— Пока нет.
— Ну да, пока нет.
— В тот самый день, когда выяснилось, что жена беременна, — медленно заговорил Люсьен, — я как раз собирался сказать ей, что нам лучше расстаться. Мы были женаты уже два года, а жизнь все никак не налаживалась. Так мне, во всяком случае, казалось. В тот вечер мы оба сели поделиться своими важными новостями, своими мыслями. Она начала первой, и, когда сказала, что ждет ребенка, я не смог заставить себя сказать, что хотел.
— И вы остались жить вместе.
— Да, до тех пор, пока Кристине не исполнился год. Это было кошмарное время.
Я вдруг почувствовала, что меня вот-вот стошнит, скрутило живот. Я сделала глотательное движение и глубоко вдохнула.
— Когда я слышал, как вы разговаривали с мужем по телефону, вспомнились мои собственные звонки.
— Да я почти все время молчала!
— Дело не в словах, дело в тоне.
— Ясно. — Не зная, что сказать, я молча вглядывалась в темноту. — Не уверена, что муж мой — именно тот мужчина, от которого я хотела бы иметь детей, — вымолвила я наконец. — И никогда не была уверена.
Сказать это вслух, и кому — Люсьену, — было все равно что разбить окно. Меня ужаснул сам звук собственного голоса.
— Что ж, — сказал Люсьен, — хорошо, что вы это вовремя поняли; так что, поскольку это зависит от вас, на свет не появится ребенок, рожденный не в любви.
Я сдавленно откашлялась и кивнула. Мы сидели, вслушиваясь в шум дождя. Я сосредоточилась на своем бедном желудке.
— Вы что, украсть там что-нибудь собрались? — внезапно спросил Люсьен, кивая в сторону фермы.
Я на мгновение задумалась.
— Да нет, не сказала бы. Просто рассчитывала кое-что найти. Нечто принадлежащее мне.
— А что это? Вы там что-то оставили вчера? Об этом речь?
— В каком-то смысле. Это история моей семьи. — Я выпрямилась. — Ну как, не раздумали помогать? — резко бросила я.
— С чего бы это? Сказал помогу, значит, помогу. — Люсьен посмотрел мне прямо в глаза.
«А что, не так уж он и дурен», — подумала я.
Казалось, Маленький Жан не собирается останавливаться, и Изабель перегородила ему дорогу, заставив натянуть вожжи. Лошадь ткнулась мордой ей в плечо и негромко заржала.
И Маленький Жан, и Гаспар избегали ее взгляда, хотя Гаспар слегка приподнял свою черную шляпу и поклонился. Маленький Жан сидел на крупе лошади напряженно, вглядываясь куда-то в даль и нетерпеливо ожидая, когда же наконец можно будет продолжить путь.
— Куда направляетесь? — спросила Изабель.
— Домой. — Маленький Жан проглотил слюну.
— С чего бы это? Что, уже отыскали Мари? С ней все в порядке?
Сын промолчал. Гаспар неловко откашлялся и повернулся к Изабель своим незрячим глазом.
— Извините, Изабель, — заговорил он, — я бы ни за что не стал вмешиваться в это дело, если бы не Паскаль, если бы это не она сшила это платье. А так выходит, что я чувствую себя обязанным… — Он пожал плечами и нахлобучил шляпу на голову. — Извините.
Маленький Жан прошипел что-то сквозь зубы и яростно ухватился за вожжи. Изабель пришлось выпустить их.
— Обязанным сделать что? — выкрикнула она. Маленький Жан хлестнул лошадь, и она с места пошла в галоп. — Помочь в чем?
От слишком резвого старта у Гаспара слетела с головы и упала в лужу шляпа. Изабель проводила взглядом всадников, затем наклонилась, подняла шляпу, стряхнула с нее грязь и капли воды и медленно направилась в сторону дома.
Дождь усилился. Мы взбежали на крыльцо, и я осветила фонарем замок. Люсьен слегка подергал его.
— Повесили, чтобы les droguйs сюда не заходили, — заявил он.
— Вы что, хотите сказать, что в Мутье есть наркоманы?
— Конечно, есть. А где их нет в Швейцарии? Вы ведь не очень хорошо знаете эту страну, правда?
— Это уж точно, — пробормотала я по-английски. — Да, недаром говорят, что внешность обманчива.
— А вчера вы как внутрь попали?
— Якоб знал, где хранится ключ. — Я огляделась. — А я вот не обратила внимания. Ну да ничего, сейчас найдем.
Светя фонарем, мы принялись обшаривать все места, где мог бы быть этот чертов ключ.
— Может, он случайно прихватил его с собой? — предположила я. — Мы все вчера были не в себе, так что ничего не было бы удивительного. — Я почувствовала какое-то смутное облегчение от того, что не придется заниматься всем этим.
