Харди принялся размышлять вслух:
— Правительственная машина попала в аварию со смертельным исходом… Рейнджеры в одном из государственных заповедников… Кто-то из госслужащих оказался замешан в убийстве… Или зарубежный дипломат… Все это вполне возможные версии.
— Нет, скорее здесь замешаны военные, — сказал Кейдж. — Чаще всего государство оказывается виновато в гибели именно военного персонала.
— Но в вооруженных силах потери исчисляются сотнями ежегодно, — заметила Лукас. — С чем мы здесь можем иметь дело? С несчастным случаем на учениях? Или человек погиб в реальном бою?
— Как насчет «Бури в пустыне»? Ирак? — задал новые вопросы Кейдж.
— Сколько лет было нашему преступнику? — спросил Паркер.
Лукас пролистала отчет судебного медика.
— Уже за сорок.
Черная…
И только сейчас до Паркера дошло.
— Черная стена! — воскликнул он.
— Вьетнамский мемориал, — закивала Лукас.
— Должно быть, кто-то из его близких погиб там, — сказал Харди. — Старший брат? Или даже жена. Она вполне могла быть медсестрой.
— Но ведь прошло уже больше тридцати лет, — пожал плечами Кейдж. — Разве может что-то столь давнее вылиться в такие события в наши дни?
— Такое случается, — сказал Эванс. — Если наш преступник в свое время не прошел полного курса терапии, его жажда мести могла до поры дремать под спудом. А канун Нового года — время подведения итогов и решительных действий, порой самых разрушительных. Уверен, сегодня ночью больше людей покончат с собой, чем в любое другое время.
— Боже милостивый! — выдохнула Лукас.
— Что такое?
— До меня только что дошло, что мемориал расположен в парке Молл. Там, чтобы посмотреть вблизи на салют, соберется тысяч двести народу. Надо срочно закрыть доступ в парк!
— Поздно, — сказал Паркер. — Там все уже забито. Места получше занимают за много часов до начала.
— Но в таком случае, — вскинулся Кейдж, — нам понадобится намного больше людей.
Он тут же позвонил Арти, охраннику на входе, который по системе общего оповещения объявил, что всем находящимся в здании сотрудникам надлежит немедленно собраться в вестибюле для выполнения срочного задания.
Лукас связалась с Джерри Бейкером и дала указание сосредоточить свою опергруппу в северо-западной части парка Молл. Затем она позвонила дежурному заместителю директора ФБР, кратко переговорила с ним и дала отбой.
— Зам шефа уже в пути, — сообщила она. — Я сама встречу его внизу и посвящу в детали. Увидимся у мемориала.
Кейдж надел свой плащ. Геллер тоже поднялся и проверил свое оружие. Пистолет выглядел чем-то чужеродным в его руке, которая, несомненно, более привыкла держаться за «мышь» компьютера.
— Нет, Тоби, — посмотрела на него Лукас. — Ты отправляешься домой.
— Но я мог бы…
— Это — приказ. С тебя уже на сегодня хватит.
Он еще какое-то время пытался возражать, хотя Лукас все-таки заставила его подчиниться, но только после того, как пообещала немедленно связаться с ним, если понадобится техническая поддержка.
— У меня будет при себе ноутбук, — заверил он так, словно его вообще можно было вообразить себе более чем в метре от ближайшего компьютера.
Затем Лукас подошла к Харди.
— Спасибо, детектив. Вы показали себя отличным полицейским.
Он криво усмехнулся в ответ.
— После того как так облажался с мэром, мне оставалось только всеми силами постараться заслужить прощение. И я…
Она жестом остановила его покаяние. И сказала, чуть грустно улыбнувшись:
— Все хорошо, как в песне. Так ведь? — А потом спросила: — Вы все еще хотите поучаствовать в сегодняшней операции?
— Еще как хочу!
— Хорошо. Только не лезьте вперед. И скажите как на духу… Вы действительно умеете стрелять?
— Умею, и неплохо, клянусь! Если не слишком ветрено… — И молодой коп надел на себя свой полувоенного покроя плащ.
Паркер, ощущая в кармане тяжесть пистолета, тоже натянул свою куртку. Лукас посмотрела на него с нескрываемым сомнением.
— Я иду с вами, — сказал он твердо, перехватив этот взгляд.
— Вы не обязаны этого делать, Паркер, — сказала она. — Вы и так нам очень помогли.
Но он лишь улыбнулся в ответ:
— Значит, наводи и стреляй, так?
После легкой заминки она кивнула:
— Да. Просто наводи и стреляй.
