Но когда милицейский «козел» встал на ровном, ничем не примечательном участке трассы, я понял, что и со светом здесь снимать будет нечего. То есть абсолютно нечего – шоссе, пара булыжников на обочине да прибрежный песок.
– А где труп, Петруха? – спросил я капитана, выбравшись из машины наружу.
– Какой еще труп? – удивился Петр, тревожно озираясь. – Нам не надо никаких трупов, – он покачал головой и пошел к берегу.
Я направился за ним.
Первое впечатление оказалось обманчивым, и между трассой и берегом обнаружился доселе невидимый объект – песчаный холм, обойдя который, я увидел несколько легковушек, перевернутую «газель», машину «скорой помощи», носилки, на которых очень прямо сидел небольшой черноволосый человечек, врачей, в количестве трех штук суетящихся рядом, и самое ужасное – не меньше пяти телекамер на штативах и снующих рядом операторов.
– Сам ты жаба, Васильев, – сказал я вслух. – Эксклюзив называется! Твою мать! Сука!
– Чего ругаешься? – услышал меня Петр.
– Да вон, видишь, коллег набежало. А Валерка эксклюзив обещал, – объяснил я сердито.
– А тебе что, за этот эксклюзив отдельно приплачивают? – заинтересовался Петр, приостанавливаясь. – Я могу устроить. Ведь, пока в дежурке сидишь, всякое услышишь – то наши базарят, то врачи со «скорой», то пожарные…
Я вспомнил непринужденную замену эксклюзивного текста на «исторические парадоксы поэтов Серебряного века» и неопределенно хмыкнул.
– Ну, честно говоря, у нас эксклюзив действительно не жалуют, но теоретически, если бы я здесь один тусовался, можно было в другие газеты хотя бы снимки запродать, – объяснил я.
– A-а, то есть это все теоретически, – разочарованно произнес Петр и зашагал дальше.
Я пошел следом, спотыкаясь на невидимых в сумерках песочных кочках.
За машиной «скорой помощи» оказался спрятанным еще один милицейский «козел», местного РОВД, а возле него давал комментарии журналистам какой-то белобрысый тип в штатском, как я понял – пресс-секретарь районной администрации:
– …не будем забегать вперед. Не надо нагнетать и тем более будоражить. Пока это все.
– Сколько эпизодов вы уже насчитали? – выкрикнула молоденькая девчушка в кепке с эмблемой местного радиоканала. В надежде на ответ девушка принялась яростно толкаться, тщетно пытаясь пропихнуть миниатюрный микрофончик на скромной штанге к самой физиономии комментатора. Ей откровенно мешали сразу три плечистых звукооператора федеральных телеканалов, устроившие натуральную стенку из своих громадных микрофонов, больше похожих на швабры.
– Давайте без конкретики, следствие только началось. Честно говоря, нам и самим ничего не сообщается, – ответил белобрысый, испуганно косясь на микрофоны, колыхающиеся в сантиметре от его лица. Потом он, видимо, пожалел девчонку и открыл свою папочку, которую держал в руках: – Могу сказать, что подобных эпизодов в прошлом году не было ни одного, а в этом можно предположить схожие мотивы в пяти случаях в трех районах города, – медленно прочитал он и решительно захлопнул папочку. Дескать, хорошего понемножку.
В этот момент из папки выпали несколько листочков, и комментатор потянулся за ними к земле. Атлеты с микрофонами, действуя на автомате, проводили его губы своими швабрами, но, выпрямляясь, белобрысый потерял равновесие, сильно отклонившись назад.
Три микрофона синхронно впечатались комментатору в челюсть, и три оператора возле телекамер синхронно, с одинаковым возгласом «бля!», сорвали с себя наушники.
От мощного удара пресс-секретарь сел на задницу, вытаращив от изумления глаза.
– Да вы охренели, что ли?! Блин, твою мать, уроды какие-то! Пошли вон отсюда! – заорал он в снова услужливо пододвинутые к самому лицу микрофоны.
Один из атлетов обернулся к своему корреспонденту:
– Саня, это пишем или ну его на фиг?
– На фиг, сворачиваемся, – послышался ответ, и журналисты, как по команде, побежали к своим машинам.
Девочка с радио осталась на месте и, воспользовавшись ситуацией, присела рядом с пресс-секретарем:
– У нас прямое включение через тридцать секунд, – нервно улыбнулась она прямо в лицо поверженному мужику. – Можете ли вы все-таки ответить нашим радиослушателям, почему информация о серийных похитителях утаивалась от общественности и прессы?
Белобрысый, не вставая с земли, протянул руку к микрофону и с очень странным выражением на лице спросил у девушки:
– Прямой эфир уже идет?
Корреспондентка посмотрела на свой мобильный телефон и кивнула:
– Пять секунд, три – все, начали!