Люсьен взглянул на маленькие окна по обе стороны от двери; выдавить остатки стекол труда не представляло, но все равно нам через них не пролезть. Окна на фронтоне дома тоже были недостаточно велики и к тому же врезаны слишком высоко. Люсьен взял у меня фонарь.
— Посмотрю, может, с обратной стороны что-нибудь подходящее найдется, — сказал он. — Одна немного побудете?
Я заставила себя кивнуть. Люсьен спустился с крыльца и исчез за углом. Я прислонилась к двери, растирая руки, чтобы не дрожать, и прислушалась. Поначалу можно было различить лишь привычный уже шум дождя; затем сквозь него начали пробиваться другие звуки — шелест автомобильных шин на дороге внизу, паровозный гудок; от того, что обычный мир так близко, мне сделалось немного покойнее на душе.
Тут из дома донеслось нечто похожее на визг, и от неожиданности я даже подпрыгнула.
«Люсьен, наверное», — успокоила я себя, но на всякий случай, несмотря на дождь, немного отошла от двери. В окне рядом с дверью мелькнул луч фонаря, возникло лицо, и я с трудом подавила крик.
Люсьен поманил меня и передал сквозь разбитое стекло фонарь.
— Обходите дом, я встречу вас у окна. — И, не дав мне спросить, все ли в порядке, Люсьен отошел и растворился в темноте.
Я двинулась вокруг дома путем, который только что проделал Люсьен. Повернуть за угол было нелегко: боковая и задняя часть здания представляли собой частную собственность и от публичного обозрения были защищены. Я вступала в иной, незнакомый мир.
Позади дома было очень грязно, приходилось отыскивать между лужами клочки сухой земли. Увидев открытое окно и темный профиль Люсьена в его проеме, я заторопилась и тут же упала на колени.
— Не ушиблись? — Он высунулся наружу.
Я с трудом поднялась на ноги. Фонарь бешено раскачивался у меня в руке. На брюки налипло полно грязи.
— Нет-нет, не беспокойтесь, — буркнула я, стараясь стряхнуть с себя налипшие комки земли. Я передала ему фонарь, и он светил им с подоконника, пока я не вскарабкалась наверх.
Внутри оказалось холодно, даже холоднее, чем снаружи. Я откинула прилипшие к глазам влажные пряди волос и огляделась. Мы находились в какой-то комнатушке, расположенной в глубине дома, — то ли в спальне, то ли в кладовке, где не было ничего, кроме кучи поленьев и пары сломанных стульев. Здесь пахло сыростью и мускусом, а когда Люсьен направил свет наверх, в глаза бросились скопившиеся в углах и покачивающиеся на сквозняке обрывки паутины. Люсьен закрыл окно; рама издала тот самый скрежещущий звук, что донесся до меня несколько минут назад. Я уже собралась попросить его снова открыть окно, чтобы оставался путь к отступлению, но в последний момент удержалась. От чего отступать-то, чего бежать, урезонивала я себя, чувствуя, как в животе у меня все переворачивается.
Люсьен прошел в главное помещение дома, остановился у печи и направил свет фонаря на дымоход. Мы долго разглядывали его, не говоря ни слова.
— Да, мощное сооружение, ничего не скажешь, — вымолвила я наконец.
— Это уж точно. Я всю жизнь прожил в Мутье и не раз слышал про этот дымоход, но своими глазами вижу впервые.
— Вчера он показался мне необыкновенно уродливым.
— И опять-таки ваша правда. Похож на ruches, что показывают по телевидению. Из Южной Африки.
— Ruches? А что такое ruche?
— Пчелиный домик. Ну знаете, где пчелы мед делают.
— А-а, улей. Ясно.
Где-то, может, в «National Geographic», я видела фотографии больших, неуклюжих ульев, о которых, судя по всему, говорит Люьсен; это закованное в сероватый цемент остроконечное сооружение, похожее на нераскрывшийся кокон, — бесформенное, но функциональное. Перед глазами у меня промелькнула картина давно развалившихся ферм в Севене — правильно расположенный камень, изящные линии дымохода. Нет, здесь ничего похожего, здесь дымоход построен людьми, которые просто отчаянно в нем нуждаются, и не важно, где он будет стоять и как выглядеть.
— Странно, знаете ли, — заговорил Люсьен, вглядываясь в печь и дымоход. — Странное расположение. Не тут должна стоять печь. Вся комната получается какой-то перекошенной. Все получается не на месте. Жить неудобно.
Он прав.
— Слишком близко от двери, — заметила я.
— Не то слово. Входишь в дом и чуть не врезаешься. Это крайне нерационально — слишком много тепла уходит в открытую дверь. К тому же на сквозняке огонь разгорается слишком сильно, за ним трудно следить, опасное дело. В общем, естественно было бы поставить печь у противоположной стены. — Он показал, где именно. — Странно, что люди здесь сотни лет прожили и все это время мирились с такими неудобствами.
