– Зарубин, у тебя на первую полосу что-нибудь есть? – спросил ответственный секретарь с нескрываемой надеждой.
– У меня – есть! – ответил я, постучав себя для убедительности в грудь.
Вова так обрадовался, что осмелился просунуть в кабинет целое плечо:
– А что там у тебя, случайно не спор хозяйствующих субъектов? – спросил он озабоченно. – Сам знаешь, хозяйствующие субъекты не пройдут, тем более с началом на первой.
– У него там офигенная сенсация, а не какие-то субъекты, – поддержала меня Марта, слезая с моего стола и снимая с себя наконец идиотский фиолетовый плащ. – В городе мафия людей крадет, а ты, как всегда, ни черта не знаешь!
– Ну? – недоверчиво спросил Вова, на всякий случай опять спрятав плечо в коридор. – А кого воруют, коммерсантов?
– Ответственных секретарей, – ответила Марта, рубанув воздух плащом для убедительности. – Их воруют, а потом в извращенной форме делают безответственными и отпускают на волю.
Вова покосился на Марту:
– Тебе лишь бы в извращенной форме что-нибудь сделать, – сказал он с укоризной. – Зарубин, – обратился он ко мне. – Если у тебя и впрямь первополосник имеется, засылай его на сервер. Только твою полосу с тебя никто не снимает, так что растяни материал по максимуму, лады?
Я пожал плечами – там и тянуть не понадобится, пару снимков с места происшествия поставить – и вот тебе полполосы закрыто. А в подвале можно разместить фотку Автамонова с Тотошкиным плюс мой комментарий. Другой вопрос, что, если Марта права, Софья не даст даже озвучить тему про похищения. «Петербургский интеллигент», конечно, отличается от местных газетно-журнальных жополизов, но ссориться на ровном месте с городской администрацией Софья не будет.
– А что начальство? – спросил я как можно более равнодушно.
– А нету сейчас у нас никакого начальства, – удрученно ответил Вова. – Свалило наше начальство на неделю в дальние страны. И все решения велено принимать мне. Так что я пошел ждать твой текст и принимать решения.
– Не надейся, Вова твою сенсацию на первую полосу никогда не поставит. Он же жалкий трус и лысый земляной червяк, – громко сказала мне Марта, хотя Вова только начал убирать свою лысину в коридор.
Дверь закрылась, но потом снова открылась:
– Хотел бы заметить, что на меня ваши гнилые подначки не действуют, – сообщила нам лысина и убралась окончательно.Глава восьмая
Наутро после выхода газеты я уже вприпрыжку несся в редакцию, хотя по средам мы не работали. Но Миша весь изнылся по телефону, уговаривая меня побыстрее закончить разворот про развлечения снобов. Я попробовал придумать хоть один сюжетик, пока ехал в метро, однако в голове звенела одна тупая пустота.
Марта, зараза, вчера раскрутила меня на коньяк, а сама вытащила две бутыли какого-то крутого импортного шампанского и весь вечер учила смешивать эти напитки так, чтобы пузырьки красиво покрывали стенки стакана, но не бултыхались внутри коктейля. У меня так получалось только через раз, и Марта за каждую неудачу обзывала меня гуманитарием и заставляла выпивать такой коктейль залпом.
Ближе к девяти на шум явился Вова, который осудил нас за «детские коктейли» и быстро сбегал за томатным соком и водкой. Вова вернулся не один, а привел Жору Ляпина, который, в свою очередь, пригласил незнакомого застенчивого дядьку в мятом костюме, оказавшегося каким-то известным философом, да еще, вдобавок, настоящим политтехнологом.
Последней явилась Аня Шумилова со своим стаканом в руках. Она сразу принялась деятельно резать колбасу, маринованные огурцы и хлеб, которые принес философ. В ходе процесса резки Аня незаметно, как она, наверное, думала, отправляла в рот некондиционные обрезки колбасы и огурцов, пока я не рявкнул на нее и не отобрал нож.
После пары стаканов застенчивый философ, как это водится у философов, тут же надрался до неприличия и, потрясая гранками с моим материалом, принялся произносить экстремистские речи:
– Поразительно, до чего мы с вами дожили! Одна-единственная газета в городе осмеливается публиковать материалы расследования об отвратительных этнических чистках! Где же все эти хваленые демократические фонды, где либеральные грантоеды, что полоскают нам мозги на заседаниях ПАСЕ? Я могу понять нежелание местной поджопной прессы обнародовать эту информацию, но почему молчат правозащитники? Почему они молчат, я вас спрашиваю?!
– Почему? – спросила Аня с набитым ртом, незаметно, как ей казалось, продвигаясь к обнаруженной ею только что бутылке коньяка.