– Уважаемые радиослушатели, – проникновенно начал пресс-секретарь. – Как же вы все заебали нас своими идиотскими вопросами! – заорал он вдруг во все горло, после чего швырнул микрофон мне под ноги, вскочил с земли и рысцой побежал к милицейскому «козлу» РОВД.
– Эк его тряхнуло, бедолагу, – посочувствовал кто-то из милиционеров.
Я поднял микрофон и не удержался от пары слов:
– Уважаемые радиослушатели, вы прослушали ответ пресс-секретаря Кронштадтского территориального управления на ваши интересные вопросы. Задать другие интересные вопросы вы можете по телефону, указанному на экранах ваших радиоприемников, после зеленого сигнала. Пип-пип-пип…
Девушка вырвала микрофон у меня из рук, сказала мне: «Мудак ты, Зарубин, и газета у тебя мудацкая» – и побрела к своей машине, с трудом вытаскивая из песка ноги в туфлях на длиннющих шпильках.
– Кто такая? – спросил меня Петр, провожая девицу заинтересованным взглядом.
– Не поверишь, но я ее не знаю, – честно ответил я, тоже пристально разглядывая точеную попку девушки.
– Да ладно врать-то, – усомнился Петр. – Она-то тебя знает. Просто ничего девочка, мне как раз такие маленькие и худенькие нравятся. Очень нравятся, – добавил он, повернувшись ко мне.
Я развел руками:
– Да я правда не знаю. Может, пили где вместе, ты же знаешь, у меня память девичья.
– Ну-ну, – насупился Петр и пошел к коллегам, столпившимся возле машины «скорой помощи».
Тут как раз в салон «скорой» начали грузить носилки с потерпевшим, и я, выудив из кармана фотоаппарат, побежал запечатлевать это событие. Потерпевшим оказался молчаливый темноволосый мужичок в рваной кожаной куртке и не менее драных брюках. Насколько я понял, у мужика была сломана нога.
Никаких вопросов я никому не задавал, памятуя старое, но верное правило репортера – молчи и слушай, тогда никто не прогонит и все узнаешь сам.
Поэтому я спокойно побродил по окрестностям, сделав несколько снимков общего плана, а потом меня наконец позвал Петр:
– Так, граждане понятые, пройдите, пожалуйста, сюда.
Отозвался я и еще какой-то угрюмый тип в длинном черном пальто и черной вязаной шапочке, надвинутой по самые брови.
Мы подошли к Петру, и он указал на перевернутую «газель»:
– Сейчас наши сотрудники осмотрят автомобиль, а вы, пожалуйста, тоже смотрите внимательно, что за предметы будут там обнаружены.
После такого интригующего вступления я, разумеется, глаз не отрывал от процесса досмотра «газели», но доставали оттуда преимущественно всякий хлам вроде грязных резиновых ковриков или промасленных тряпок. Минут через тридцать в скучных физиономиях оперативников я прочел, что на самом деле ничего интересного в этом микроавтобусе нет и не будет.
Мое терпение лопнуло, и я, взяв Петра за рукав, потянул в сторону от людей.
– Говори уже, что туту вас происходит, – попросил я вполголоса.
Петр послушно сделал несколько шагов в сторону и, тоже понизив голос, ответил:
– Чукчей похищают.
– Чего?
– Какие-то мудаки в Петербурге похищают чукчей, – терпеливо повторил Петр.
– Зачем мудакам чукчи? – задал я идиотский вопрос.
– Ну я же не мудак, откуда мне знать, – резонно ответил Петр.
Я помолчал, переваривая полученную информацию, и Петр мягко отцепил мою руку от своего рукава:
– Если у тебя вопросов больше нет, я пойду к ребятам, – он кивнул в сторону «газели».
– Нет, погоди. Что за мужика грузили в «скорую»?
– Чукчу, разумеется! Ты что, сам не видел, что ли?
– Петр, черт тебя дери, расскажи уже мне все по-человечески, – взмолился я.
– С той девахой познакомишь? – строго спросил Петр.
Я поднял очи к темному небу:
– Ну ты и бабник, е-мое! Хорошо, я найду эту бабу и дам тебе ее телефон, идет?
– Нет, телефона мало. Что я ей скажу по телефону? Так она меня сразу отошьет. Лучше ты пригласишь ее куда-нибудь типа кафе и познакомишь там со мной. Скажешь, мол, герой оперативной работы, пятнадцать звездочек на фюзеляже и все такое…
– Могу себе представить, на каком фюзеляже и сколько у тебя звездочек, – пробормотал я задумчиво.
– Ну, на нет и рассказа нет, – ответил Петр, демонстративно отворачиваясь от меня.
– Ладно-ладно, – захлопотал я, – будет тебе эта радиобаба, обещаю.
