После завтрака, состоявшего из одной жидкости, мы направились к месту, где накануне Йонгден заметил дорогу. Еще не рассвело, и валил густой снег; тропа показалась мне более узкой, чем та, по которой мы спускались днем раньше, но ширина и облик тибетских дорог меняются в зависимости от здешних своенравных лесов.
Мы с трудом волочили ноги до полудня, когда непроходимые чащи и крутые горы преградили нам путь. Тропа исчезла из вида: мы избрали неверное направление.
Быть может, сначала мы были на правильном пути, а затем отклонились в сторону? Я сомневалась в этом. Скорее всего, покинув хижину, мы пошли по тропе, проложенной летом домашними животными, блуждавшими по лесу: подобные тропы всегда можно встретить поблизости от стойбищ. Было неразумно пытаться найти нужную дорогу, не представляя, где ее следует искать. Предприняв такую попытку, мы бы лишь окончательно заблудились.
Костыль, на который по-прежнему опирался лама, и состояние моих ног не позволяли нам двигаться быстро. Однако нас беспокоила не столько длина пути, сколько время, необходимое для того, чтобы вернуться обратно. Допущенная ошибка была чревата опасными последствиями для людей, голодавших уже несколько дней.
Было нелегко отыскать наши следы. Утром снег продолжал идти, и отпечатки шагов в начале пути исчезли. Кроме того, Йонгден нуждался в частых передышках, и это также нас задерживало.
Вернувшись в хижину докпа, мы подкрепили силы горячей водой. Мне хотелось поскорее отправиться на поиски дороги, чтобы не блуждать на следующий день. У каждого из нас уже начинала кружиться голова, и нам мерещился странный колокольный звон; хотя мы не особенно страдали от голода, было ясно, что, если голодовка продлится еще немного, у нас не хватит сил, чтобы добраться до места, где живут люди.
Йонгден настаивал на том, чтобы я осталась у костра, а он отправился на разведку один, и я уступила его ласковым просьбам; бедный юноша снова побрел по снегу, опираясь на костыль и посох.
Отсутствие продуктов избавляло нас от необходимости заниматься стряпней — достаточно было лишь растопить снег и вскипятить воду. Зато я могла лечь и вдоволь подумать.
Я представила кое-кого из знакомых на своем месте: одни из них стали бы метаться, браниться, проклинать Бога, дьявола, а заодно себя и своих спутников, другие бы плакали, став на колени, и молились. Я знала, что и те и другие осудили бы мою безмятежность и веселый интерес, с которым я следила за ходом нашего приключения. Строка одного старого стихотворения нежно зазвучала в моей памяти:
«Поистине, мы счастливо живем среди людей, снедаемых тревогой».
Йонгден вернулся уже под вечер. Он преодолел большое расстояние, исследовав тропу, и нашел единственно правильный путь.
Я обрадовалась, услышав эту приятную весть, но мне не понравился вид юноши. Йонгден был очень бледен, и его глаза лихорадочно блестели. Он осушил залпом две чашки горячей воды и тут же заснул.
Я наблюдала за ним еще некоторое время. Он был возбужден и стонал во сне, но постепенно успокоился и затих. Я тоже уснула.
Меня разбудили звуки шагов, шаркающих по полу, и невнятное бормотание. Я увидела ламу, освещенного слабым светом затухающего костра. Он направлялся к двери неверной походкой, с посохом в руке. Я вскочила и бросилась к нему.
— Что с вами? — спросила я. — Вы заболели?
— Снег увеличивается… он растет и растет… — ответил лама странным голосом, как во сне. — Мы спим, а он все идет… Пора в путь, а то скоро будет слишком поздно…
Вероятно, он еще до конца не проснулся и видит какой-то кошмар. Я попробовала снова уложить его, но он не слушал меня и продолжал настаивать на своем: надо уходить, причем немедленно. Его лицо и руки горели. Я поняла, что у него сильный жар и он бредит. Неожиданно Йонгден оттолкнул меня, устремился к двери и открыл ее.
