— Что ты найдешь? — спросил Фродо.
Голлум скорчился, голос его снова перешел в шепот:
— Маленькую тропу, ведущую наверх в Горы, и потом лестницу. О да, очень длинную и узкую. И очень много ступенек. А потом, — голос его стал еще тише, — туннель, темный туннель. А еще потом ущелье и проход, высоко над главным проходом. Этим путем Смеагол проходил во Тьме. Это было много лет назад. Тропа могла и исчезнуть. А может, и нет, а может, и нет.
— Мне это совсем не нравится, — сказал Сэм, — уж слишком легко все получается. И если тропа еще сохранилась, она, конечно, тоже охраняется. Разве она не охранялась?
И в то время, когда он говорил это, он уловил или ему показалось, что он уловил зеленый свет в глазах Голлума. Голлум пробормотал что-то, но не ответил.
— Тропа не охранялась? — строго спросил Фродо. — И сбежал ли ты из Тьмы, Смеагол? Или тебе позволено было уйти, чтобы исполнить какое-то поручение? Так, по крайней мере, думал Арагорн, который отыскал тебя у Мертвых болот несколько лет назад.
— Это ложь! — просвистел Голлум, и злое выражение появилось в его глазах при имени Арагорна. — Он лжет, он всегда лгал обо мне. Я бежал, бежал сам. Мне было сказано отыскать мое сокровище, и я искал его, конечно, искал. Но не для Черного. Сокровище наше, говорю вам. Я бежал.
Фродо почувствовал, что в этом случае Голлум не так уж далек от истины, как можно было подозревать, и что он каким-то образом отыскал путь из Мордора или верил, что сделал это благодаря своей хитрости. Фродо заметил, что Голлум употребил слово «я», а это было признаком, что на какое-то мгновение в нем победила старая правдивость и искренность. Но даже если в этом пункте можно было доверять Голлуму, Фродо не мог забыть об уловках Врага. «Побег мог быть разрешен или организован и хорошо известен в башне Тьмы».
— Я спрашиваю тебя, — повторил Фродо, — охранялся ли этот тайный путь?
Но имя Арагорна привело Голлума в мрачное настроение. У него был вид оскорбленного лжеца, который единственный раз сказал правду или хотя бы часть ее. И он не ответил.
— Он не охранялся? — еще раз спросил его Фродо.
— Да, да, возможно. В этой стране нет безопасных мест, — угрюмо сказал Голлум. — Нет безопасных мест. Хозяин может попытаться или пойти домой. Других путей нет.
Они не могли больше ничего от него добиться. Название опасного места и высокого прохода он не говорил или не мог сказать.
А название было Кирит-Унгол и внушало оно ужас. Возможно, Арагорн сумел бы сказать им об этом и о значении этого названия; Гэндальф мог бы предупредить их. Но они были далеко, Арагорн находился вместе с Гэндальфом, который стоял среди развалин Изенгарда, борясь с Саруманом, задержанный предательством. Но в тот момент, когда он сказал последние слова Саруману и палантир ударился о ступени Ортханка, мысли Гэндальфа устремились к Фродо и Сэмвайсу, через множество лиг его мозг пытался постигнуть их с надеждой и жалостью.
Может быть, Фродо почувствовал это, даже не зная о судьбе Гэндальфа, считая, что он исчез во Тьме Мории. Он долго сидел молча, опустив голову и стараясь припомнить все, что говорил ему Гэндальф. Но не смог вспомнить ничего, что подсказало бы ему выбор. В сущности, руководство Гэндальфа прекратилось очень скоро, слишком скоро, когда Земля ужаса была еще далеко. Как они войдут в нее, он не говорил. Сам он некогда побывал в крепости Врага на севере, в Дол-Гулдуре. Но был ли он в Мордоре, в Барад-Дуре, у горы Огня с тех пор, как вновь обрел силу Властелин Тьмы? Фродо думал, что не был. И теперь он, маленький невысоклик из Удела, простой хоббит из сельской местности, должен сделать то, что не могли или не осмеливались сделать великие мудрецы и воины. Какая злая судьба! Но он сам принял ее на себя в собственной гостиной в далекую весну другого года, теперь такого далекого, что он казался главой из истории молодости земли, когда еще цвели деревья из серебра и золота. Ему предстоял трудный выбор. И какой путь он изберет? Оба вели к ужасу и смерти.