– Потому что на чукчей либералам финансирование не выделяли! – торжествующе заорал философ, вонзая вилку в банку с огурцами. – На чеченцев – выделяли, на евреев – само собой, даже на турок-месхитинцев выделяли! А на чукчей – фиг с маслом! Никому чукчи не нужны, кроме нас с вами, – заключил он, озабоченно ковыряясь вилкой в мутном маринаде, пытаясь выудить еще хотя бы один огурец.
– Нет там уже ничего, – сочувственно сообщила философу Марта. – Культура все слопала, а сейчас вон коньяк допивает, – заявила она ехидно, указывая на Анечку, как раз сливавшую себе в стакан остатки коньяка.
Анечка сделала страшные глаза и негодующе затрясла коротко стриженной головой:
– Это не я. Там уже все до меня было съедено, – заявила она, с трудом сглатывая последний кусок. – А насчет чукчей, – быстро вернула она разговор в безопасное русло, – я вам так скажу. У чукчей, на их счастье, есть Абрамович, вот пусть он за них и волнуется!
– Я чего-то не понял, – встрял в разговор Вова, вставая со стола, на котором он сидел впритирку с Мартой. – Этот Ванькин текст про чукчей, он что, с крамолой какой-то, против власти? А что ж вы мне об этом сразу не сказали, волки?
Вова повернулся ко мне, поджав бледные губки, и я улыбнулся ему самой радушной улыбкой, какую только смог изобразить:
– Вова, да не волнуйся ты так! Все там будем.
Вова посмотрел на мои гримасы, потом вдруг схватил трубку городского телефона и начал судорожно тыкать пальцами по кнопкам. Через минуту мы все услышали его озабоченный голос:
– Алло, типография? Зураб Львович? Это Владимир Ныткин из «Петербургского интеллигента». Как там у вас дела? Что? Закончили? Закончили печать? – упавшим голосом переспросил он. – Да нет, ничего. Спасибо, до свидания.
– Они закончили печать и уже начали развозку, – сообщил он, обращаясь исключительно ко мне.
– Чукчи тебя не забудут, – заявила Марта Вове и протянула ему целую бутылку коньяка. Где она ее взяла, я так и не понял. – Открой уже, не видишь, стынет!
– Весь мир вас не забудет, юноша! – обнадежил Вову философ, сочувственно наблюдавший за ним все это время.
– Что мне этот ваш мир… – рассеянно отозвался Вова, разливая коньяк по стаканам.
Марта мягко улыбнулась, подняла свой стакан повыше и сказала:
– Ну, давайте за секс во всем мире!
Выпили отчего-то не чокаясь, а потом еще и помолчали уныло, похоронив, таким образом, мировой секс разом.
Первым молчание нарушил художник Жора, который вслух высказал, видимо, давно распиравшую его голову идею:
– Жизнь удалась, если коньяк, который мы пьем, старше женщин, с которыми мы спим.
Всем тут же захотелось посмотреть на этикетку. Первой возле бутылки оказалась Аня, она же всем и сообщила грустную новость:
– Десять лет выдержки, господа педофилы. Выходит, с жизнью у вас что-то не так.
Жора Ляпин немедленно отозвался, мечтательно закатив сальные глазки к потолку:
– А вот, к примеру, у мусульман с десяти лет вполне можно.
Философ, прикорнувший было на кресле возле батареи парового отопления, живо отреагировал на упоминание мусульман:
– Вы не понимаете! Никто не понимает! Исламский фундаментализм – это фашизм. И он нас всех погубит, – горестно подытожил он, заглянув в свой пустой стакан.
– Как не затрахает диктатура, так замучает демократия! – возразил вдруг Вова, решительно допивая свой коньяк.
– Вань, сходи за водкой, что ли? – попросила Марта жалобно. – Только-только интересная беседа начинается, а у всех уже пусто.
Я послушно встал со стула, и тут меня неожиданно сильно качнуло. Тогда я решил передохнуть и вернулся на свое место. Марта смотрела на мои телодвижения неодобрительно, и я принялся оправдываться:
– Понимаешь, мужчины не просто покупают алкоголь, они берут на себя ответственность за его судьбу. Я должен серьезно подумать, готов ли я взять на себя такую ответственность, – тут я понял, что меня действительно здорово развезло. Я решил, что в ближайшее время встану только для того, чтобы умыться в туалете – там, где никто меня не увидит.
– Да ладно, давайте я схожу, – неожиданно откликнулась вдруг Аня. – Только денег дайте, – добавила она, невинно улыбаясь.