— Смотрите, — сказал он, — идет снег. — В самом деле, сильный снегопад продолжался, и в хижину проникла струя ледяного воздуха.
— Не стойте там, — приказала я, — вы больны, и холод вам повредит.
— Надо уходить, немедленно уходить, — упрямо повторял Йонгден. — Жетсунема, вы скоро умрете. Пойдемте, пойдемте скорее…
Он старался увлечь меня за собой, плакал, что-то невнятно бормотал, все время повторяя слово «снег».
Я ударила его, и это заставило юношу отодвинуться назад. Я закрыла дверь ногой и попыталась снова уложить его у огня. Но он сопротивлялся и отбивался от меня. Из-за жара и навязчивой идеи спасти мне жизнь сила крепкого парня возросла; он покачивался, опираясь на больную ногу, и, видимо, не ощущал боли, которую должен был испытывать.
Что будет, если Йонгден сумеет вырваться и убежать?.. Мне стало страшно, когда я вспомнила, что распаханное плоскогорье, где было расположено стойбище, заканчивается крутым обрывом и пропастью в нескольких метрах от нашей хижины.
Наконец мне удалось бросить в огонь несколько тонких веток, и яркий свет, внезапно озаривший комнату, положил конец бреду ламы.
— Что случилось?.. Что это?.. — вопрошал он, озираясь по сторонам, и наконец позволил уложить себя на пол, заменявший нам постель.
Затем я положила на лоб юноши немного снега, и Йонгден почти сразу же уснул, но я больше не рисковала оставлять его без присмотра и просидела остаток ночи, не сводя с него глаз.
Вероятно, в конце концов, вопреки моей воле, меня ненадолго сморил сон. Мне почудилось, что откуда-то снизу доносится легкий звон колокольчика[123]. Но кто же мог ехать на лошади по снегу в столь поздний час?.. Я прислушивалась, опасаясь незваного гостя, но вскоре звуки стали удаляться и в конце концов затихли.
Так я встретила Рождество в местности По.
Я не решилась разбудить своего спутника, когда рассвело. Во многих случаях сон — это лучшее из лекарств, и я верила в него больше, чем в средства, которые были в моем распоряжении.
Йонгден открыл глаза, когда уже темнело. Я поняла, что ему стало лучше; у него остались смутные воспоминания о событиях минувшей ночи, и он думал, что видел сон.
Я вскипятила воду, растопив снег, который в очередной раз заменил нам завтрак. Если бы у нас была крупица масла или две-три щепотки тсампа, мы бросили бы их в котелок, и напиток создал бы иллюзию насыщения, но безвкусная, даже очень горячая вода внушала отвращение нашим желудкам.
Я выразила свои чувства вслух, пожелав в шутку, чтобы какой-нибудь горный дух сжалился над нами и принес нам кусочек масла или жира величиной с орех. Йонгден пристально посмотрел на меня, и его взгляд показался мне странным.
— В чем дело? — спросила я.
— Что же! — нерешительно ответил он. — Если вы не будете предъявлять слишком много требований к качеству жира, я, вероятно, смогу сыграть роль «горного духа».
— Каким образом?
Он рассмеялся.
— Жетсунема, — сказал лама, — вы уже почти ничем не отличаетесь от тибетских женщин во многих отношениях, и все же вам чего-то не хватает, чтобы вести себя подобно истинным тибетцам.
— Продолжайте… Неужели в вашей сумке завалялось что-то съедобное?
— Да, — насмешливо произнес он, — маленький кусочек свиного сала, которым я натирал подошвы наших сапог, чтобы они не промокали, и обрезки кожи из новых подметок, которые я пришивал позавчера[124].
— Бросайте все это в котелок и добавьте немного соли, если у вас хоть что-то осталось! — весело воскликнула я, чувствуя, как во мне пробуждается настоящая тибетская душа.