День продолжался. Глубокая тишина царила в небольшом углублении, где скрывались путники, так близко от границ Земли ужаса, — тишина, которая ощущалась так, словно толстая завеса отделила их от остального мира. Над ними был купол бледного неба со множеством дымных полос; он казался очень далеким и высоким.
Даже орел, пролетевший в небе, не смог бы заметить хоббитов, молчавших, неподвижных, завернувшихся в тонкие серые плащи. Он мог бы задержаться на мгновение, чтобы получше разглядеть Голлума — крошечную фигурку, распростершуюся на земле. Может, он принял бы его за тощего ребенка в изорванной одежде, с руками и ногами тонкими, как кости: мяса не хватит даже на один клевок.
Голова Фродо клонилась к коленям, но Сэм откинулся назад, заложив руки за голову, и смотрел в пустое небо. Оно долго оставалось пустым. Но потом Сэму показалось, что он видит темную птицеподобную фигуру, парящую в воздухе и кружащуюся в пределах его видимости. Пролетели еще две фигуры, потом еще четыре. Они были очень далеко, и их трудно было разглядеть, но каким-то образом Сэм знал, что они огромны, с большим размахом крыльев, и летят на большой высоте. Он закрыл глаза и наклонился прячась. Тот же страх охватил его, который он испытывал в присутствии Черных всадников, беспомощный страх, хотя на этот раз не такой сокрушающий: слишком далека была угроза. Но угроза была. Фродо тоже ощутил ее. Мысли его прервались. Он зашевелился и задрожал, но не поднял головы. Голлум съежился рядом, как загнанный в угол паук. Крылатые фигуры покружились и с огромной скоростью улетели обратно в Мордор.
Сэм перевел дыхание.
— Всадники снова здесь, высоко в воздухе, — сказал он хриплым шепотом. — Я видел их. Как вы думаете, могли они увидеть нас оттуда? Они были очень высоко. И если это те же Черные всадники, они ведь не могут видеть при дневном свете.
— Вероятно, нет, — сказал Фродо. — Но зато могут видеть их кони. А эти крылатые существа, на которых они теперь разъезжают, вероятно, могут видеть лучше других. Они подобны большим птицам — пожирателям падали. Они ищут что-то; боюсь, что Враг настороже.
Чувство ужаса прошло, но тишина была нарушена. До этого они были как бы отрезаны от мира на невидимом острове; теперь они снова были в мире, одинокие, беззащитные, опасность вернулась. Но Фродо по-прежнему не разговаривал — он еще не сделал выбор. Глаза его были закрыты, как будто он спал или смотрел в свое сердце и в свою память. Наконец он встал и как будто готов был объявить о своем решении. Но сказал:
— Слушайте! Что это?
Новый страх был рядом с ними. Они услышали пение и хриплые крики. Вначале они казались далеко, но постепенно приближались к ним. Им тут же показалось, что Черные всадники выследили их и послана армия солдат, чтобы схватить их: никакая скорость не казалась чрезмерной для этих ужасных слуг Саурона. Путники съежились и прислушались. Голоса и звон оружия звучали теперь совсем близко. Фродо и Сэм достали свои маленькие мечи. Бегство было невозможно.
Голлум медленно встал и, как насекомое, пополз к краю углубления. Он поднимался очень осторожно, дюйм за дюймом, пока не смог посмотреть сквозь щель между двумя камнями. Не двигаясь, не издавая ни звука, он глядел некоторое время. Вскоре голоса вновь начали удаляться и медленно затихли вдали. Где-то далеко в укреплениях Мораннона прозвучал рог. Голлум спокойно вернулся на дно углубления.