Вот оно! Началось…
Бог ты мой, вы только посмотрите на них всех!
Десяток, другой, третий… Агенты ФБР выбегали из здания регионального отделения. Кто-то успел надеть бронежилет, кто-то нет.
Генри Чизман отхлебнул еще глоток бурбона «Джим Бим» и кинул бутылку на заднее сиденье своей арендованной машины, которая уже насквозь пропахла табаком и алкоголем.
Агенты сразу же устремлялись к своим автомобилям и один за другим на скорости скрывались из виду.
Но он не торопился им вслед. Еще не время. Он выжидал, терпеливый, как змея на охоте.
И вот Чизман увидел в дверях высокую седовласую фигуру агента Кейджа. А кто это у него за спиной? Да! Как он и ожидал, следом шел он — Паркер Кинкейд.
Хотя Чизман, разумеется, не рассказал агентам ФБР всего, что мог бы, он и в самом деле большую часть своей жизни посвятил журналистике. И знал свое дело отлично. Он умел с ходу разбираться в людях не хуже любого районного полицейского. И пока они, без сомнения, использовали разговор в комнате для допросов, чтобы проверить реакции его зрачков и выявить стрессовые нотки в его голосе, он и сам проводил свой анализ собеседников. Без всякой мудреной аппаратуры, основываясь главным образом на интуиции, он приходил к почти таким же правильным выводам, как и спецы из Бюро. И один из них заключался в том, что мистер Джефферсон вовсе не был тем, за кого себя выдавал. Когда несколько часов назад этот человек поспешно покинул здание и уехал на своей личной машине, Чизман отправил номера для проверки знакомому частному сыщику из Хартфорда в Коннектикуте. И уже скоро выяснил его подлинное имя: Паркер Кинкейд. А потом простейший поиск в Интернете подсказал, что это бывший начальник отдела по работе с документами местного отделения Бюро.
Если ФБР привлекло к расследованию отставника, это означало только одно — он был действительно хорош. И стало быть, именно за ним стоило проследить. За ним, а не за бюрократом Кейджем или этой бесчувственной куклой Лукас.
Привстав, чтобы застегнуть молнию на куртке, Кинкейд огляделся по сторонам, а потом забрался в машину вместе с Кейджем и еще одним офицером — серьезным молодым человеком в чем-то вроде форменного плаща. Они включили красный мигающий фонарь на приборной доске и, набирая скорость, поехали на запад, где располагался Молл.
Чизман без труда влился в кавалькаду, которая была столь многочисленной, что никто не обратил на него ни малейшего внимания. Но уже на Восемнадцатой улице, поблизости от ее пересечения с Конститьюшн-авеню, толпы людей и потоки машин стали такими густыми, что фэбээровский кортеж вынужден был остановиться. Агенты повыскакивали из своих автомобилей и бегом кинулись к парку. Чизман старался не отставать.
Кейдж и Кинкейд встали рядом, всматриваясь в толпу. Кинкейд указал на западную часть Вьетнамского мемориала, а Кейдж кивнул в сторону восточной. Они разделились, каждый двинулся в своем направлении, и молодой агент тоже пошел своим путем, держась ближе к Конститьюшн-авеню.
Чизман страдал избыточным весом и был в плохой физической форме. Тяжелое дыхание болью отзывалось в легких, сердце колотилось, как поршень в паровой машине. Но ему удавалось поспевать за Кинкейдом, приостановившись лишь на мгновение, чтобы переложить пистолет из-за пропотевшего пояса своих слаксов в карман плаща.
26
У Диггера плащ очень тяжелый.
Два автомата весят много.
Да еще несколько магазинов с сотнями патронов 22-го калибра…
Клик, клик…
…Ружейных патронов 22-го калибра предупреждение дальность выстрела до полутора километров не позволяйте детям стрелять без надзора взрослых…
Но Диггер никогда бы этого и так не разрешил. Чтобы дети стреляли без надзора.
По крайней мере Таю уж точно. Никогда не разрешил бы. Ни за что.
Еще у него два аккуратно обмотанных глушителя. Хлопок и резина, хлопок и резина.
Ты самый самый ты самый лучший…
Автоматы уложены в просторные внутренние карманы его отличного плаща — то ли черного, то ли темно-синего. Это был подарок от Памелы на Рождество. Один из пистолетов, взятых из бардачка «тойоты», теперь у него в правом внешнем кармане плаща. Еще четыре рожка для «узи» в таком же кармане слева.
Никаких сумок, никаких щеночков…
Диггер стоит в тени, и никто из расположившихся рядом людей не замечает его. Он высматривает агентов или полицейских, но никого не видно.