Аля успела сбегать и принести, а философа все еще плющило и колбасило, теперь, правда, уже по поводу люмпенов и демократии:
– Я предлагаю простейший финансовый механизм отсечения быдла! Хочешь идти на выборы – плати! За депутата городского парламента – десять баксов, за федерального – пятьдесят, ну а за президента не жалко и сотни. Принцип демократии не нарушается, просто тупых бабулек и спившихся дедулек, голосующих за пакет с пельменями, сразу отсекаем от важных решений. Есть ли у вас что мне возразить по существу?
Спорить с философом на такую скучную и очевидную тему никому не захотелось, и он обиженно замолк.
Аня принесла не только водку, но и томатный сок, и все принялись делать «Кровавую Мэри», ругаясь, если не получалось четкой границы раздела фаз.
– Вот-вот, пока лучшие интеллектуалы страны занимаются подобной ерундой, люмпены занимают города, – посетовал философ, с неодобрением глядя на массовое изготовление коктейлей.
– Это кто же туту нас интел. Интел. Ин-тел-лек-ту-ал? – запинаясь, спросила тоже изрядно захмелевшая Марта, обводя присутствующих вызывающе наглым взглядом.
Марта, с ее блестящими глазами, распущенными волосами и призывным голеньким животиком, была очень хороша, и я неожиданно почувствовал прилив сильнейшего желания.
– Пошли, я тебя провожу, – сказал я ей осипшим от волнения голосом, поднимаясь сам и поднимая с пола ее плащ, который она сама же и роняла со стола уже раз пять как.
Марта понимающе ухмыльнулась:
– У-у-у, да ты никак трахать меня собрался, Иванушка-дурачок?
– Что ты! Нам, интеллектуалам, можно только почкованием, – успокоил я, торопливо напяливая плащ на ее полуголые плечи.
Марта счастливо засмеялась, запрокинув голову, а потом обняла меня обеими руками и поцеловала в лоб. Я подумал, что сейчас трахну ее прямо здесь, в кабинете, под аккомпанемент философских комментариев и непрерывное чавканье культурной Анечки, но Марта вытянула меня за руку в коридор и потащила дальше, вниз. Мы пробежали три этажа так, как будто за нами гнались фашиствующие исламские фундаменталисты, а потом выскочили в ночной сумрак редакционного двора.
Там стояла темная иномарка с уже включенным двигателем. Марта подвела меня к ней, распахнула дверцу и, указав на водителя, сказала:
– Вы хоть поздоровайтесь, граждане и гражданки.
Я взглянул на неподвижный силуэт водителя и, отважно сопя, сказал в невидимую черноту:
– Привет тебе, неведомое чудо. С левой руки я бью двести килограммов. А ты сколько?
– Тьфу, опять ты, Зарубин, у меня под ногами путаешься, – услышал я знакомый девичий голос.
Марта села впереди, рядом с Ленкой, а меня прогнали на задние сиденья. Там, всю дорогу до Петроградской стороны, я слушал возмущенное Ленкино кудахтанье, обращенное якобы к Марте, а на самом деле, разумеется, адресованное мне:
– …И вот вызывает меня Злобный Палтус и говорит, грозно шевеля усами: «В Кронштадте едва революция не случилась после вашего репортажа! Народ на улицу вышел, потому что почувствовал себя оскорбленным!» Там ведь, оказывается, реально прямой эфир был, и народ все последовательно услышал – сначала мат про интересные вопросы того карася из администрации, потом тупую шуточку твоего Зарубина, а потом, самое ужасное, и мой комментарий про «мудака» тоже. А мы ведь тот эфир еще и на «Радио Регион» ретранслировали, в реальном времени. Ты не представляешь, что там началось!
Ленка очень плохо водила машину, рывками стартуя и рывками же тормозя, вдобавок ей не ехалось по одной полосе, и она постоянно рыскала влево-вправо в поисках какой-то неведомой лучшей доли для своего пожилого «опеля».
Я домой совсем не рвался, больше того, и адреса своего не называл, но через несколько минут Ленка затормозила напротив моего дома и коротко сказала:
– Катись уже, Зарубин. Надоел ты мне хуже горькой редьки.
В ее словах присутствовало непонятное мне раздражение, которое трудно было объяснить даже неприятием той самой моей шутки с микрофоном, возможно, и впрямь дурацкой.
Я медленно вылез наружу, потом открыл переднюю дверь и присел возле Марты. Мне показалось, что она спала.
– Пока, мадемуазель, – сказал я ей, акцентированно вздыхая и целуя ее наугад, куда пришлось. Пришлось в ухо.
– Она давно уже мадам, – неожиданно злобно ответила за Марту Ленка.
Ленка наклонилась к пассажирской двери и вдруг резко захлопнула ее перед самым моим носом.