Йонгден так и сделал, и полчаса спустя мы отведали мутную похлебку с сомнительным вкусом, но по крайней мере это варево немного заполнило наши пустые желудки.
Рождественские сюрпризы продолжались.
Сразу же после того, как мы покинули хижину, небо прояснилось и солнце ненадолго показалось на бесцветном небе. По мере того как мы спускались, снег становился менее глубоким, и темп нашей ходьбы ускорился, но ничто не предвещало, что вскоре мы выйдем из густого леса. Нам встретилось еще одно летнее стойбище, указывавшее на то, что мы все еще находимся далеко от обжитых мест. Чуть ниже протекала речка, которая берет начало у подножия перевала По-Готза. Этот небольшой водный поток струится по крутым склонам и впадает в реку, образовавшуюся от слияния талых вод двух долин, которые я недавно обследовала.
Таким образом, несмотря на явно неблагоприятные условия, сопутствовавшие моей короткой экспедиции, я смогла убедиться, что у большой реки Полунг-Цангпо, протекающей через местность По-мед, существует несколько притоков помимо Нагонга, а также я отметила ряд особенностей этого неизведанного края. Следовательно, не было потеряно время и мои труды не напрасны.
День клонился к вечеру. Было ясно, что нам не добраться до какого-нибудь селения засветло. Сколько же еще мы должны голодать?..
Внезапно ниже уровня тропы я заметила хижину, расположенную на частично распаханном пространстве, и подумала, не стоит ли здесь остановиться и воспользоваться этим кровом. До темноты оставалось недолго, и надо было успеть собрать достаточное количество хвороста для поддержания огня в течение всей ночи.
Было бессмысленно мечтать о еде; казалось, что вскоре эта тема окончательно перестанет нас волновать, как если бы мы превратились в духов из эфирных сфер, питающихся запахами и чистым воздухом.
Мы подошли к хижине и остолбенели, увидев мужчину, стоявшего на пороге. Это была наша первая встреча с коренным жителем По, и всяческие истории о разбойниках и людоедах, обитающих в здешних краях, тотчас же всплыли в моей памяти.
Разумеется, я не выказала ни малейшего признака тревоги и лишь любезно осведомилась:
— Кушо, можем ли мы войти и развести огонь?
— Входите, — коротко бросил мужчина.
Получив разрешение, мы свернули с тропы и спустились к хижине. Наше удивление возросло, когда мы увидели с десяток мужчин, восседающих у очага.
Что делали все эти люди посреди леса?
Нас приняли вежливо; когда же мы рассказали, что прошли через перевал Айгни, жители По выразили крайнее изумление и переглянулись с таинственным видом. Йонгден счел излишним распространяться о нашем походе в соседнюю долину и прочих дорожных приключениях; таким образом, наши хозяева решили, что мы спустились прямо с перевала.
— Без сомнения, — сказали они, — ваши По-лха и Мо-лха[125] — могущественные боги: без их помощи вы наверняка бы погибли, ведь перевал сейчас совсем завалило снегом.
Видя, что мы явно находимся под покровительством небесных сил, жители По прониклись к нам симпатией.
Ламе отвели почетное место у очага и предложили нам достать чашки из своих амбагов и выпить чая.
Мужчины извинились, что не могут дать нам тсампа, так как только что закончили трапезу. Однако наши желания не простирались столь далеко. Чай, щедро сдобренный маслом, показался нам восхитительным и без мучной добавки.
Расспросив о наших странствиях и о том, откуда мы родом, один из жителей По, по-видимому занимавший более высокое общественное положение, чем его спутники, поинтересовался, не сведущ ли Йонгден в искусстве гадания. Все очень обрадовались, когда мой сын подтвердил, что обладает пророческим даром.
И тут мы услышали любопытный красочный рассказ о внутренней политике тибетских властей.