Диггер стоит в тени, и никто из расположившихся рядом людей не замечает его. Он высматривает агентов или полицейских, но никого не видно.
Тай все еще спит на заднем сиденье машины, припаркованной в квартале отсюда. Когда Диггер уходил, тонюсенькие, как тростиночки, ручки мальчика были сложены на груди.
И это тревожит Диггера больше всего. Если полиция откроет стрельбу или ему самому придется пустить в ход пистолет без глушителя, Тая могут разбудить эти громкие звуки. И тогда он уже не сможет спать хорошо.
Еще он волнуется, что мальчику станет холодно. Температура все падает. Но ведь Диггер обернул Тая в одеяло тремя слоями. С ним все будет в порядке. Он спит. С детьми всегда все в порядке, пока они спят.
И он стоит совершенно один, разглядывая людей, которые вот-вот умрут. Отмены приказа не было. Значит, ему нужно всех их расстрелять.
Они начнут падать на землю, как темные листья.
Тра-та-та-та-та… Тра-та-та-та-та…
Он будет… Щелк… Будет вращаться, как игрун… Как игрушка, которая бы точно понравилась Таю, и веером посылать пули в толпу. Пули из двух автоматов.
А потом он вернется в свою машину и проверит сообщения. И если человек, который обо всем ему говорит, не даст нового приказа, они с Таем поедут вместе и будут ехать и ехать, пока… Клик… Пока не найдут этой самой Калифорнии.
Кто-нибудь да подскажет им, где она.
Хотя ее, может быть, трудно найти. Это где-то на Западе. Он точно помнит.
Где может быть Диггер?
За спиной?
Впереди?
Рядом?
Отделившись от других агентов, Паркер Кинкейд описывал причудливой траектории окружность у Вьетнамского мемориала, затерявшись в людском море. Высматривая человека в темном плаще. С сумкой из супермаркета. С крестом на груди.
Здесь слишком много народа. Тысячи и тысячи, десятки тысяч человек.
Кейдж находился по другую сторону мемориала. Лен Харди ушел в сторону Конститьюшн-авеню. Бейкер со своими людьми прочесывал парк с противоположной стороны.
У Паркера возник порыв остановить новую группу людей, направлявшихся в сторону мемориала, и посоветовать им отойти туда, где их безопасность могли обеспечить офицеры полиции. Но потом он изменил решение.
До него внезапно дошло, что он мыслит недостаточно ясно.
«Головоломки. Помни о головоломках».
Три ястреба постоянно уносили у фермера кур.
И Паркер понял, в чем состояла его ошибка. Он искал не там, где нужно. Поэтому он отошел чуть в сторону от дорожки, по которой двигалась толпа, и стал изучать участок, непосредственно примыкавший к мемориалу. Он вспомнил о лабиринтах, начерченных преступником. Стало очевидно — тот должен был понимать, что ко времени третьего нападения у агентов уже будет хоть какое-то описание внешности Диггера. И он наверняка посоветовал убийце приближаться к мемориалу не по одной из дорожек, где его легче было бы опознать, а через рощу парковых деревьев.
Поэтому Паркер резко свернул и оказался среди обширно разросшихся кленов и вишен. С этой стороны в парк тоже входили большими группами люди, но он больше даже не думал пытаться остановить их и уговорить покинуть это место. Он не был теперь няней, сиделкой, не был больше отцом. Он стал охотником, как в ту ночь много лет назад, когда крался по своему дому, высматривая Лодочника.
Охотник искал добычу.
Искал безликого человека в темном плаще.
Человека с золотым распятием.
Генри Чизман находился буквально в десяти метрах за спиной Кинкейда, проходившего вдоль Вьетнамского мемориала, когда тот вдруг внезапно изменил направление и углубился в ближайшую рощу.
Чизман последовал за ним, вглядываясь в лица множества окружавших их людей.
Какой тир для Диггера здесь собрался сегодня вечером!
Да он покосит их всех, как траву.
Чизман уже и сам достал свой револьвер, держа руку с оружием, направленным вниз, вдоль тела. Никто не замечал этого. Толпа начала волноваться, не понимая, что происходит — почему все эти агенты в штатском и полицейские настоятельно просят всех покинуть Молл.
Кинкейд продолжал двигаться среди деревьев. Их с Чизманом разделяли сейчас от силы восемь метров, но и при этом между ними находилось слишком много людей, чтобы эксперт по документам мог почувствовать слежку.