Машина тут же рванула вперед по пустой улице, и до меня наконец дошло, что Ленка банально ревнует. Ревнует меня к Марте.
Вот те раз, подумал я.
А вот те два, это что же я скажу Петру в оправдание. Он ведь ни за что не поверит в такую причудливую историю. Да еще, кстати, не факт, что я захочу ему все это рассказывать.
Глава девятая
По случаю среды, дня выхода нашего еженедельного интеллигентного недоразумения, редакция была пуста. Впрочем, на шум хлопающей двери лифта откликнулся Вова, высунувший заспанную с утра голову в коридор из своей норы, приемной редактора.
– A-а, Зарубин явился! Ну все, кранты тебе, – сказал он и поманил меня своим ухоженным, похоже, что даже наманикюренным, пальцем за собой.
В приемной Вова сел за свой стол и показал на серый клочок бумаги, к которой был прикреплен конверт с хорошо читаемым адресом: Арбитражный суд Санкт-Петербурга.
– Повесточка тебе пришла, «пейсатель»! Расписывайся вот тут. – Вова показал, где я должен расписаться, и я вдруг услышал облегченное «уф», раздавшееся откуда-то из-за сейфа.
Я расписался, и действительно из-за сейфа показался унылого вида мужичок. Он сидел там на стуле совершенно недвижимо, как лягушка в зимнем анабиозе.
– Расписались? – неожиданно злобно зыркнул на меня мужичок, потом быстро вскочил, цапнул жилистой рукой повестку, отделил половину листочка мне и торжественно заявил, стоя уже в дверном проеме: – Теперь не отвертитесь от правосудия! – после чего выбежал за дверь.
Я уставился на повестку, морщась от очередного приступа похмелья.
В повестке гр. И. Л. Зарубину предлагалось явиться в суд на слушание дела о возмещении морального и материального вреда ООО «Санкт-Петербургский пельменный завод».
– Это насчет чукчей? – с плохо скрываемым торжеством спросил меня Вова, а потом отвернулся, внезапно хлопнув по столу перевернутой коробкой из-под бумаги для ксерокса. Потом он хлопнул по столу коробкой еще раз, потом еще.
Я с минуту смотрел, что он делает, но так и не понял. Каждый удар эхом отдавался в больной с перепоя голове – это очень раздражало и мешало сосредоточиться.
– Ты чего делаешь? – спросил я его, убирая повестку в карман.
– Мух ловлю, – отозвался Вова, озабоченно водя по сторонам быстрыми, цепкими глазками.
– Зачем? Для рыбалки?
– Нет. Для опыта, – отмахнулся он от меня коробкой и вдруг снова яростно треснул ею по столу.
– Для какого еще опыта? – не понял я, впрочем, направляясь к выходу. Этот идиотский разговор вдруг начал меня сильно утомлять.
– Для опыта ловли мух, – отчетливо произнес Вова мне вдогонку и снова шваркнул коробкой по столу, отчего голова моя разболелась совсем не на шутку.
Я даже говорить ничего не стал и крутить у виска тоже, а просто пошел к себе, вспоминая по дороге текст искового заявления от имени работяг пельменного завода, действительно больше похожего на пародию, чем на юридический документ.
Как же суд мог принять такой вздорный иск к рассмотрению?
В кабинете я быстро разделся, включил компьютер и некоторое время бродил по Сети в поисках судебной практики по сходным делам. Я нашел два подходящих дела, и в обоих случаях истцам было отказано – именно за неверно сформулированные исковые требования.
Я тут же успокоился и начал думать о работе. Потом я вспомнил, что думать мне сейчас надо не о работе, а о халтуре, и начал думать про развлечения новых русских снобов. Увы, идей не родилось ни одной.
Придумать целый журнальный разворот про отдых оказалось неожиданно сложно. Сложно лично для меня – я подумал, что так давно не отдыхал, что даже думать об отдыхе разучился. А переписывать тексты о банальных развлечениях из таблоидов мне не хотелось по двум причинам – во-первых, Миша это не купит, а во-вторых, я и сам не хотел бы торговать тухлятиной. Мне подумалось, что, если тексты хорошо пойдут, их можно будет потом издать вместе оригинальной книжкой и заработать денег. Но для оригинальной книжки нужны оригинальные тексты.
После часового сидения в редакции перед включенным монитором я выдал на гора лишь скромную вводку:
...Дальше сомневающимся следовало быстренько ознакомиться с десятью удивительными историями на очевидную тему, но тут у меня случился какой-то невиданный ступор. Я отвел глаза от раздражающего мерцания монитора и взглянул на телефонную трубку, лежавшую рядом.