— Много людей идет в Мордор, — сказал он тихо. — Темные люди. Мы никогда не видели таких людей раньше, нет. Смеагол не видел их раньше. Они ужасны. У них черные глаза и длинные черные волосы, а в ушах у них золотые кольца, да, много прекрасного золота. На щеках у них красная краска, и плащи у них красные; и красные у них флаги и концы копий; у них круглые щиты, желтые и черные. Нехорошие, очень злые и жестокие люди. Такие же плохие, как орки, только больше ростом. Смеагол думает, что они пришли с Юга, из-за конца Великой реки: они идут по южной дороге. И передние уже прошли Черные ворота, но за ними идут еще другие.
— А были у них олифанты? — спросил Сэм, забывший о своем страхе ради любопытства.
— Нет, не было олифантов. А кто такие олифанты? — спросил Голлум.
Сэм встал, заложив руки за спину (как он всегда делал, читая стихи) и начал:
Это стихотворение, которое известно у нас в Уделе, — сказал Сэм, кончив читать. — Может быть, чепуха, а может быть, нет. У нас тоже известны рассказы и новости с Юга. В старину хоббиты время от времени пускались в путешествия. Немногие возвращались назад, и не все, о чем они рассказывали, достойно доверия. Но я слышал рассказы о Высоком народе в солнечных землях. Мы называем этот народ свертингами. Рассказывают, что в сражениях они едут на олифантах. На спинах олифантов они строят дома и башни, а олифанты швыряют друг в друга скалы и деревья. Поэтому, когда ты сказал «люди с Юга в красном и золотом», я спросил, были ли с ними олифанты. Потому что, если бы они были, я бы все равно взглянул на них, несмотря на риск. Но теперь я думаю, что никогда не увижу олифантов. Может быть, такого зверя и нет на свете…
Это стихотворение, которое известно у нас в Уделе, — сказал Сэм, кончив читать. — Может быть, чепуха, а может быть, нет. У нас тоже известны рассказы и новости с Юга. В старину хоббиты время от времени пускались в путешествия. Немногие возвращались назад, и не все, о чем они рассказывали, достойно доверия. Но я слышал рассказы о Высоком народе в солнечных землях. Мы называем этот народ свертингами. Рассказывают, что в сражениях они едут на олифантах. На спинах олифантов они строят дома и башни, а олифанты швыряют друг в друга скалы и деревья. Поэтому, когда ты сказал «люди с Юга в красном и золотом», я спросил, были ли с ними олифанты. Потому что, если бы они были, я бы все равно взглянул на них, несмотря на риск. Но теперь я думаю, что никогда не увижу олифантов. Может быть, такого зверя и нет на свете…
Он вздохнул.
— Нет, нет олифантов, — снова сказал Голлум. — Смеагол не слышал о них. Он не хочет их видеть. Он не хочет, чтобы они были, Смеагол хочет уйти отсюда и спрятаться в более безопасном месте, Смеагол хочет, чтобы хозяин тоже ушел. Хороший хозяин, разве он не пойдет со Смеаголом?
Фродо встал. Он смеялся про себя, слушая, как Сэм вспоминает старую детскую сказку об олифантах, и смех развеял его сомнения.
— Хотел бы я, чтобы у нас была тысяча олифантов, а впереди на белом олифанте ехал бы Гэндальф, — сказал он. — Тогда мы, может быть, пробились бы в эту злую страну. Но у нас их нет, только наши усталые ноги, это все. Ну, Смеагол, третий раз может оказаться лучшим. Я пойду с тобой.