Они находились в десяти метрах от величественной черной стены, когда Чизман заметил мужчину в темном плаще, внезапно показавшегося из-за дерева. Движение было достаточно осторожное и крадущееся, чтобы понять — он вышел из временного укрытия. А в сторону мемориала пошел нарочито расслабленной походкой, без особых на то причин склонив голову вниз и глядя себе под ноги, словно не хотел, чтобы кто-то увидел его лицо. В толпе он растворился буквально в нескольких шагах от Кинкейда.
Чизман ускорил шаг.
Но внезапно Кинкейд обернулся. Он посмотрел на Чизмана, потом в сторону и снова на Чизмана, уже хмуря лоб и понимая, что где-то видел этого человека, но пока не мог припомнить, где именно. Чизман отвернулся и нырнул под защиту нескольких мужчин, которые несли тяжелую установку для охлаждения питьевой воды. Кинкейд должен был теперь потерять его из виду, и он возобновил поиски человека в темном плаще.
Где же?..
Да, да, вот он! Мужчина лет сорока, абсолютно невзрачной внешности. Он расстегивал на себе плащ, глядя по сторонам скучающими глазами, словно толпа вокруг совершенно не интересовала его.
А потом Чизман заметил краткую вспышку. Отражение в золоте на груди.
Он носит золотое распятие…
Так сказал один из агентов в баре.
«Стало быть, вот он, перед тобой, — подумал Чизман, — Мясник, оставляющий вдов, дьявол…»
— Эй! — окликнул его голос.
Чизман повернулся. Это был Кинкейд.
«Сейчас, — подумал он. — Сделай это сейчас!»
Чизман поднял револьвер, наставив ствол на свою цель.
— Нет! — выкрикнул Кинкейд, заметив оружие. — Нет!
Но Чизману и так было бы трудно выстрелить. Слишком много людей постоянно мелькало между ним и Диггером. Он сделал пару скачков в сторону сквозь толпу, сбив нескольких человек с ног. Кинкейда он больше не видел.
Зато в десяти метрах от него, не подозревая о близости преследователей, стоял Диггер и оглядывал толпу, как охотник оглядывает большую стаю жирных гусей.
Чизман отпихнул в сторону группу проходивших перед ним студентов.
— Эй, чудик, какого хрена ты делаешь? Эй, придурок…
Но Чизман уже забыл о них. Где Кинкейд? Где же?
Он по-прежнему не смог бы поразить цель. Толпа становилась все гуще…
Плащ Диггера распахнулся. В одном из огромных внутренних карманов стала видна вороненая сталь автомата.
Но почему же никто этого не замечает? Он действительно словно невидимка, подумал Чизман.
Они ничего не видят. Целые семьи с детьми в двух шагах от убийцы…
Толпа буквально бурлила вокруг. Полицейские старались направить всех к выходу, но слишком многие оставались — опасаясь, как догадывался, Чизман, что их место, откуда лучше всего будет виден салют, займут другие.
Диггер между тем осматривался, выискивая подходящую для стрельбы точку. Потом взошел на небольшой поросший травой пригорок.
Из толпы снова показался Кинкейд.
И Чизман взвел боек своего револьвера.
27
Лимузин остановился рядом с парком у специальных лож на трибунах, зарезервированных за дипломатами и членами конгресса.
Из машины выбрались мэр Кеннеди с супругой в сопровождении Сида Арделла.
— Вам действительно необходимо держать нас на поводке, как собачек? — поинтересовалась Клэр у агента.
— Поймите, — ответил тот. — Я всего лишь исполняю приказ.
Клэр передернула плечами.
«Поймите»! — повторил про себя Кеннеди. А что тут понимать? Он оказался под арестом и не мог избежать унизительной сцены, появляясь на публике в своем городе под присмотром агента ФБР.
Всякая надежда на продолжение политической карьеры окончательно таяла под взглядами людей, стоявших поблизости и разглядывавших его. Двусмысленности, заложенной в сообщении Слейда Филипса, телезрители либо не заметили, либо не поняли, и сейчас создавалось впечатление, что окружающие воспринимают Кеннеди чуть ли не как сообщника убийцы.
Засверкали вспышки фотоаппаратов, фиксировавших довольно-таки жалкую сцену, снимки которой в завтрашних газетах сопроводят текстовками: «Прибытие мистера и миссис Кеннеди в парк». Он приветственно, но не слишком жизнерадостно помахал рукой кому-то на трибуне, стараясь не слышать язвительных вопросов типа: «Ну, и где же вы до сих пор прятались?» или «Как делишки, Джерри?» Ведь никто и не ждал от него ответов. Все, насколько могли, сторонились человека, который уже скоро будет носить звание бывшего мэра Вашингтона.