«Рик, — неожиданно подумала я. — Вот кто нашел бы этому объяснение. Это его область — интерьер».
— Так, что дальше? — неуверенно спросил Люсьен.
Его можно понять: то, что столь ярко и точно рисуется моему воображению, в действительности в этой сырости и темноте выглядит полным абсурдом.
Я взяла у него фонарь и начала методически осматривать дымоход — четыре квадратных стояка по углам печи, четыре арочных перекрытия между стояками, поддерживающими дымоход.
— Что же вы все-таки хотите найти? — в который уже раз спросил Люсьен.
Я неопределенно пожала плечами:
— Что-нибудь. Что-нибудь старое. — Я встала на каменную плиту под печкой и подняла взгляд на уходящую вверх конусообразную трубу. На выступах, образованных неровной каменной кладкой, сохранились остатки птичьих гнезд. — Может, что-нибудь… голубое.
— Голубое?
— Да. — Я сошла с плиты. — Впрочем, не важно. Скажите-ка, Люсьен, вы ведь имеете отношение к строительству. Если бы вам понадобилось спрятать что-нибудь в дымоходе, какое именно место вы бы выбрали?
— Что-нибудь голубое?
Я промолчала, просто пристально посмотрела на него. Он скосил глаза на камин и, подумав немного, сказал:
— Ну что ж, почти в любой из частей камина температура слишком высокая, что хочешь сгорит. Разве что где-нибудь повыше… Либо… — Он встал на колени, положил руку на плиту, провел по ней ладонью и кивнул: — Так я и думал. Гранит. Интересно, где они его раздобыли? В здешних краях такого нет.
— Гранит, — повторила я. — Как в Севене.
— Где?
— Это область во Франции, на юге. Но почему им понадобился именно гранит?
— Он прочнее известняка. И более равномерно распределяет тепло. Но уж что-то больно велика эта глыба, до самого низа жар не проникнет. Так что, пожалуй, под ней и можно что-нибудь спрятать.
— Ну что ж, — кивнула я, потирая шишку на лбу, — не исключено. Давайте-ка попробуем приподнять эту штуку.
— Слишком тяжелая. Тут как минимум четверо мужчин потребуется!
— Четверо мужчин… — задумчиво повторила я. Рик, Жан Поль, Якоб и Люсьен. И одна женщина. Я огляделась. — А у вас есть… как сказать… по-английски это будет ворот.
Люсьен непонимающе посмотрел на меня. Я вытащила из сумочки клочок бумаги, карандаш и кое-как набросала изображение примитивной системы шкивов и блоков.
— A-a, un palan! — воскликнул он. — Имеется. В фургоне есть. Но все равно мы вдвоем не вытянем, нужен кто-то еще.
Я задумалась.
— А как насчет самого фургона? Один конец le palan закрепим здесь, другой — привяжем к бамперу, вот вам и тягач.
Люсьен посмотрел на меня с таким удивлением, словно раньше никогда не задумывался, что машину его можно употребить для более высоких целей, нежели просто перевозки. Он долго молчал, тщательно обдумывая мое предложение, до сантиметра прикидывая что да как. Я молча прислушивалась к шуму дождя.
— Ну что ж, — вымолвил он наконец. — Может, что и получится.
— Наверняка получится!
Добравшись до дома, Изабель осторожно подергала дверь. Она была закрыта на задвижку изнутри. Слышно было, как Этьен с Гаспаром, с натугою, кряхтя, перетаскивают что-то. Потом они остановились и заспорили. Не окликнув их, Изабель прошла в хлев, где Маленький Жан чистил лошадь. Он едва доставал ей до холки, но обращался с животным уверенно и твердо. Искоса посмотрев на мать, Маленький Жан продолжал заниматься своим делом, только — от Изабель это не укрылось — сделал глотательное движение.
«Вроде того мужчины, который встретился нам на дороге при отъезде из Севена», — подумала Изабель, вспоминая человека с острым кадыком, факелы, смелые слова Мари.
— Папа велел нам побыть здесь, чтобы мы не болтались под ногами, — сказал Маленький Жан.
— Мы? Так Мари здесь?
Сын мотнул головой в сторону кучи соломы в самом темном углу хлева. Изабель бросилась туда.
— Мари, — почти прошептала она, опускаясь на колени.
Но это был Якоб. Свернувшись калачиком, он сидел в самом углу. Глаза его были широко открыты, но мать он, казалось, не видел.
— Якоб! Что происходит? Ты нашел Мари?
На коленях у мальчика лежало черное платье, которое Мари раньше надевала поверх голубого. Изабель порывисто схватила его. Платье было насквозь пропитано водой.