— Хороший хозяин, мудрый хозяин! — радостно воскликнул Смеагол, хватаясь за колени Фродо. — Хороший хозяин! Тогда сейчас отдыхайте, хорошие хоббиты, в тени камней и прижимайтесь к ним. Отдыхайте и лежите тихо, пока не уйдет Желтое Лицо. Потом мы пойдем быстро. Мы должны быть быстрыми и тихими, как тени.
Глава 4 О пряностях и тушеном кролике
Оставшиеся несколько часов дневного света они отдыхали, передвигаясь в тень по мере движения солнца, пока наконец темнота не заполнила все их убежище. Тогда они немного поели и попили. Голлум ничего не ел, но с радостью принял воду.
— Скоро будет много воды, — сказал он, облизывая губы. — Хорошая вода бежит в ручьях к Великой реке, хорошая вода в землях, куда мы идем. Смеагол тоже будет там иметь пищу. Он очень голоден, да, Голлум!
Он положил две большие широкие ладони на свой сморщенный живот, и бледный зеленый свет вспыхнул в его глазах.
Уже было темно, когда они выбрались из углубления и затерялись в неровной местности у края дороги. Оставалось три ночи до полнолуния, но луна до полуночи не поднималась из-за гор, и начало ночи было очень темным. В одной из башен горел одинокий красный огонь, но больше не было ни видно, ни слышно никаких признаков бессонной вахты в Моранноне.
Через многие мили красный Глаз, казалось, следил за ними, бегущими, спотыкаясь, через неровную каменистую страну. Они не осмеливались идти по дороге, но держались слева от нее, следуя вдоль дороги на небольшом расстоянии. Наконец, когда ночь подходила к концу и они уже так устали, что разрешили себе короткий отдых, Глаз превратился в маленькую огненную точку, а потом исчез; они обогнули темный северный отрог низких гор и двинулись на Юг.
Они отдыхали со странной легкостью на сердце, но недолго. Медленность их передвижения не устраивала Голлума. По его расчетам, около тридцати лиг отделяло Мораннон от перекрестка дорог у Осгилиата, и он надеялся покрыть это расстояние за четыре перехода. Поэтому они снова скоро двинулись в путь и шли, пока не начался рассвет. К этому времени они прошли восемь лиг, и хоббиты не могли идти дальше, если бы даже осмелились.
Рассвет открыл перед ними местность, гораздо менее обнаженную и разрушенную. Горы по-прежнему зловеще маячили слева от них, но поблизости виднелась южная дорога, теперь свернувшая на запад от черного основания холмов. За ней пологие склоны поросли одиночными деревьями, подобными темным облакам, а между ними расстилались пустоши, заросшие вереском, ракитником и кизилом, а также другими кустарниками, которых хоббиты не знали. Хоббиты, несмотря на усталость, немного приободрились: воздух был свеж и ароматен и напоминал им равнины Северного Удела. Приятно было сознавать, что эта земля лишь недавно попала под власть Властелина Тьмы и еще не успела прийти в полное запустение. Но они не забывали ни об опасности, ни о Черных всадниках, все еще слишком близких, хотя и скрытых за Горами. Хоббиты принялись за поиски убежища, где можно было бы скрытно провести день.
День тянулся бесконечно. Путники лежали в зарослях и считали медленные часы, в которых, казалось, ничего не менялось; они все еще находились поблизости от Эфел-Дуата, и солнце было затянуто дымкой. Фродо часто засыпал и спал глубоко и мирно, то ли поверив Голлуму, то ли слишком устав, чтобы о чем-то беспокоиться. Но Сэм обнаружил, что с трудом может лишь дремать, даже когда Голлум, очевидно, крепко спал, всхлипывая и дергаясь в своих темных снах. Но больше, чем осторожность, Сэму мешал спать голод: он тосковал по хорошей домашней пище, чему-нибудь горячему из кастрюли.
Как только местность потеряла четкость очертаний в серости начавшегося вечера, они снова пошли. Некоторое время Голлум вел их по южной дороге; тут они шли быстрее, хотя опасность была велика. Они все время ожидали услышать топот копыт по дороге впереди или позади себя. Но ночь прошла, а они не слышали ни всадника, ни пешехода.