Петр немедленно повернулся, взял меня за плечо и повел наверх, на песчаную сопку. Там лежало бревно, на которое мы оба сели, и Петр начал свой рассказ.
Петр немедленно повернулся, взял меня за плечо и повел наверх, на песчаную сопку. Там лежало бревно, на которое мы оба сели, и Петр начал свой рассказ.
Собственно, рассказывать особо было нечего – Петр, зараза, просто набивал себе цену. Сегодня днем жителя Чукотского края и этнического чукчу Сергея Иванова попытались похитить неизвестные лица, которые находились в микроавтобусе, изображающем маршрутное такси. Иванов, ввиду отсутствия лишних денег или по привычке, топал по обочине трассы пешком, когда его обогнала маршрутка, и сидевшие там люди предложили ему доехать до Кронштадта бесплатно. Иванов сел и, как он говорит, сразу почуял недоброе. Когда микроавтобус разогнался, сидевшие в салоне двое парней попытались надеть на Иванова мешок. Неожиданно для нападавших Иванов, скромный с виду гражданин, оказался самбистом-разрядником, поэтому в ходе бурной возни досталось даже водителю. В результате «газель» потеряла управление, съехала с трассы и перевернулась, а все трое злодеев бежали с места преступления, оставив Иванова лежать на песочке с переломанной ногой.
Поначалу в ГУВД не придали никакого значения этому рядовому для культурной столицы происшествию, но кто-то особо умный в аналитическом отделе вдруг обнаружил, что только в главке лежат сразу три жалобы на сотрудников угро, которые, по мнению родственников, плохо разыскивают трех без вести пропавших жителей Чукотки. Потом подняли архивы в районах и нашли еще несколько заявлений об исчезновении, причем во всех случаях речь шла не просто о жителях Чукотки, а именно об этнических чукчах, пропавших за последние месяцы.
У Петра были ориентировки на все эпизоды, но ничего интересного там не было – обычное «ушел и не вернулся». И только с нападением на Иванова стало ясно, что неизвестные действительно охотятся на чукчей мужского пола, что интриговало всех без исключения.
– Это, конечно, удивительно, – объяснял мне Петр. – Если бы коммерсантов отлавливали, чтоб потом за выкуп менять, это бизнес. Или, скажем, черножо-пых, ой, прости, негров, из расистских побуждений – ну, это политика. Или шлюх, для развлечения – это бытовуха, тоже все понятно. Но чем чукчи провинились, просто уму непостижимо!
Глава седьмая
Утро пятницы я решил посвятить читательским письмам. Хотя бы раз в месяц это следует делать, потому что иначе высота стопки конвертов достигает критической отметки, после которой стопка рассыпается при малейшем прикосновении и превращается в кучу, прикасаться к которой уже не возникает ни малейшего желания.
«Возможно, это не совсем в тему криминального отдела, но я хотела бы у вас спросить – как вы думаете, почему все художественные истории, посвященные любви, заканчиваются убийством? Снегурочка растаяла, Оловянный солдатик сгорел, Эсмеральду повесили, а Кармен закололи…»
«…А недавно приснился сон: ко мне в гости пришла подруга, и, как только я ее раздел и начал обнимать, раздался звонок в дверь. Я открыл дверь и увидел на пороге своей квартиры нашего военкома. Он привязал мне погоны прямо к халату и сказал: „Иди в армию, сынок, а я пока ее за тебя постерегу“. Важно тут что: мне скоро действительно в военкомат идти, за приписным свидетельством. Что, если этот сон вещий?»
«…как сказано в разъяснении Верховного арбитражного суда, „смерть, с точки зрения пенсионного и социального обеспечения, является высшей формой нетрудоспособности“. Поэтому мы вынуждены отказать вам в выплате зарплаты вашего мужа, поскольку, если командированный умирает во время командировки, то командировка считается оконченной…»
Эти и еще несколько подобных писем я отложил, чтобы потом показать Марте, а все остальные письма распределились на две неравные кучки – маленькую, где содержательно описывались реальные проблемы конкретных людей, и большую, где подробно рассуждали о гегемонии США в масштабах галактической цивилизации или просто поносили черножопых, евреев, олигархов, либералов, коммунистов, журналистов и гомосексуалистов.
Вторую кучу я с облегчением выбросил в мусорную корзину и, довольный, уставился на свой поразительно чистенький рабочий стол.
Впрочем, радоваться было рано – мне еще предстояло очистить от спама свой электронный почтовый ящик и попытаться найти среди сотен рекламных текстов от роботов письма живых людей.
Удаляя одно из самых назойливых и частых предложений, об увеличении длины пениса («Только у нас! На 12 мм за три дня!»), я на автомате подсчитал, что за год это составит полтора метра, и ужаснулся открывшемуся мне зрелищу.