— Ты где нашел это? — требовательно спросила Изабель, ощупывая материю. Около воротника платье было порвано. Карманы набиты речной галькой.
— Где ты это нашел?
Якоб безразлично посмотрел на камушки и ничего не ответил. Изабель принялась трясти его за плечи.
— Где ты это нашел, — рыдая, повторяла она, — где?
— Здесь, — послышался голос у нее за спиной. — Он нашел это здесь.
Изабель оглянулась — это был Маленький Жан.
— Здесь? — тупо повторила она. — Но где именно?
Маленький Жан неопределенно повел рукой.
— Здесь, в хлеву. Наверное, Мари, убегая в лес, сняла и бросила его здесь. Хотела показаться дьяволу в своем новом платье, как думаешь, Якоб?
Изабель почувствовала, как мальчик вздрогнул, и выпустила его.
Люсьен подогнал фургон как можно ближе к дому. Сделав небольшую петлю на конце металлического троса, он пропустил ее под задним крылом и протянул в дом через крыльцо и окошко рядом с дверью, предварительно освободив его от остатков стекла, чтобы не перерезать трос. Потом он прикрепил шкив к перекладине под потолком и протянул трос к плите под печкой, привязав свободный конец к одному из углов треугольной металлической конструкции. На двух других углах закрепил скобы.
Мы принялись копать землю у одного из углов плиты и в конце концов дошли до фундамента. Времени на это потребовалось немало, уже больно много чего налипло на пол. Я вовсю орудовала лопатой, время от времени останавливаясь и стирая заливающий глаза пот.
Люсьен установил на край плиты металлическую конструкцию и надежно зажал ее зубчатыми тисками. Лишь теперь мы поднялись и, придирчиво осмотрев плиту, очистили лопату и лом от налипшей земли.
Покончив с этим, мы заспорили, кому оставаться в доме и вытягивать трос, а кому садиться за руль.
— Видите, здесь не очень складно получилось, — говорил Люсьен, озабоченно поглядывая на трос. — Угол не тот. Трос будет тереться об окно, вот здесь, и о дымоход. — Он осветил фонарем эти места. — Глядишь, перетрется. И нагрузка на скобы распределяется неравномерно, потому что не получилось подвесить шкив прямо над плитой, видите, он немного скособочен. Я попытался сделать противовес, но все равно разница есть, и одна из скоб может соскочить. Затем — перекладина. Она недостаточно прочная, чтобы выдержать вес плиты. В общем, лучше, если за всем этим прослежу я.
— Не пойдет.
— Элла…
— Останусь здесь я. Я вполне справлюсь и с тросом, и со скобами, и с le palan.
Тон, каким это было сказано, заставил Люсьена отступить. Он подошел к окошку и выглянул наружу.
— Ладно, уговорили, — негромко сказал он. — Останетесь здесь с фонарем. Если трос начнет перетираться, или скоба соскочит, или вообще надо будет остановить машину, посветите фонарем вот в это зеркальце. — Он направил луч на зеркало, установленное на левой стороне капота. Отразившись от стекла, луч ударил нам прямо в глаза. — Когда плита поднимется на достаточную высоту, — продолжал Люсьен, — опять-таки светите сюда же, это будет сигнал, что пора останавливаться.
Я кивнула, взяла у него фонарь и осветила ему путь к окну. Отворилось оно с таким скрежетом, что меня передернуло, как от электрического тока. Пролезая в окно, Люсьен оглянулся. Я слабо улыбнулась, он не ответил на улыбку. Вид у него был озабоченный.
Сжавшись в комок от напряжения, я заняла место у окошка. Слава Богу, за делом хоть тошнота прошла, и при всей абсурдности ситуации я чувствовала, что нахожусь там, где и должна находиться. И хорошо, что со мной Люсьен: я слишком мало знаю его, чтобы пускаться в объяснения, которые наверняка пришлось бы давать Рику или Жану Полю, а с другой стороны, его настольно занимает техническая сторона задачи, что он и сам почти не задает вопросов, а зачем, собственно, надо ее решать.
Дождь кончился, хотя отовсюду было слышно, как капли тяжело падают на землю. Затарахтел и принялся отплевываться старенький двигатель. Люсьен включил фары и высунул голову из окна. Я взмахнула рукой. Медленно, очень медленно, фургон двинулся вперед. Трос пришел в движение, задрожал, натянулся немного. Шкив, подвязанный к перекладине, пополз в мою сторону. Послышался устрашающий скрип; я отпрыгнула назад, решив, что дом вот-вот обвалится и меня засыплет обломками.
Но перекладина выдержала. Я размахивала фонарем, направляя свет то на трос, то на шкив, то вниз, на скобы, закрепленные на плите, то назад на трос, то через окно на фургон. Все требовало внимания, я сосредоточилась, готовая в любой момент распрямиться, как сжатая пружина.