Дорога была проложена в давние времена, хотя на протяжении тридцати миль от Мораннона она была недавно подновлена. Когда они продвинулись дальше на Юг, их поглотила дикая местность. Вокруг по-прежнему виднелись следы работы древних людей: дорога время от времени проходила по искусственным углублениям в холмах или перепрыгивала через ручьи на старинных каменных мостах; но постепенно эти следы становились все менее заметными, лишь изредка в кустах попадался среди мха и травы старый плоский камень мостовой. Деревья и кусты покрывали обочины и протягивали свои ветви над поверхностью дороги. Наконец она превратилась в подобие заброшенной сельской дороги, но по-прежнему, никуда не отклоняясь, она придерживалась того же направления и вела спутников кратчайшим путем.
Так они оказались в северной части той земли, которую люди некогда называли Итилиеном, — прекрасной страны лесистых холмов и быстрых рек. Ночь под звездным небом и круглой луной была восхитительна, и хоббитам казалось, что по мере того, как они идут вперед, воздух становится все более ароматным. По фырканью и бормотанью Голлума было ясно, что и он заметил это, но ему это не нравится. При первых признаках дня они снова остановились. Они подошли к концу длинной выемки и оглянулись.
Уже наступил день, и путники увидели, что Горы теперь гораздо дальше от них: они тянулись длинной туманной дугой на Востоке. На Западе терялись в мягкой дымке пологие склоны, поросшие лесками смолистых деревьев: пихты, кедра, кипариса и других видов, неизвестных в Уделе, с широкими полянами между ними. Всюду была масса приятно пахнущих трав и кустов. Долгое путешествие из Ривенделла завело путников далеко на Юг от их родной земли, но только здесь, в защищенном месте, они заметили перемену климата. Вокруг царила весна: молодые побеги папоротника пронзали мох и плесень, концы ветвей лиственниц позеленели, в траве видны были маленькие цветы, пели птицы. Итилиен, сад Гондора, теперь заброшенный, сохранял и в дикости свою прелесть.
На Юг и Запад этот район был открыт теплому воздуху с Андуина, с Востока его прикрывал Эфел-Дуат, в то же время отделяя от тени Гор, с Севера — Эмин-Муил. Теплые влажные ветры с Моря свободно проникали сюда, здесь росло множество больших деревьев, посаженных много веков назад; повсюду виднелись густые заросли тамариска и душистого терпентинного дерева, сливы и лавра; можжевельник и лавр, мирт, чабрец, растущий кустами, напоминали гобелен над камином; шалфей выбрасывал синие, красные и бледно-зеленые цветы; и майоран, и свежая петрушка, и множество трав, неизвестных лучшим травникам и садоводам Удела. Гроты и скалистые стены густо заросли камнеломкой и другими ползучими растениями. Среди зарослей лощины проснулись примулы и анемоны; нарциссы кивали своими полуоткрытыми головками в траве; у омутов, где быстрые ручьи отдыхали в прохладе на своем пути к Андуину, росла густая зеленая трава.
Путешественники повернулись спиной к дороге и пошли вниз по склонам. Они шли и прокладывали себе путь среди трав и кустов, и сладкий аромат разливался вокруг них. Голлум кашлял и недовольно бормотал, но хоббиты дышали глубоко. Неожиданно Сэм захохотал, не от шутки, а просто от легкости на сердце. Они шли по течению ручья, быстро бежавшего вниз перед ними. Вскоре он привел их к маленькому чистому озеру в неглубокой лощине; оно лежало среди развалин древнего каменного бассейна, резные края которого почти совершенно поросли мхом и кустами роз, вокруг него рядами стояли ирисы, а на темной, слегка волнующейся поверхности воды плавали листья водных растений лилий; озеро было глубоким и свежим и мягко плескалось о каменные берега.