Весь ящик почистить я так и не успел – в кабинет, как всегда без стука, вбежала Аня из культурного отдела и культурно спросила, нет ли у меня «немного кофе». Когда я сурово ответил, что нет, Аня шагнула к столику, где с прошлого вечера валялись какие-то шмотки Марты, и торжествующе вскрикнула, указывая на стол:
– Но у тебя же есть сигареты! Дай, не жидись.
Я не успел даже сказать «брысь!», как Аня, цепко схватив со стола пачку чужих сигарет, унеслась по коридору.
Потом я еще минут двадцать чистил электронный ящик, когда в кабинет тяжело ввалилась Марта, с порога пробормотавшая:
– Привет, Ванюша.
Она, не снимая короткого плаща довольно идиотской, фиолетовой с блестками, расцветки, уселась за стол напротив, швырнула рядом кофр, под завязку набитый фотоаппаратурой и причиндалами к ней, и некоторое время просто молча смотрела, как я работаю.
– Тебе, наверное, полагается знать, что говорят фотокоры в городе, – сказала она, впрочем, довольно равнодушно.
– Мне все полагается знать, – пробормотал я, удаляя очередное письмо и с изрядным усилием вчитываясь в смысл следующего. Если спам не читать вовсе, есть вероятность удалить интересное читательское письмо с плохо прописанным полем темы, но читать спам – это такая мука…
– Тогда знай, что фотокоры говорят о том, что в городе воруют чукчей, – сказала Марта, шаря руками по столу и одновременно заглядывая под него.
– Не ищи, нет там уже ничего. Аня заходила, – сказал я, бросив виноватый взгляд из-за монитора.
– Вот сука! – с чувством выругалась Марта. – Блин, мне что, теперь в магазин за сигаретами тащиться? Нет, я однажды прибью эту заразу!
– А что еще говорят фотокоры? – спросил я быстро, лишь бы сменить тему. Мне не нравилось, когда Марта сердится.
Впрочем, тут Марта торжествующе сказала «йес!», выудив початую пачку из какого-то забытого ящика стола, и, с наслаждением затянувшись сигаретой, бодро ответила:
– Фотокоры говорят, что ни в одной газете, и тем более в телеящике, эта инфа не прошла вообще. Даже в «Тайном сплетнике» не прошла. Все, кто там был, кто на дамбе снимал, – все зря отработали. Нигде не поставили, представляешь? Типа, там, наверху, есть мнение, что не надо будоражить. А ты поди собрался будоражить? – Она встала с кресла, обошла мой стол и заглянула в монитор. – A-а, так ты не работаешь. Ты себя под аутлуком чистишь, – разочарованно протянула она. – А про чукчей, значит, писать не будешь? Тоже утаишь правду от общественности.
Она уселась на стол передо мной, подтянула к подбородку голые коленки, поставив туфли на край моего кресла, еще раз крепко затянулась сигаретой и сказала:
– А мне Ленка пожаловалась, что видела вчера тебя на дамбе. Ты ей в прямой эфир какую-то херню наговорил, ее теперь на две недели от работы отстранили. Что же ты себе позволяешь, дубина стоеросовая!
Я нашел в ящике стола пыльную пепельницу и вручил Марте – нечего тут мусорить, понимаешь. Потом внимательно посмотрел в ее бесстыжие зеленые глаза и, пронзенный внезапной догадкой, неловко спросил:
– А ты с этой Ленкой, мнэ-э, дружишь, что ли?
Марта, склонив голову набок, провела свободной рукой по своим замечательным коленкам. Потом подняла на меня глаза и устало улыбнулась:
– Тебе-то что за дело до этого, Ваня?
Я хмуро таращился на ее коленки и размышлял, должен ли я теперь выполнять данное Петрухе обещание. С одной стороны, не должен, потому что толстый усатый пятидесятилетний мужик – это точно не тот типаж, на который даже теоретически может клюнуть юная лесбиянка. А с другой стороны, Петр не поверит такому простому объяснению и решит, что я просто поленился выполнить его просьбу.
– Я обещал одному знакомому, что познакомлю его с этой самой Ленкой, – наконец сообщил я Марте суть проблемы.
Марта молча курила, какими-то нервными, резкими движениями сбрасывая пепел точно в пепельницу.
– Ну-у, давай их познакомим, – вдруг сказала она задумчиво.
– Он толстый, усатый и старый, – быстро сказал я на всякий случай.
– Ты за меня, что ли, переживаешь? – неожиданно резко огрызнулась Марта.
Я посмотрел на нее с улыбкой и открыл было рот, но тут распахнулась дверь в кабинет, и мы увидели голову Вовы. Я говорю «голову Вовы», потому что Вова отчего-то никогда не засовывался в кабинеты сотрудников дальше своей лысой башки.